Час Самайна - Сергей Пономаренко

Барченко сказал Жене чуть больше.

— Посмотри на этот рисунок. Он тебе ничего не напомина­ет? — спросил он, зазвав Женю в кабинет. На рисунке было изображено чудовище. О том, что это женщина, можно было догадаться только по огромной груди. Ноги и руки у нее переходили в щупальца, которые создавали за спиной ореол подобно крыльям бабочки.

Амулет, который был у шамана Данилова. Праматерь всего сущего! — сразу вспомнила Женя. — Божество, которо­му поклонялись саами в древности.

— А вот и нет. Это копия статуэтки богини Девы — боже­ства, которому поклонялся древний народ тавров. И не толь­ко... Она одно время была главным божеством в древнегре­ческом городе-колонии Херсонесе. Улавливаешь связь?

— Два народа, разделенные тысячами километров, и схожие верования! Или это был один народ, в силу каких-то обстоя­тельств разделившийся?

— Похоже на то. Там тоже есть менгиры, которые мы встре­чали в Заполярье. Возможно, и еще что-то, но, думаю, это мы выясним на месте. Вот только народ тавров исчез без следа еще в четвертом веке нашей эры. Это неудивительно — многие народы ушли в небытие, оставив лишь следы своего пребы­вания на земле. Но с таврами дело обстояло не так просто. Предание, сохранившееся в письменных источниках татар­ского народа, говорит, что остатки народности тайно жили в горах вплоть до XV века, когда Крым попал под власть турок. В этом предании рассказывается, как объединенный отряд турок и татар загнал жителей селения тавров в пещеру, отку­да не было выхода. Когда завоеватели вошли туда, то обнару­жили множество тел без признаков жизни и молодую жрицу, которая рассказала, что тавры не умерли, а ушли в Иной Мир. Но придет их час, и они вернутся.

— Иным Миром может быть и смерть, — заметила Женя. — Пример массового самоубийства — возможно, с использова­нием яда, — чтобы не попасть в руки жестоких завоевателей. Такие факты в истории были.

— Согласен. Тебе и придется с этим разобраться. В крымских горах, в тайнике, обнаружены древние свитки. Возможно, это единственные уцелевшие письменные источники народа тавров. Глеб Иванович выделяет лучших криптографов для их расшифровки, а ты будешь координировать эту работу, фактически возглавлять. Вряд ли следует напоминать, что это сверхсекретная работа, о которой никто не должен знать.

— Александр Васильевич, я один раз оступилась, но больше этого не произойдет. Можете поверить. Тогда на меня словно наваждение нашло: ведь знала, что собой представляет Блюм­кин, и все же надеялась на чудо.

— Хорошо, Женечка, я тебе верю. А что касается Иного Мира, то это могут быть подземные пустоты. Шаман Федоров показал мне подземный ход, который вел в пустоты, располо­женные под Сейдозером. Сам со мною не пошел, остался у вхо­да в пещеру. Я отправился в одиночку, но уже через десяток шагов испытал нарастающее чувство страха. Пульс участился, сердце готово было выскочить из груди, ледяной озноб про­бегал по коже. Затем началась фантасмагория образов и ужас, сковавший тело и в следующий миг отдавший команду: «Бе­жать!» Не раздумывая, не выбирая направление! Безразлично, вглубь пещеры или назад... Пришел в себя в сумерках корот­кого полярного дня. Я лежал на мхе, а рядом сидел Федоров и невозмутимо курил трубку. Он сказал: «Я знал, что пещера и Старик отпустят тебя — ты живой. Но больше не ходи в них. На моей памяти из вошедших туда только двое вернулись: ты и мой брат, шаман с Ловозера. Остальных они не отпусти­ли». — «А ты разве не входил в нее?» — «Нет. У меня нет уве­ренности в себе. Я еще не настоящий тойн». — «Я ведь тоже не тойн». - «Да, ты не тойн, но я знал, что Старик отпустит тебя». — «Почему?» — «Они так решили, вот я и знал». — «уже темнеет. Я долго был без сознания?» — «Нет. Ты недолго лежал — тебя долго не было».

Барченко замолчал, задумавшись. Женя нетерпеливо спросила:

— Как думаете, что это была за пещера? Не верить же сказкам старика Федорова, что там обитал легендарный Старик Куйва!

— Не знаю. Могу лишь догадываться, что там скрыто нечто важное и тщательно охраняется. Я об этом никому, кроме Наташи, не рассказывал, а теперь тебе. И ты молчи об этом.

— Александр Васильевич, я ведь...

— Знаю, поэтому делюсь. Страшно в себе все это держать. Жизнь человеческая хрупка и недолговечна, зависит от слу­чайностей. Сколько бесценных знаний пропало со смертью их носителей! Я долгие годы пишу «Дюнхор», в котором ста­раюсь дать ответы на вопросы, волнующие человечество... А о пещере молчи. Узнают власти, пошлют туда войска, по­стараются силой побороть силу. А это неправильно — нужно знанием. Для этого я жил в дацане, изучал восточную муд­рость. Для этого передаю все, что знаю, тебе. Потребуется время, очень много времени... Многое ты сможешь освоить, но понять... Возможно, с подобными загадками нам придется столкнуться и в Крыму.

— Спасибо, Александр Васильевич, за доверие. Я буду ста­раться.

Как -то вечером к Жене неожиданно явился Блюмкин.

— Прими мои соболезнования. Леха был и моим другом. Поверь, я все сделал для его спасения, но вина была слишком велика...

За время, пока они не виделись, Блюмкин очень изменился, похудел. Отпустил бороду, которую, как и волосы красил в черный цвет, И теперь В его облике было что-то восточное. В словах он тоже стал сдержаннее, Жене даже показалось, будто внутри его — сжатая пружина и он боится неосторожным словом позволить ей раскрутиться.

— Бог тебя простит, Яков, — сказала Женя. — Алексей ни­когда не был твоим другом. Не думаю, что ты пытался что- нибудь сделать для его спасения... Только спекулировал им, чтобы я дала нужную информацию.

—  Он был руководителем заговора! Если бы хоть рядовым членом, то отделался бы несколькими годами тюрьмы... Здесь я уже ничего не смог сделать. Поверь мне, — упрямо сказал Блюмкин.

— Барченко не едет в Тибет. Это тоже твоя работа, Яков?

— При чем здесь я? Я тоже должен был с его экспедицией отправиться. Так, выходит, и я пострадал.

— Хорошо, оставим эту тему. Яков, а ты мог бы сказать правду, как к тебе попал амулет? Подозреваю, это очень древ­няя реликвия, и хотелось бы проследить ее историю. Для это­го надо узнать, кому она принадлежала раньше.

— Я уже говорил, что старой цыганке. Она подарила его мне в благодарность за спасение табора от погрома.

— Не хочешь говорить правду... А старая цыганка не пред­сказывала тебе судьбу?

— Нет. Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Хотя... Алексей умер почти в возрасте Христа, а ты и до него не дотянешь. И смерть у тебя будет такая же, там же, в Бутырской тюрьме, у стенки. Расстреляют тебя свои, а перед этим ты познаешь позор и унижение. Любимая жен­щина предаст тебя, и никакой талисман не поможет.

— С каких пор ты стала ворожеей? Что, вместе с Барченко помешалась на мистике? Лучше расскажи другое. Сейчас го­товится экспедиция в Крым. Какова ее истинная причина?

— Все та же. Поиски древней цивилизации.

— Женя, не крути. Вспомни, у меня находятся все твои рапорта о Барченко! Подумай, как он поведет себя, если они попадут к нему в руки.

— Я сказала правду. А ты уж сам решай, как поступить...

— Ладно. Вижу, ты слишком нервной стала, в другой раз продолжим беседу. Если что захочешь сказать, я еще два дня буду в Москве, а потом уезжаю. Прощай.

На следующий день содержание этого разговора Женя пе­редала Барченко. Тот внимательно посмотрел на нее сквозь очки, стекла которых, как ей показалось, весело блеснули.

— Я так и думал, что Блюмкин не оставит тебя в покое. Но не сомневался, что ты ему больше не поддашься.

— Это все так, Александр Васильевич, но у меня дочь... Поэтому лучше, если он не будет знать, что я все вам расска­зала. Пусть остается в уверенности, что я буду выполнять все, что он прикажет.

— Хорошо, Женя. Пожалуй, ты права.

Как-то ноябрьским вечером Женя решила проведать Галю Бениславскую, которую не видела с лета. Та ее встретила нерв­но, настороженно, была слегка пьяна. Женя старалась сдер­живаться, не отвечать на резкие выпады, и ей удалось успокоить Галю, разговорить.

— Отчего такая дикая тоска и такая безысходная апатия? Потому ли, что я безумно, бесконечно устала? Или оттого, что нет со мной Сергея? Или я просто потеряла его прежнего, которого любила и в которого верила, для которого ничего не было жаль? — пожаловалась Галя.

— Галя, это потому, что ты, вместо того чтобы залечить рану, каждый день сдираешь с нее корочку. Бесконечная пытка, которой ты подвергаешь себя ежедневно, ежеминутно. Есенин женился на Толстой, ты разорвала с ним отношения, вот и живи своей жизнью, а он пусть живет своей. Начни все сначала.

— Устала, нет сил начинать жить заново. Именно начинать. Если начну, тогда уже не страшно. Я себя знаю. Чего захочу — добьюсь. Но не знаю, чего хочу!

—Захоти жить. Влюбись, наконец. Ведь у тебя был Лев, так вроде его зовут?