Сборник стихов (электронное собрание сочинений) - Николай Гумилёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любовь весной
Перед ночью северной, короткой,И за нею зори – словно кровь,Подошла неслышною походкой,Посмотрела на меня любовь;
Отравила взглядом и дыханьем,Слаще роз дыханьем, и ушлаВ белый май с его очарованьем,В невские, слепые зеркала.
У кого я попрошу совета,Как до легкой осени дожить,Чтобы это огненное летоНе могло меня испепелить.
Как теперь молиться буду Богу,Плача, замирая и горя,Если я забыл свою дорогуК каменным стенам монастыря.
Если взоры девушки любимойСлаще взора ангела высот,Краше горнего ЕрусалимаЛетний Сад и зелень сонных вод.
День за днем пылает надо мною,Их терпеть не станет скоро сил.Правда, тот, кто полюбил весною,Больно тот и горько полюбил.
Девушка
Ты говорил слова пустые,А девушка и расцвела:Вот чешет косы золотые,По-праздничному весела.
Теперь ко всем церковным требамМолиться ходит о твоем,Ты стал ей солнцем, стал ей небом,Ты стал ей ласковым дождем.
Глаза темнеют, чуя грозы,Неровен вздох ее и част.Она пока приносит розы,А захоти, и жизнь отдаст.
В Бретани
Здравствуй, море! Ты из тех морей,По которым плавали галеры,В шелковых кафтанах кавалерыПокоряли варварских царей.
Только странно, я люблю скорейТе моря суровые без меры,Где акулы, спруты и химеры– Ужас чернокожих рыбарей.
Те моря… я слушаю их звоны,Ясно вижу их покров червленыйВ душной комнате, в тиши ночной
В час, когда я – как стрела у лука,А душа – один восторг и мукаПеред страшной женской красотой.
Предзнаменование
Мы покидали Соутгемятон,И море было голубым,Когда же мы пристали к Гавру,То черным сделалось оно.
Я верю в предзнаменованья,Как верю в утренние сны.Господь, помилуй наши души:Большая нам грозит беда.
Сирень
Из букета целого сиренейМне досталась лишь одна сирень,И всю ночь я думал об Елене,А потом томился целый день.
Все казалось мне, что в белой пенеИсчезает милая земля,Расцветают влажные сирениЗа кормой большого корабля.
И за огненными небесамиОбо мне задумалась она,Девушка с газельими глазамиМоего любимейшего сна.
Сердце прыгало, как детский мячик,Я, как брату, верил кораблю,Оттого, что мне нельзя иначе,Оттого, что я ее люблю.
Любовь
Много есть людей, что, полюбив,Мудрые, дома себе возводят,Возле их благословенных нив.Дети резвые за стадом бродят.
А другим – жестокая любовь,Горькие ответы и вопросы,С желчью смешана, кричит их кровь,Слух их жалят злобным звоном осы.
А иные любят, как поют,Как поют и дивно торжествуют,В сказочный скрываются приют;А иные любят, как танцуют.
Как ты любишь, девушка, ответь,По каким тоскуешь ты истомам?Неужель ты можешь не горетьТайным пламенем, тебе знакомым,
Если ты могла явиться мнеМолнией слепительной Господней,И отныне я горю в огне,Вставшем до небес изпреисподней?
Прогулка
Мы в аллеях светлых пролетали,Мы летели около воды,Золотые листья опадалиВ синие и сонные пруды.
И причуды, и мечты и думыПоверяла мне она свои,Все, что может девушка придуматьО еще неведомой любви.
Говорила: «Да, любовь свободна,И в любви свободен человек,Только то лишь сердце благородно,Что умеет полюбить навек».
Я смотрел в глаза ее большие,И я видел милое лицоВ рамке, где деревья золотыеС водами слились н одно кольцо.
И я думал: – Нет, любовь не это!Как пожар в лесу, любовь – в судьбе,Потому что даже без ответаЯ отныне обречен тебе.
Униженье
Вероятно, в жизни предыдущейЯ зарезал и отца и мать,Если в этой – Боже Присносущий! —Так позорно осужден страдать.
Каждый день мой, как мертвец, спокойный,Все дела чужие, не мои,Лишь томленье вовсе недостойной,Вовсе платонической любви.
Ах, бежать бы, скрыться бы, как вору,В Африку, как прежде, как тогда,Лечь под царственную сикоморуИ не подниматься никогда.
Бархатом меня покроет вечер,А луна оденет в серебро,И быть может не припомнит ветер,Что когда-то я служил в бюро.
Мой альбом, где страсть сквозит без меры...
Мой альбом, где страсть сквозит без мерыВ каждой мной отточенной строфе,Дивным покровительством ВенерыСпасся он от ауто-да-фэ.
И потом – да славится наука! —Будет в библиотеке стоятьВашего расчетливого внукаВ год две тысячи и двадцать пять.
Но американец длинноносыйПроменяет Фриско на Тамбов,Сердцем вспомнив русские березы,Звон малиновый колоколов.
Гостем явит он себя достойнымИ, узнав, что был такой поэтМой (и ваш) альбом с письмом пристойнымОн отправит в университет.
Мой биограф будет очень счастлив,Будет удивляться два часа,Как осел, перед которым в яслиСвежего насыпали овса.
Вот и монография готова,Фолиант почтенной толнрены:«О любви несчастной ГумилеваВ год четвертый мировой войны».
И когда тогдашние Лигейи,С взорами, где ангелы живут,Со щеками лепестка свежее,Прочитают сей почтенный труд,
Каждая подумает уныло,Легкого презренья не тая:– Я б американца не любила,А любила бы поэта я.
Портрет
Лишь черный бархат, на которомЗабыт сияющий алмаз,Сумею я сравнить со взоромЕе почти поющих глаз.
Ее фарфоровое телоТомит неясной белизной,Как лепесток сирени белойПод умирающей луной.
Пусть руки нежно-восковые,Но кровь в них так же горяча,Как перед образом МарииНеугасимая свеча.
И вея она легка, как птицаОсенней ясною порой,Уже готовая проститьсяС печальной северной страной.
Ночь
Пролетала золотая ночьИ на миг замедлила в пути,Мне, как другу, захотев помочь,Ваши письма думала найти,
– Те, что вы не написали мне…А потом присела на кроватьИ сказала: «Знаешь, в тишинеХорошо бывает помечтать!
«Та, другая, вероятно, зла,Ей с тобой встречаться даже лень,Полюби меня, ведь я светла,Так светла, что не светлей и день.
«Много расцветает черных розВ потайных колодцах у меня,Словно крылья пламенных стрекоз,Пляшут искры синего огня.
«Тот же пламень и в глазах твоихВ миг, когда ты думаешь о ней…Для тебя сдержу я вороныхНеподатливых моих коней».
Ночь, молю, не мучь меня! Мой рокСлишком и без этого тяжел,Неужели, если бы я мог,От нее давно б я не ушел?
Смертной скорбью я теперь скорблю,Но какой я дам тебе ответ,Прежде чем ей не скажу «люблю,И она мне не ответит «нет».
Об озерах, о павлинах белых...