Город Солнца - Брайан Стэблфорд

— Ты угрожаешь, что применишь ружьё? — спросил я, чувствуя себя довольно расслабленно. — Или, что вы приготовились оставить нас здесь?

— Я сделаю то, что потребуется, — сказал Натан. — Мне ненавистна подобная мысль, но я сделаю.

— Вот что значит настоящий профессионализм, — сказал я.

— Не самое лучшее время для шуток, — заметил он.

— Именно поэтому я пытаюсь быть весёлым. Как же ты убедишься, что это я, если я не буду пытаться шутить в самый неподходящий момент.

Он одарил меня мрачной усмешкой. — Точно, — произнёс он непреклонно.

— С такими друзьями, как у нас, — пробормотала Карен, — никому не поребуются враги.

— Они не знают, что мы друзья, — сказал я. — Мы безмолствовали долгое время. Затем мы обозвались и объявили, что Сорокин был приманкой в ловушке, прямо в которую мы и угодили, что мы были в городе и выболтали всё, и что мы направляемся домой, поскольку в саду росли одни розы, и всё будет просто прекрасно, "хэппи энд" гарантируется. Они просто переполнены подозрениями… а кто бы не был?

— Но мы собираемся выслушать, — сказал Натан с выражением лица, которое составило бы честь игроку в покер. — И мы даже вышли наружу, чтобы сделать это. Вот как сильно мы хотим услыхать ответ, если вы сможете убедить нас, что имеется приемлемый. Но мы хотим свести риск к минимуму. Я ничего не обещаю. Если вы не сможете точно сказать нам, почему они позволили вам уйти… почему они не воспользовались до конца предоставившейся возможностью…

— Потому, что они нас боятся, — сказал я. — Потому, что они почти так же напуганы нами, как мы ими. Их первой мыслью было обмануть нас, застать в расплох, захватить и уничтожить. Точно так же, как нашей первой мыслью было обмануть их, застать в расплох и уничтожить или обезвредить их. Теперь же они видят вещи в более рациональном свете. Теперь наша очередь взглянуть так же.

— Я скажу тебе, почему некоторые из наших страхов являются беспочвеными, хотя в этом и мало смысла, поскольку я не могу этого доказать. Эти люди не идут по пути исторического развития, который приведёт их к строительству космических кораблей, как к подготовительной ступени к завоеванию вселеной. Им не нужна Земля или другие миры… и они вообще не планируют какой-либо исторический курс. Они не делают этого, поскольку очень быстро поняли, что не могут делать это. Они не могут предсказать, что они будут делать через пятьдесят лет, поскольку не знают, чем они будут через пятьдесят лет. Они едва ли знают, чем они будут завтра. И они весьма плохо представляют себе, чем они являются сегодня. Сам только начинает открывать, что он может делать, чем он может надеяться стать. Его развитие как единого целого совершенно не предсказуемо. Он похож на маленького ребёнка, начинающего осознавать самого себя и окружающий мир. Единственные маяки, которыми он располагал до сих пор, подвели его, поскольку этими маяками были существование Земли и, как следствие, принадлежность к существам совершенно джругого вида — к отдельным особям, а не к коллективной единой сущности. Сам не интересуется завоеванием вселеной, Натан — это мощная человеческая фантазия, основанная на стремлении одного индивидуума навязать свою волю другим. Сам обладает совершенно другим образом мыслей. Это совсем другой вид существа.

— Сам не стремится к высокой технологии и к созданию механических рабов, чтобы заменить рабов-людей. Он вообще не нацелен в этом направлении. Сам интересуется почти исключительно самим собой… единственной наукой, которой он занимается, является социо-психология, которой у нас просто нет, поскольку она бессмысленна для нас. Где мы ближе всего могли к нему подойти — так это в самых нереальных наших утопических фантазиях, в воображении таого состояния общественной жизни, которое нвозможно в практической реализации. Это то, с чего Сам начал… Это было единственное место, с которого он должен был начинать. Но Город Солнца был всего лишь первой клеточкой концептуальным базисом, от которого можно было отталкиваться. Стены продолжают стоять, но с точки зрения развития воображения и самосознания Сам ушёл далеко вперёд, и уходит всё дальше с каждым проходящим днём. Он уже вне нашего понимания. Если хочешь услыхать суждение, базирующееся на том, в чём Эго попытался убедить меня, люди города обладают гораздо большей самостоятельностью, чем мы боялись, но также и разделяют коллективный опыт в гораздо более полной мере, чем мы могли судить по первым впечатлениям.

— Эти люди на самом деле больше не являются людьми, Натан. То, чем является Сам теперь — является чужаком в полном смысле этого слова. Конечно, он развился из человечества, но и человечество имеет в качестве предков и обезьян, и насекомых, и рептилий, и илистых рыб. Нам потребовались миллионы лет, чтобы из илистых рыб превратиться в тех, кем мы теперь являемся, но с точки зрения интеллектуального развития, я думаю, Сам продвинулся почти так же далеко за несколько коротких десятилетий. Нельзя измерять его развитие на человеческий манер годами и поколениями — нужно измерять его понятиями изменения.

— Всё это очевидно, но мы никогда не пытались принимать во внимание его само собой подразумевающееся наличие. Мы находились под влиянием мысли, что эти люди изначально были представителями человечества, но каким-то образом были дегуманизированны… что хотя сейчас они и являлись чужаками, но внутри сохранили человеческую сущность. И поэтому всё, что случилось с ними, мы считали исключительно злом. Если бы мы не зациклились на мысли о них, как о дегманизированных, как о превращённых людях, мы никогда бы не допустили, чтобы наш разум заполнился картинами ужаса и кошмаров завоевания вселенной и защите при помощи ядерной бомбардировки. Эти идеи никогда не пришли бы нам в голову, если бы мы видели только чужаков — этих чужаков — кем они в действительности являются… кого-то, кто совершенно отличен от нас.

— Если бы мы приняли чужеродность Самого с самого начала — если бы мы только смогли принять это, каким-то образом — тогда мы вышли бы из корабля настроеные установить контакт, заключить мир, наладить дружеские отношения. Мы были бы настроенны понять это, на сколько возможно, но мы бы знали, что не могли бы расчитывать на полное взаимопонимание. Мы приняли бы то, что не в состоянии понять и выяснить, как неизбежную неопределённость. Но из-за настроя, вынесенного с корабля, эта неопределённость превратилась в бездонную яму страха и ужаса. Всё, что мы не могли выяснить превратилось в источник опасности, риска. И из-за нашего настроя, который предопределял эти страхи, мы были на грани того, чтобы уничтожить всю жизнь в этом мире.