Страсть (СИ) - Вайс Виктория

— Если бы не он… Помнишь журнал, в котором были опубликованы твои фотографии?

— Помню, конечно. По морде им от отца получила. Из-за него он меня и выгнал из дома.

— Представляешь, он сохранил его, а там телефон и адрес студии был.

— А как тебе мои первые фотографии? — спросила Вика, уводя разговор от неприятной ей темы про отца.

— Почему же первые? А как же та, которую ты прислала мне в армию? Вот из-за неё шухер был. Меня чуть в штрафбат не сослали. Отец твой спас.

— Как, опять он?

— Он был моим командиром.

— Вот это месиво! — удивилась Вика. — И ты ни в одном письме не написал, что служишь с моим отцом.

— Откуда же я знал. Ну, Тимофеев. Мало ли Тимофеевых, — Валерка обратил внимание на свои трясущиеся руки. — У тебя есть что-нибудь выпить? А то что-то меня колбасит как мальчишку.

Они выпили по рюмочке, закусили бутербродами, которые Вика тут же соорудила из всего, что было в холодильнике, и он рассказал ей все подробности своего приключения, как искал, как следил, и как, в конце концов выследил.

— Я тысячи раз проговаривал сценарии нашей встречи, придумывал вопросы, которые буду задавать тебе, заготавливал всякие умные фразочки, много чего я хотел тебе сказать, особенно после увиденного вчера, а когда дверь открылась, то мой язык онемел, а мозг отключился.

— Но блядью то ты меня все-таки обозвал, — перебила его Вика.

— Прости, но другой на моём месте тебя вообще убил бы.

— Хорошо, что на твоём месте оказался ты… И прощения должна просить я, и у тебя, и у отца, и матери своей, у всех. Я не знаю, что со мной случилось. Это как наваждение какое-то, оно всю жизнь преследовало меня. Я постоянно искала наслаждения, и в сексе его было больше всего. Понимаю, что я блядь, понимаю, что живу в грехе, но ничего с собой поделать не могу. Иногда мне это нравится, иногда хочется от этого сдохнуть, но просыпаюсь утром, смотрю вокруг, а потом вспоминаю ту нищету, в которой раньше жила, и думаю, а может и правильно всё, может нет ничего в этом плохого. Бог дал мне красоту и чувственность, так почему же этим не пользоваться. Лет через десять никому не нужна буду, но смогу спокойно жить на те средства, которые накопила торгуя своим телом. Может тогда займусь чем-то полезным. Книгу напишу, может быть…

Валерка смотрел на неё восторженными глазами, смотрел точно так же как и в те вечера, когда студентами собирались в общаге, пили вино, болтали, а потом… А потом она уходила трахаться с кем-то, а он уходил один…

— Помнишь мой вопрос, после которого ты сбежал, сказав, что не хочешь меня трахать, потому что сильно любишь меня? — неожиданно спросила Вика.

— Помню.

— И что бы ты сделал, если бы я сейчас повторила этот вопрос? Хотя ты сегодня уже убегал, — рассмеялась она.

— Дурацкий характер. Всю жизнь борюсь с ним, и всё бестолку.

— Итак, я жду ответ.

— Но я действительно очень сильно тебя люблю… Несмотря ни на что.

— И ты откажешься?

— А как же твои… Не знаю даже какие слова подобрать…

— Партнёры? Валер, я даже имён их не помню. Умылась и всё, их больше нет.

— А как же этот усатый толстяк?

— Это мой шеф. И с ним я не трахаюсь… Уже давно. Очень давно.

— А я думал, что ты с ним… Вы всё время вместе приезжали и уезжали. Под ручку ходите… — Валерка вздохнул. — Получается я зря вчера старался.

— Что ты ещё сделал? — насторожилась Вика.

— Я под колесо его Мерса железяку подложил… Чтобы он к тебе не доехал.

— Ну ты и дурак. Пацан пацаном, ты бы ему ещё стекла вазелином намазал или сахар в бензобак кинул.

— Была такая мысль, не буду скрывать, но под рукой оказалась только железяка.

Вика налила ещё по рюмочке.

— Расскажи мне про Риту.

— Да я вроде всё рассказал. Она даже в розыске была почти год. Везде её фото было расклеено, по телевизору объявления давали, в газетах. Людка влюбилась в мента одного, так тот помогал, подключил своих. И тишина.

— Людка влюбилась? — удивлённо произнесла Вика. — Ладно она влюбилась, а он, что тоже?

— Представляешь… Там такая страсть…

— Ну вот, не прошли даром уроки Риткины. Нашла все-таки своё. А мы думали, что так и будет завидовать и объедки с нашего стола подбирать.

— Получилось так, что вы одновременно пропали, мистика какая-то. Но я с первого дня не верил, что с тобой что-то плохое случилось. Если, конечно не считать плохим, то, чем ты занимаешься.

— Давай эту тему больше не поднимать. Хорошо? Я же не проститутка подзаборная, которая по пять раз на день даёт кому попало за две копейки. Я снимаюсь не больше четырёх-пяти раз в год. А всё остальное время, я порядочная девушка, у которой даже иногда случаются истерики от чрезмерно долгого воздержания.

— То есть мне повезло, что у тебя вчера было… Была съёмка.

— Смешно, — ехидно отреагировала Вика.

— А ведь я был вчера в том ангаре, где ты снималась, и всё видел. Я даже видел как ты вырвала после того как зашла в гримёрку.

— Как это? У тебя есть способность видеть сквозь стены?

— Нет. Я был на верху… Под потолком.

Валерка рассказал всю историю своего нелегального проникновения. От услышанного Вика пришла в дикий восторг.

— Мне теперь не отвертеться. Ты вырос в моих глазах.

— А ты всегда была для меня недосягаемой богиней. Я так завидовал тем, кто мог быть с тобой. Я кассету эту до дыр засмотрел, и представляешь, у меня ни разу даже не встал.

— Так отвратительно? — с наигранной тревогой спросила Вика.

— Нет. Ты прекрасна… Я ведь смотрел не на то как тебя трахают, я любовался девушкой, которую любою… И очень хотел убить твоих, как ты говоришь, партнёров.

— Забудь о них.

Вика обняла Валерку и нежно поцеловала.

— Я никогда никого так не целовала, потому что никогда никого не любила. А тебя, кажется люблю.

И снова их губы слились в поцелуе, но только теперь он был страстный и долгий, когда перехватывает дыхание и сердце колотится в предвкушении продолжения. Вика волновалась не меньше Валерки, может быть впервые в жизни, если не считать того вечера, когда она голая стала перед камерой Иштвана, но то было совсем другое волнение.

Халатик, держащийся только на пояске, упал к её ногам, она дрожащими пальцами расстёгивала пуговицы на Валеркиой рубашке, а он не мог даже пошевелиться, едва касаясь её тела, почти одеревеневшими руками, не в состоянии оторваться от её губ, даже когда почувствовал во рту привкус крови, которая начала сочится из трещинки.

Переступая через одежду, и не ослабляя объятия, они так и рухнули на диван. Вику не смущало отсутствие накачанного пресса и вздувшихся мышц на его руках, её не волновали размеры члена и его чистота, ей просто хотелось, чтобы это случилось, хотелось так сильно, что внутри всё кипело. Если бы сейчас была рядом камера, то получилась бы отличная сцена, настоящая, без всякого притворства и лжи. Но об этом Вика не думала, она растворилась в наслаждении, которого давно не испытывала. А испытывала ли она его вообще когда-нибудь?

Ощущения Валерки можно было бы описать одной лишь фразой — вершина блаженства. Забылось всё: злость, которая копилась годами, обида, ревность, осталась только любовь, которая никуда не девалась. Всё, что с ними сейчас происходило, не поддавалось логике и не могло ассоциироваться с банальным словом секс. Это была любовь…

Если бы телефонный звонок прозвучал несколькими минутами раньше, то они, вполне возможно, даже не отреагировали бы на него, но сейчас, когда свершилось то, о чём один мечтал, а другая хотела, можно было и ответить.

— Вики, срочно приезжай в госпиталь! — услышала она в трубке истошный вопль Сильвии.

— Зачем? — расслаблено произнесла Вика.

— Господин Молнар умирает!

— Что случилось!? — закричала она.

— Он попал в аварию… Зовёт тебя…

ГЛАВА 37

Иштван всю жизнь задавался вопросом — зачем кто-то сделал так, что банальное проникновение друг в друга с целью получения потомства, превратилось в некое таинство, при умелом использовании которого, совокупляющиеся особи получают наслаждение несравнимое по своей остроте ни с чем другим. И вообще, зачем это разделение на мальчиков и девочек, все эти замысловатые дырочки и витиеватые отросточки? Почему одних так возбуждают округлости в районе груди, а другие не могут спокойно смотреть на место, расположенное внизу спины. Что в них такого, что заставляет наполняться кровью органы, отвечающие за половые признаки, и почему обязательно их нужно воткнуть друг в друга, при этом соблюдать какие-то правила, типа — шампанское, цветы, бельишко шёлковое, носки чистые… Не проще ли было потереться носами и тем самым передать друг другу семенной материал или плюнуть друг другу в рот, и через какое-то время одновременно забеременеть. Насколько было бы проще всем жить. Никаких тебе проблем — хочу, не хочу, голова болит, у меня эти дни, я устала, у меня не стоит, ты мне изменяешь, а я видела как ты дрочишь в ванной, сама дура, не храпи, собирай вещи и уходи, хочу брюлик, пошла нахер, а у тебя изо рта воняет, я люблю тебя, возьмёшь в рот, купи машину… А это совместное проживание в замкнутом пространстве. Это же вообще ужас — утренний выход из спальни в застрявших в задницу трусах, синяки под глазами, взъерошенные волосы, вонючие тапочки и в довершении картины бытия мелодичный пердёж, доносящийся из туалета. И после этого нужно убедить себя, что всё это любовь.