Пловец Снов - Лев А. Наумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фантазия бессильна перед бытием. Когда впервые узнаёшь о маньяке, который убивал беременных женщин на поздних сроках, чтобы вы́резать и съесть их плод, неизбежно думаешь, что это самый больной ублюдок на свете. Точно в мужском роде – ни одна барышня не стала бы таким заниматься. Сразу приходит мысль: наверняка он такой один и давно лежит в могиле, в результате то ли Божьего, то ли людского суда. Не может же быть их несколько! Но стоит заглянуть в этот колодец, как становится известно, что жил и второй, совершавший то же самое. Они с первым не были знакомы, не договаривались, даже не знали о существовании друг друга. Потом всплывают третий, четвёртый, пятый… Как это дикое желание могло возникнуть у разных людей? Неужели в нём есть нечто общее, являющееся не просто единичным патологическим отклонением? Откуда берётся такая чудовищная идея? Да и правильно ли назвать эту мысль идеей? Не будет ли тем самым опорочено слово, белое, как античный мрамор? Но настоящий ужас приходит позже, когда понимаешь, что наверняка где-то кто-то творит подобное прямо сейчас.
Как Лена будет жить в таком мире? Этим вопросом Горенов задавался давно, с тех самых пор, когда отвёл её в школу. Там он впервые увидел свою дочурку со стороны, стоящей среди множества совершенно чужих и, в сущности, неприятных ему детей. Они все были в похожей одёжке, в руках держали почти одинаковые букеты. Таков ритуал. Надя улыбалась, но едва не плакала… от радости. А Георгию хотелось выть. Его звёздочка попала туда, где каждый станет думать, будто она такая же, как все… А ведь это самая большая ошибка на свете! Она лучше! Она лучше всех! Но вот он своими руками отправил её в мир, в котором никто об этом не знает. Где будут стараться всячески это отрицать…
Из числа изученных им маньяков Георгия особо заинтересовал Генри Ли Лукас. Одно время он даже собирался написать о нём биографическую книгу, как Борис о своём художнике. Тогда вдруг выяснилось, что Горенову очень трудно не фантазировать, работая в жёстких фактологических рамках, полностью опираясь на свидетельства и документы. Тем не менее неудовлетворённое желание сделать текст о Лукасе жило в нём до сих пор. Несостоявшийся герой вновь напомнил о себе как нельзя кстати. Может, это и есть такая новая литература, проникающая в жизнь?
Георгий почувствовал странное движение совсем рядом, будто кто-то очень быстрый или попросту невидимый промчался мимо, толкнув его. Так могло показаться не только со стороны, но и ему самому. На деле же произошло иное: со страниц не написанной им книги об американском монстре образ этого человека соскользнул в Горенова. Не Горенова-автора, а Горенова-читателя. Хорошо известно, как часто серийные убийцы инспирировали друг друга… Так произошло и с литератором, который словно «вдохнул» персонажа из собственного, хоть и не существовавшего текста.
Удивительно, насколько уместным в этой кровавой сфере оказывается понятие «вдохновение»… Оно имеет аналогичную мистическую природу, загадочную и совершенно ясную одновременно. Человек, которого принято считать первым американским серийным убийцей – Генри Говард Холмс – заявлял на суде: «Я родился с дьяволом в душе. Я не мог не убивать, как не может молчать поэт, охваченный вдохновением». Горенов появился на свет не с дьяволом, но с текстом, и теперь, когда на него гневно смотрела Истина, он тоже больше не мог бездействовать.
Фамилию Холмс, кстати, маньяк выдумал себе сам. Разве не завораживает это совпадение, синхронность с ходом фантазии Конана Дойла? Генри Говард и Шерлок – практически ровесники, между ними меньше десяти лет разницы, если принять тот факт, что, согласно рассказу «Его прощальный поклон», сыщик родился в середине пятидесятых годов XIX века. Кстати – а ведь здесь практически всё «кстати» – «Вашингтонского снайпера» поймали благодаря наводке человека по имени Роберт Холмс. А первая жертва Денниса Нильсена – подросток, которого звали Стивен Дин Холмс.
Как всё близко – литература и смерть, искусство и убийство. Колин Питчфорк, первый в истории маньяк, чья вина была установлена с помощью генетической экспертизы, родился в Бристоле, в том самом городе, куда Стивенсон приводит героев своего романа «Остров сокровищ». Сквайр Трелони, доктор Ливси и Джим едут нанимать «самую лучшую команду». Во времена расцвета мореплаванья там, надо полагать, слонялись тысячи кандидатов, но им достаются именно бывшие пираты Флинта. Сколь надуманно это выглядит всякий раз, но таковы законы жанра. Как в фильмах про Джеймса Бонда: чем у́же у девушки талия, тем более высококлассным физиком-ядерщиком она является.
А Питчфорк… Уже в тюрьме, отбывая два пожизненных срока за изнасилования и убийства девочек, он получил музыкальное образование и стал специалистом по переводу нотных партитур в шрифт Брайля. Какое гуманное и человечное занятие! Удивительно, но переводом на язык слепых после ареста занялся и Деннис Нильсен. Питчфорк же вдобавок сам стал художником, сделав инсталляцию в виде сцены с музыкантами из листов девятой симфонии Бетховена.
В своих внутренних монологах и диалогах Горенов называл маньяков «людьми» и «человеками», но всякий раз сомневался в том, что это правильно. Многие, включая Булгакова, сразу бы возмутились и высказали резкое негодование, но мыслей Георгия никто не слышал. Доносился ли шёпот до того, кто подсказывал буквы и точки?
Долгое время в Генри Ли Лукасе не замечали монстра. Точнее, окружающим просто не могло прийти в голову… «Маска нормальности» – общепринятое понятие в среде криминалистов. Так и в случае Горенова: кто из числа читателей или знакомых мог бы представить, что у него возникнет подобный замысел? Сам же Георгий теперь думал о своём намерении как о чём-то уже свершившемся или по крайней мере принятом и осуществляемом. Определённые детали, подробности ещё оставались неясными, но «псы войны» уже мчались по весь опор, а маховик совершал методичные движения. Горенов был человеком, помещавшим в центр мироздания слово, а значит, написав «убить», он сразу принял смертный грех. Хотя никто пока, взглянув на него, не почувствовал бы запах крови и не увидел несмываемый багрянец на руках.
Значительно труднее винить в чём-то Лукаса, если принимать во внимание подробности его детства и жизни с матерью. Она регулярно избивала их с отцом – безногим инвалидом. Занималась проституцией на глазах сына,
