Ломоносов - Иона Ризнич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гордостью Московского университета стала его богатейшая библиотека – она приняла первых читателей всего лишь через год после создания университета и более столетия была единственной в Москве общедоступной библиотекой [98]. Многие профессора завещали университету свои личные собрания, так она и пополнялась. Помогали учебному заведению и меценаты – Демидовы, Строгановы, Екатерина Романовна Дашкова и др.
Весной 1756 года при Московском университете были открыты типография и книжная лавка на Моховой улице. Университет начал издавать газету «Московские ведомости», выходившую дважды в неделю, а с января 1760 года – первый в Москве литературный журнал «Полезное увеселение». Позднее, уже в XIX столетии, именно при университете возникли первые русские научные общества: Испытателей природы, Истории и древностей российских, Любителей российской словесности.
В 1757 году Московский университет издал первое собрание сочинений Ломоносова. Его предварял гравированный портрет ученого, скопированный с оригинала Преннера французским гравером Этьеном Фессаром. Ломоносову гравюра не понравилась: француз приделал ему слишком пухлые губы по моде того времени, а за окном поместил ничего не значащий морской пейзаж. Ученый потребовал исправить «погрешности»: «Мастер Вортман, уповаю, что скоро исправит известные в нем погрешности», – писал он Шувалову. И портрет действительно был исправлен, лицо приобрело большее сходство с оригиналом, а невыразительный морской ландшафт заменили на Усть-Рудицкую фабрику. Благодаря этому мы теперь знаем, как она выглядела.
Портрет было решено снабдить хвалебным стихом, против чего Ломоносов возражал: «Ваше превосходительство изволили говорить, чтоб под помянутый портрет подписать какие-нибудь стихи. Но того, милостивый государь, отнюд не желаю и стыжусь, что я нагрыдорован [99]. Я прошу только того, что мне надлежит по справедливости, чем всемилостивейшая государыня усердных рабов своих обыкновенно жаловать изволит, что по моей службе и дороге следует и что больше отечеству, нежели мне, нужно и полезно».
Но стихи все же были помещены:
Московский здесь Парнас изобразил витию,Что чистый слог стихов и прозы ввел в Россию.Что в Риме Цицерон и что Виргилий был,То он один в своем понятии вместил,Открыл натуры храм богатым словом россов;Пример их остроты в науках Ломоносов.А вот кто их автор – точно не известно. Обычно их приписывают профессору красноречия Николаю Никитичу Поповскому – ученику Ломоносова, состоявшего тогда профессором Московского университета; но есть также сведения что их автором мог быть совсем тогда юный Андрей Петрович Шувалов.
Конфликт с церковью
Конфликт между церковью и быстро развивающейся наукой назревал уже давно. Церковники в штыки воспринимали научные открытия, противоречащие архаичной картине мира, изложенной в Библии. Будучи православным христианином, Ломоносов тем не менее считал правильным «духовенству к учениям правду физическую для пользы и просвещения показующим не привязываться, а особливо не ругать наук в проповедях».
При учреждении в Москве университета церковники настаивали на необходимости и богословского факультета – в то время как надобности в нем не было никакой: в Москве продолжала действовать Славяно-греко-латинская академия – духовное учебное заведение. Ломоносов был против и свою точку зрения сумел отстоять, хотя и настроил против себя часть духовенства.
Скандал разгорелся позже. Еще в 1730‐е годы в Англии несколькими отдельными выпусками был напечатан стихотворный трактат Александра Поупа «Опыт о человеке. В нем Поуп изложил свое философское мировоззрение и выступил как пропагандист новой идеологии – идеологии Просвещения. Автора занимали важные социальные и этические вопросы: положение человека в мире и в обществе, соотношение страстей и разума, зла и добра, себялюбия и общественного блага, представление о предназначении человека. Отвечал на эти вопросы Поуп уже не с точки зрения консервативного христианства, а с новой, современной ему позиции, которую разделяли передовые философы и ученые его времени. К тому же Поуп был приверженцем деизма – учения, признававшего существование единого Бога, но решительно отвергавшего весь пантеон святых и церковную обрядность. Приверженцем деизма был и Вольтер.
«Опыт о человеке» перевел на русский язык ученик Ломоносова, Академии наук магистр философии Николай Никитич Поповский. Но церковь запретила печатать трактат, сочтя его вольнодумным.
Ломоносов рассвирепел. Конечно, он не мог дать публичный выход своему возмущению, но и молчать он тоже не привык. В 1757 году им был сочинен язвительный «Гимн бороде» – «вздорная ода», написанная, однако, по образцу классической, высмеивающая косность и отсталость суждений:
Не роскошной я Венере,Не уродливой ХимереВ гимнах жертву воздаю:Я похвальну песнь поюВолосам, от всех почтенным,По груди распространенным,Что под старость наших летУважают наш совет.Гимн дополнял ернический припев:
Борода предорогая!Жаль, что ты не крещенаИ что тела часть срамнаяТем тебе предпочтена.Это был намек на то, что, когда крестят младенца-мальчика, борода у него еще не выросла, а половые органы уже наличествуют.
Бороду, еще со времен Петра Великого, являвшуюся символом всего старого, отжившего, косного, но до сих пор некоторыми слоями населения выставляемую напоказ, поэт противопоставил пытливому уму и прогрессу.
Конечно, «Гимн» не мог быть напечатан. Он ходил в списках и пользовался популярностью. Но вызвал и возмущение. Летом того же года Ломоносов получил крайне грубое, даже хамское анонимное письмо, написанное якобы с его родины, из Холмогор, за вымышленной подписью «Христофор Зубницкий», в котором его обвинили в пьянстве, обмане государства, корыстолюбии, научной несостоятельности, недостаточной образованности и проч. Ломоносов ответил «Зубницкому»:
Безбожник и ханжа, подметных писем враль!Твой мерзкой склад давно и смех нам и печаль:Печаль, что ты язык российской развращаешь,А смех, что ты тем злом затмить достойных чаешь…Но «Зубницкие» нашлись и в Святейшем Синоде: они потребовали приостановить научную деятельность Ломоносова, придать сожжению его произведения и отослать Ломоносова в Синод «для увещания и исправления». А нашелся и такой – митрополит Димитрий Сеченов, который потребовал сжечь на костре самого Ломоносова. Предполагают, что именно он скрывался под псевдонимом «Зубницкий». И его требование было не пустыми словами! Еще в царствование Анны Иоанновны несколько человек действительно было сожжено на костре за отступничество от православия. Но времена «бироновщины» миновали: на этот раз, несмотря на все свое благочестие, Елизавета Петровна оставила требования Синода без внимания. Она слишком хорошо понимала, насколько Ломоносов ценен для России.
Утрата лаборатории
Ломоносов был загружен работой над «Древнейшей историей», да и годы сказывались. Он уже не имел возможности интенсивно работать в химической лаборатории. Поэтому весной 1757 года Канцелярия Академии наук передала лабораторию и все ее имущество преемнику Ломоносова по кафедре химии, профессору Ульриху Христфору Сальхову.
Ломоносова это разозлило страшно. «Я получил из Кабинета сумму, чтобы устроить при Академии лабораторию… я произвел удачные опыты по части мозаики, чем стяжал почет, поместья и милость. …Шумахеру, Миллеру и Тауберту это было страшной колючкой в глазу. Они улучили случай, когда я, выполняя полученный приказ, должен был писать историю, и, чтобы выгнать меня из Лаборатории и из казенной квартиры, выписали для химии жалкого Сальхова».
На самом деле Сальхов был способным человеком и знающим химиком, о его диссертации Ломоносов отзывался с похвалой, но как практик
