Судьба - Эбби Брукс

Очевидно.

У тебя не будет такой ночи, как прошлой, и такого утра, как это, и не будет толчков его пальцами по всем сферам нашей жизни.

Это невозможно.

Гарретт берет с тарелки клубнику и наклоняет ее к моему рту. Когда я двигаюсь, чтобы укусить ее, он отступает. Я бросаюсь в погоню, прямо в его ловушку, когда он обхватывает мою голову и целует меня. Наши языки скользят вместе. У него вкус просекко, и он чувствуется как… обещание.

Обещание, которое перевернет мою жизнь. Он катализатор перемен, и я хочу верить, что это позитивно. В противном случае, я допустила одну ошибку и превратила ее в другую, еще большую ошибку. Вместо того, чтобы использовать ракетное топливо для достижения успеха, я, возможно, просто вылила его на себя и зажгла спичку.

И я не хочу быть таким человеком. Я прожила всю свою жизнь без каких-либо серьезных неудач, и это не может произойти сейчас. Это просто не может.

Я этого не допущу.

Когда Гарретт отпускает поцелуй, я улыбаюсь, прижимаясь своим лбом к его, на несколько прекрасных секунд прежде чем я откидываюсь на спинку стула и тянусь за своим Просекко.

— Могу я задать личный вопрос?

— Ты можешь спросить. — Он одаривает меня редкой улыбкой. — Но нет никакой гарантии, что я отвечу.

— Вчера вечером ты упомянула психотерапевта…

Его челюсть напрягается. Его глаза твердеют от недоверия, как раньше смотрели Флаффи и Оранж, когда я ступала на крыльцо.

— Я сделал. Это проблема?

— Нет, нет. При том, как устроен мир, всем нам не помешала бы небольшая профессиональная помощь и я чертовски уважаю того, кто ее ищет. Просто… ты не похож на тип…

— Я не знал, что есть «тип психотерапевта».

— Я имею в виду, ты ходишь вокруг, ворчишь и ворчишь, говоришь о том, что никогда не нуждался в отношениях и это звучит очень, ну, эмоционально закрыто, если ты понимаешь, что я имею в виду. Но потом, прошлой ночью, ты сказал несколько, действительно эмоционально интеллектуальных вещей, и я не знаю, что с этим делать.

Я пытаюсь прочитать его. Чтобы понять, стоит ли он риска всем, или это вообще не вариант… и невозможно сказать, о чем думает этот необъяснимый человек. Приближается край нашего пузыря, и я хочу проглотить столько информации, сколько он мне даст. Это будут либо страстные выходные, о которых я буду вспоминать до глубокой старости, либо начало чего-то реального…

В любом случае, я хочу удержать этот момент как можно дольше. Перед реальным миром, где работа и обязанности отрывают нас друг от друга.

Гарретт ерзает, когда пьет свой просекко.

— Я думаю, ты могла бы сказать, что я эмоционально закрытый парень, который учится меняться.

— Я уважаю это. Я знаю. — Полуулыбка растягивает мои губы, и я провожу пальцем по его руке. — Я не уверена, что это работает так хорошо…

Он усмехается, качая головой.

— Ты говоришь, как Чарли.

— Это плохо?

— Я еще не знаю.

Между нами повисло молчание. Не та тишина, от которой хочется убежать, а та, от которой хочется остановись, чтобы впитать, чтобы расшириться.

— Я не говорю об этом. О терапии… — Гаррет ставит свой стакан на кровать, его большой палец проводит по стеклу. — С кем угодно.

— Тогда почему со мной заговорил?

— Это произошло не нарочно. — Он пожимает плечами. — Я был удивлен, когда это вырвалось и было облегчением, когда ты ничего не сказала по этому поводу. — Лицо Гаррета омрачается, когда он смотрит на смятые простыни.

Что это? Что происходит в его голове, из-за чего он все время выглядит таким несчастным? Я вытягиваю шею, чтобы встретиться с его взглядом.

— Я была… отвлечена, — заканчиваю я с усмешкой. — Определенно озабочена другими делами.

— Я понимаю. — Его глаза встречаются с моими, когда он берет с тарелки клубнику и впивается зубами в сочную мякоть. — А сейчас нет?

Определенно, — я думаю. — Так невероятно озабочена. Боюсь, что я рискую всем, и я ищу что-нибудь, чтобы доказать, что я в безопасности. Информацию. Связь. Все, что угодно, чтобы успокоить меня.

— Я имею в виду, смотреть, как ты ешь эту клубнику, очень волнительно.

Гарретт ухмыляется, вытаскивая ее изо рта, и проводит языком по кончику, прежде чем откусить и пососать, его взгляд сильный. Пылает от желания. Это все, что я видела на той фотографии, которую прислала его бывшая девушка…

И это нацелено прямо на меня.

— Действительно волнительно, — говорю я, слегка смеясь.

Гарретт жует и глотает, затем отпивает просекко и ставит стакан на стол. Мысли тикают далеко за его глазами, и он беспокоится о внутренней своей стороне. Хмурый, ворчливый лоск спадает, и я вижу уязвимость.

Чувствительность.

Человека за маской.

Это. Это то, что я ищу. Я сажусь, ожидание подталкивает меня ближе.

— Мне было тяжело после смерти моей мамы. — Гарретт проводит рукой по волосам. — Это было так неожиданно, автомобильная авария, так что, знаешь, никакого предупреждения. Я воспринял это очень тяжело. Начал действовать. Ввязываться в драки. Что-то в этом роде. Вместо того, чтобы поддержать меня, весь город решил, что я сломлен. Ты можешь себе это представить? Целый город против одного маленького ребенка. Они на самом деле назвали меня монстром. Мой отец не мог никого нанять, чтобы присмотреть за нами. Это было тяжело. Это больно. Я был молод и нуждался в помощи, чтобы справиться со своим горем. Все, что я получил, это осуждение. Когда мама — Амелия — появилась на сцене, она была потрясающей, но мне все еще приходилось иметь дело с кучей дерьма. Я перестал помнить лицо своей матери, и это как бы испортило меня.

— Я даже не могу себе представить. Мне жаль, что ты прошла через это. — Мысль о потере моей мамы вызывает комок в моем горле. Мысль о необходимости пережить это, когда я была всего лишь ребенком, полностью зависящим от нее так сильно… это ломает меня.

— Но мама была добра ко мне. К папе. К Чарли и Коннору. Остаток моего детства был довольно идиллическим. Я получил эту работу. Сделал несколько надежных инвестиционных решений, которые направили мою жизнь по другому пути. Переехал в Бостон. Встретил Элиз… — Его голос срывается, и он прочищает горло. — Элизабет.

Произнесение имени почти убивает его. Его голос напрягается. Опускается. Он должен навязать это в разговор. Он не похож на человека, которого не интересует любовь. Он произносит ее имя, как человек, который сильно любил.

И проиграл.

Я жду его. Сижу тихо, как я делала с котятами, давая ему понять,