Дорога к дому (СИ) - Алексей Куликов

— В застенках «вопрошающих» очень хорошо умеют развязывать даже самые неразговорчивые языки, — усмехнувшись, возразил Безымянный. Он немного помолчал, а затем добавил: — Особенно, самые неразговорчивые. Мнемоники «алых» — спецы своего дела, и они способны вытянуть из любого сознания все, что им нужно.

Ви`ател равнодушно пожал плечами, словно и не было давешней, необузданной вспышки гнева.

— Не в этом случае, — весьма безмятежно проговорил он. — Как я уже сказал, «Кротовая нора» — так называется эта лаборатория — была покинута своими создателями очень давно. Техники, обитавшие в этом месте, оставили его около двух тысяч лет назад, сами же — бесследно сгинули. Где и когда — неизвестно. С тех пор и до момента, как мой клан обнаружил и заново открыл лабораторию, она находилась в глубокой консервации, окруженная защитным вакуумным куполом. Никто не знал о ней. Никто даже не подозревал о её существовании! Мы сами обнаружили её лишь недавно и при весьма необычных обстоятельствах, не оставляющих сомнений, что для всего остального мира её существование — тайна. Всего пять лет назад она находилась в замороженном состоянии.

Безымянный отвел взгляд от лица техника и, сощурив глаза от нестерпимо блестевших в металлических прожилках солнечных бликов, уставился на истерзанную землю. Еще одна тайна — будь и она, и все прочие секреты техников неладны! Он решил не спрашивать, не интересоваться этой новой загадкой. Он утомился от бесконечного напряжения, беспрерывной готовности к… неизвестности. Усевшись на ближайший, нагретый солнцем камень, он потупился и погрузился в угрюмое молчание.

Неподалеку, из-под нависающего над неприметной ямкой камня, выбралась крохотная изумрудно-зеленая ящерка, с коричневым спиралевидным узором на спинке. Её глаза-бусинки, безостановочно моргая в опасливом сосредоточении, остановились на сидящем человеке, решая: является ли он угрозой. Безымянный не шевелился. Его потертый, выцветший за долгие годы плащ висел мертвой, неколеблемой грудой тряпья, придавая его тощей фигуре сходство с каменным изваянием. Успокоившись, зверек стремительно порскнул прочь, отправившись по своим делам, быстро-быстро перебирая крохотными четырехпалыми лапками. Вот так же и он сам, подумалось Безымянному, точь-в-точь как эта ящерица: суетится, бегает, прячется, а стоит остановиться — появляется страх. Страх, что его обнаружат, поймают, выследят, затравят. Вечная настороженность, неспособность расслабиться, успокоиться — как же они угнетали. Только сейчас он понял, что уподобился зверю, что стремление выжить постепенно стирало его человеческий образ, превращая некогда живое лицо в омертвевшую маску. Да, инстинкт самосохранения помогал, оттачивал сноровку — но отнимал чувства, давал силы — но забирал эмоции. Он видел то, во что превращается. Там, в Тартре. Видел людей, бесстрастных и холодных убийц, с пустыми глазами как у Легионеров. Таким был Вархид — лишь перед самой смертью сумевший обрести себя былого. Таким был Кадо-стрелок — вся жизнь которого свелась к беспрестанной погоне за новой жертвой. Таким был Коротышка Чин — для которого гнев и ярость заменили все остальные чувства, превратив его в совершеннейшую и беспощадную машину смерти. Неужели же и ему, потомку древнего рода Александеров, уготована подобная же участь? «Земля Проклятых не кара и не судьба, Тартр — это кровь твоей души», — так говорили исконные обитатели тех мест. «Он забирает всё и ничего не предлагает взамен», — добавляли те, кому уготовано коротать свой век в Запределье, во искупление грехов.

— И к чему вы всё это рассказываете? — с трудом прервав цепочку безрадостных рассуждений, обратился к технику Безымянный.

— К тому, что… Видите ли, Конфедерация ведь действительно уничтожила всех техников, всех до последнего.

— Не понимаю, а это-то при чем здесь? Весь этот бессмысленный… — Безымянный смолк на полуслове. Мгновение потребовалось ему, дабы в полной мере осознать весь смысл сказанного. — Погоди-ка… Если всех техников перебили… То кто же ты тогда такой, Бездна поглоти твою Душу!

— Я техник, — просто сказал Ви`ател, чем привел своего спутника в ещё большее недоумение и раздражение.

Он последовал примеру Безымянного и примостился на ближайшем окатыше, легко подогнув под себя ногу.

— Полагаю, мне следует объясниться чуть более… детально, — проговорил Ви`ател, уставившись в землю.

— Да уж, не помешает! — немедленно откликнулся Безымянный, и трудно было разобраться, чего в его словах больше — любопытства или раздражения.

Техник, казалось, не расслышал его. Он сидел, всё так же сутулясь и склонив голову на грудь, на лице отпечаталось выражение глубочайшей озабоченности и концентрации на чем-то доступном лишь ему самому. У ног его играли в пятнашки крошечные облачка пыли, пробужденные к жизни невесомыми порывами ветерка. Пыль была сероватая, маслянистая, словно пепел погребальных костров, на которых истлела надежда.

— Как же это сложно, — едва слышно прошептал он, обращаясь, скорее, к самому себе, нежели к собеседнику.

Он тяжело вздохнул и поморщился:

— Вольно или невольно, но мне придется повести свой рассказ издалека. После полного уничтожения древних техников и разгрома их лабораторий Конфедерация утратила всякий интерес к ним. Множество архивных документов: исследовательских, исторических, личных, целые тома и разрозненные листки, кристаллы-хроникеры и мнемо-импланты — всё это оказалось никому не нужным хламом. К чему хранить, зачем оберегать и изучать жалких немых свидетелей истребленного народа, его наследие? Так, вероятно, думали простые коны. Патриархи же стремились похоронить под нагромождением лжи самую память о ненавистных смутьянах, дерзнувших бросить вызов могущественным владыкам мира, осмелиться на непослушание…

— Что ты хочешь этим сказать? — настороженно спросил Безымянный, расслышавший в словах техника неприкрытый намек на некую тайну, стоявшую за решением Патриархатов, тайну, приведшую к «Диктату Осуждения». Впрочем, он и сам уже начал догадываться, что официальная позиция Конфедерации имеет весьма слабое отношение к истинной причине, стоящей за гонениями на техников.

— Лишь то, что уже сказано, — задумчиво ответил Ви`ател. — Те, древние техники, позволили себе то, чего до них не позволял себе никто. Даже выступление Акватикуса было частью внутренних разборок внутри Конфедерации. Техники же, никогда не являвшиеся частью целого, тем не менее осмелились выступить против этого целого. Они отказались подчиняться прямому, недвусмысленному приказанию. Видите ли, народ техников всегда был связан некими тайными узами с Конфедерацией. Не спрашивайте меня, что это были за узы или как они возникли, — я не смогу дать вам ответ, наше поколение не ведает этого. Слишком много секретов прошлого утеряно в огне войн или погребено под спудом тайны в недрах патриарших архивов. Скажу лишь, что связь эта была подобна поводку, прикрепленному к ошейнику, стягивающему горло. Чьё горло — полагаю, нет смысла уточнять?

Безымянный молча кивнул. Пояснений точно не требовалось. Он только спросил:

— А что это был за приказ, который ваши предки отказались выполнять?

Ви`ател потупился, и на лице его проступило странное выражение. Смущение — вот что больше всего соответствовало этой гримасе.

— Вам не понравится мой ответ, — с заметным колебанием ответил он. — Возможно, было бы лучше оставить всё, как есть, и не вдаваться в подробности?

— Я ведь уже не кон, — усмехнувшись, возразил Безымянный. — Так что ваш ответ, каким бы он ни был, навряд ли заденет мои чувства.

— Я бы не был столь уверен, — с сомнением в голосе отозвался техник после минутного колебания. — Впрочем, если вы настаиваете, я отвечу. Всё началось с битвы у стен Хартуша. Вам знакома эта история?

— Трагедия Хартуша? — Безымянный прикрыл глаза и ожесточенно потер лоб, словно пытаясь этим незамысловатым жестом пробудить собственные воспоминания. — Помнится, это была очередная попытка Конфедерации отбить часть территорий Акватикуса, попытка, закончившаяся очередной же катастрофой. Я не помню подробностей, — честно признался он. — Вроде бы там что-то приключилось с первым атакующим валом, но детали…

Он замолчал, и просто пожал плечами, признаваясь в собственном незнании.

— Эта битва произошла за четыре года до объявления «Диктата». Сто девяносто восемь лет назад, в первый день летнего Солнцестояния, объединенные войска филиалов Катека, Джайрека, Дамадара и Саируса одновременно атаковали восемнадцать островов, входящих в архипелаг Поэнато, — приступил к рассказу Ви`ател, и голос его снова обрел ставшую уже привычной менторскую сухость. От былых эмоций не осталось и следа. — Поэнато, как вам известно, — это крайняя северо-восточная часть территорий Акватикуса, клином врезающаяся во владения Дамадары, — настоящая заноза, по мнению Конфедерации! Основной удар был направлен на крупнейший остров архипелага — Поэн, и город Хартуш — столицу всего региона. Тактика конов была простой и изящной: отвлекающий удар воздушных симбиотов, направленный не столько на уничтожение, сколь на отвлечение «гарпий» и недопущение их участия в основных боевых действиях; высадка десанта — тяжелые штурмовые отряды, словно приливная волна, хлынули на берег Поэнта, оцепляя его, готовя плацдарм для высадки основных войск; затем, вслед за штурмовиками, стали выгружаться остальные: ваятели, боевые плетельщики, элитные штурмовые части — все те, кому, по замыслам Верховных Патриархов, предстояло довершать разгром обреченного города, зачищать его от непокорных. Последними на берег сошли те, кто должен был стать передовым атакующим кулаком и возглавить штурм — хельмы…