Красный властелин - Сергей Шкенев

— Умели раньше работать, не то что нынче! Триста золотых грошей за механизм отдал.

Сколько это будет в сегодняшних ценах, Матвей выяснять не стал, да и гроши давно не в ходу. Но понятно, что очень дорого. Кстати, а если найти покупателя и… Ещё можно после войны сюда любопытных возить за хорошие деньги. Почему бы нет?

— Догоняй. — Баргузин скрылся в проходе, и Барабашу пришлось шагнуть следом.

Вспыхнули светильники под низким сводом, разогнав веками копившуюся темноту. Она отступала неохотно и так и не ушла совсем, затаившись в углах клубящимся чёрным туманом. Казалось бы, откуда углы в небольшом, шагов десять в поперечнике, круглом помещении, а вот поди ж ты… нашлись. Не иначе профессор что-то начудил в своё время. В самом центре, на пересечении светящихся линий, стоял железный ящик со странной надписью на боку: «Горьковская железная дорога. Инвентарный номер 5276649». Буквы роденийские, а слова непонятные. Наверное, заклинание какое-то! На лицевой стороне выпирает круглая нашлёпка с нанесёнными цифрами. Часы?

— Ни разу сейфа не видел? — профессор подмигнул Барабашу и принялся колдовать над ящиком. — У нас таких не делают.

— А где делают?

— Представления не имею, это нужно у Эрлиха спрашивать.

— Так я и спрашиваю.

— У того, у прошлого, — нашлёпка, оказавшаяся хитрым замком, щёлкнула, и Еремей потянул за ручку. — Ага, на месте, родимая!

Внутри пусто, если не считать крохотной, с мизинец размером, стеклянной ёмкости и большой прозрачной бутылки с жёлто-красной этикеткой. Рядом два стакана и кусок хлеба, посыпанный крупной солью.

— Колбасу он не рискнул оставлять, — пояснил профессор. — Остановленное время плохо влияет на закуску.

— Он — это ты? А с хлебом ничего не случилось?

— Сейчас узнаем, — пальцы привычно подцепили язычок на пробке. — Арзамасский ликёро-водочный завод, цена три рубля шестьдесят две копейки… Будешь?

После первой в голове приятно зашумело, по телу пробежала горячая волна, и древняя магия перестала казаться страшной. А после второй Матвей осмелел настолько, что протянул руку за маленькой ёмкостью:

— Это тоже можно пить?

— Угу, — кивнул Баргузин. — Только один раз в жизни — он же станет последним.

— Ой… — Барабаш спрятал руки за спину.

— Бубонную чуму знаешь?

— Какую?

— Ничего, скоро все узнают. Ты не представляешь, как надоело это чистоплюйство! И на слезинку ребёнка мне насрать! В конце-то концов, я легендарный злодей или мать Тереза?

— Хреновый из тебя злодей, Ерёма, — глубокомысленно заметил Матвей. — Добрый какой-то.

— И это пройдёт, как говорил один мой старый друг. И насчёт доброты мы ещё посмотрим! — пообещал профессор и спрятал склянку в карман. — Наливай.

Час спустя.

В окопах царило воодушевление. Эту атаку удалось отбить с минимальными потерями — всего пятеро погибших, зато пиктийцы оставили на поле боя не менее пятидесяти ополченцев и десятка полтора колдунов. Не выдержали тонкие аристократические натуры удара в спину, и хвалёные имперские маги позорно бежали, бросив раненых, но прихватив знамёна. Как же… людей у императрицы много!

— Не рано ли празднуешь победу? — старший сотник Медведик принюхался к исходившему от Барабаша запаху. — Что за дрянь ты пил?

— Мы и тебе оставили, — оправдывался Матвей. — Чудодейственное лекарство по фамильному рецепту профессора Баргузина. В лечебно-профилактических целях, да…

— Понятно. А сам он где опять пропадает?

— Пошёл лечить пленных настойкой какой-то чумы. Вроде бы бубонной. Или что-то в этом роде.

— Не знаю такую.

— Я тоже недавно про неё услышал. Ерёма говорит, что скоро все узнают.

— Добрый он у нас.

— Ага, есть немного.

Упомянутый профессор появился, как из-под земли, и строго кашлянул:

— Кто тут про меня гадости рассказывает? — а потом без всякого предисловия: — Слушай, Вольдемар, я твоей властью приказал пленных отпустить.

— И колдунов? — ахнул Медведик.

— Их в первую очередь.

В последующие дни десанту пришлось выдержать ещё несколько атак, но с каждым разом напор пиктийцев становился всё слабее и слабее — то ли силы колдунов подошли к пределу, то ли ещё какая тому причина. Матвей всё посматривал на мрачного профессора, явно чего-то ожидающего, но это что-то обманывало его ожидания — слишком уж чётко читалось разочарование на лице Еремея.

А если прислушаться, то можно услышать недовольное бурчание:

— Должно было сработать на следующий же день, а эти ещё воевали… Выдохлась, сволочь. Сам чуть не подох, добывая, а тут не действует… Вроде всё правильно делал.

Дело дошло до того, что обеспокоенный состоянием товарища Вольдемар предложил Баргузину немного развеяться и ещё раз сходить в город, дабы узнать о противнике что-нибудь новое.

— Да и так ясно, что в Эдингташе ждут подмогу, а замысел у них один — утопить нас в море, — отмахнулся профессор. — Но сходить нужно, заодно и проверю кое-что. Матвея со мной отпустишь?

Медведик не стал возражать, потому что в противном случае Баргузин забрал бы Барабаша без всякого разрешения. Он вообще в последнее время держался как-то отстранённо, переложив заботу о полусотне на Михася Кочика, и чувствовалось, что профессор привык к большим масштабам, чем командование пятьюдесятью бойцами. После десяти дней боёв — тридцатью.

Старший сотник не удержался и пошутил:

— Слушай, Ерёма, ты в прошлой жизни не был Верховным Главнокомандующим?

Баргузин вздрогнул, хотел что-то ответить, но лишь махнул рукой и отвернулся. Ну, совсем отсутствует чувство юмора у человека!

В город Матвей с профессором попали через распахнутые настежь ворота, охраняемые всего лишь двумя стражниками самого похабного вида. Переваливающиеся через ремень животы, доспехи со следами плохо отчищенной ржавчины, шлемы отсутствуют вообще, а из вооружения лишь короткие копья.

Столь приятное сердцу зрелище не оставило Барабаша равнодушным, и он толкнул товарища в бок.

— Смотри, Ерёма, у колдунов даже стража закончилась. То-то они со вчерашнего дня из-за стен не вылезают.

Но Баргузина увиденное скорее расстроило, чем обрадовало, о чём он не замедлил высказаться:

— И ты считаешь нормальным, что мы вошли в Эдингташ, как в собственный дом?

— Ну и что? Ведь «полог невидимости»…

— В прошлый раз нас всё же увидели. Здесь две с лишним сотни магов, из них половина ветераны, так что вычислят на раз.

— Тогда какого кагула попёрлись? — Барабаш с беспокойством закрутил головой по сторонам.

— Но ведь никого нет!

— Это меня и тревожит. А ещё чёртовы барабаны…

Матвей прислушался — рокочущий звук почти не проходит сквозь потрескивание «полога» и ощущается скорее кожей, чем ушами. И сердце вдруг заколотилось быстро-быстро.

— Посмотрим?

— Обязательно.

На площади перед ратушей толпа, и не сказать, что собравшаяся добровольно — пути отхода перекрыты уже не стражниками. Улыбчивые дракониры вежливо отгоняют от переулков всех желающих покинуть столь представительное общество, и около десятка трупов указывают на серьёзность их намерений. В самом центре эшафот — привычное украшение пиктийского городского пейзажа. Виселица не пустует, но болтающиеся в петлях иссохшие мумии больше дань традиции, чем средство устрашения. Да, когда-то, ещё до Благой Вести, преступников и бунтовщиков в Империи вешали, но сегодня такая привилегия полагается лишь высшей аристократии — все прочие сначала отдают жизненную силу и лишь потом удостаиваются петли. Слева от эшафота сколочена небольшая трибуна. Человек на ней исполнен достоинства и уверенности в собственной правоте — жесты скупы и выверены, а в голосе угадываются оттенки презрения и превосходства.

— Какого хрена здесь делают благовестники? — удивился профессор. — Они же никогда не вылезают из молитвенных домов!

Было чему удивляться — служители Благого Вестника и в самом деле не вмешивались во внутренние дела Империи (во внешние тем более), а уж публичными проповедями отродясь не увлекались. Скорее сама императрица Элизия начнёт подрабатывать срамными танцами в легойских кабаках, чем благовестник выйдет на трибуну перед толпой. Но вот поди ж ты…

— …и ещё раз повторю! — унизанный перстнями палец указал на виселицы. — Побывав в плену, эти люди не только оскорбили Империю, но и принесли с собой проклятье Тёмного Владыки! И лишь вмешательство нашего небесного покровителя, благоволящего пиктийскому народу, избавило нас от страшной участи!

Еремей невольно дёрнул щекой и процедил сквозь зубы:

— Неужели нашли вакцину, уроды?

Между тем благовестник продолжал:

— Предатели принесли проклятье в наш город! Принесли на нашу благословенную землю! Оно в ваших телах и душах! Имя ему — чёрная смерть! Да, вы все умрёте!