Долгая дорога к дому - Алексей Ефимов

Иситтала учила его рукопашному бою, но здесь дела сперва шли хуже, и не из-за отсутствия у юноши способностей — почему-то каждый раз их тренировка становилась лишь прелюдией к любви, в какое бы время она ни проводилась. В конце концов, Иситтала объяснила ему, как держать свои чувства под контролем и не позволять страсти вести себя: этому учили всех файа и обычно лишь совершеннолетней молодежи разрешалось заниматься любовью. Она говорила, что иначе файа не стали бы теми, кто они есть.

Постоянно общаясь с ней, юноша ощутил тягу к красоте, в том числе, и к своей собственной — ему нравилось быть красивым, гибким и неутомимым, и не ради неё, а ради самого себя. По утрам он, босой, в одном куске ткани на бедрах, целыми часами бегал вдоль каменистого берега реки, не обращая внимания на холод и сумрак рассвета перепрыгивал промоины и широкие ямы, упиваясь легкостью своего тела. Всё это не отразилось на его внешности, но его движения стали точнее, стан гибче, а мягкие когда-то ступни — упругими и твердыми.

Одновременно он знакомился с жизнью Лангпари — в основном, прилежно зубрил файлин. Дело это оказалось непростым, но необходимым совершенно — его родной ойрин знало лишь несколько сот файа, а книг на нем здесь не было вообще. Элари очень страдал от своего невежества — он хотел во всем помогать Иситтале, но для этого у него пока не хватало знаний. Иккин и Суру стали её заместителями — первый по боевой подготовке, второй — командиром того, что удалось подготовить. Элари, друживший с обеими, словно с братьями, оказался в стороне — он прекрасно понимал, что не сможет командовать файа, так как ничем не заслужил это. Так что пока единственный вклад, который он мог внести в оборону долины — это делать оружие и обучаться владеть им, наравне со многими другими.

2.

Так незаметно прошло два месяца, самых счастливых в его жизни. Потом одна за другой начали приходить тревожные вести — сообщение с Байгарой было нерегулярным и нечастым, но случавшееся в ней как-то быстро становилось известно всем. Казалось, сама природа готовит их к тяжелым испытаниям — за эти два месяца пожелтели и опали листья, пожухла трава, а ночами стало подмораживать. Пасмурная холодная погода с бесконечными дождями упорно держалась и Лангпари изменила свой облик. Влажная, она побурела и утратила прежнюю мутную и серую видимость. Темные облака с каждым днем садились всё ниже, их обрывки спускались на лес и стелились по подножию гор. Огромные полосы синего тумана ползли по долине, а сами горы становились совсем темными, черновато-синими. Всё вокруг стало резким, с темными тонами, хмурым — и в то же время свежим, новым. Дожди шли целыми неделями, но недалек был срок, когда они сменятся снегом — приближалась зима. И столь же неотвратимо к Байгаре приближалась армия сурами. Перед ней шли люди — остатки армии Айтулари и беженцы.

Беженцев файа пропускали беспрепятственно, а солдатам предлагали сражаться вместе с ними. Соглашались немногие. Остальных файа приходилось убивать и тогда люди, которых они считали своими новыми товарищами, убивали их. Наконец, с гвардией Председателя было покончено. Сам он, к живейшему удовлетворению Элари, нашел свой конец в безымянной лощине на берегу вечно туманного моря.

Армия защитников столицы понесла сравнительно небольшие потери — гвардейцы уступали им в количестве, как и во всем остальном, — и была готова встретить сурами. Но в тылу у неё стало неспокойно. До Байгары дошла лишь малая часть спасшихся из Си-Круаны беженцев — три или четыре тысячи человек, к тому же, измотанных тяжелой дорогой. Разместить и накормить их не составило особого труда. Но они тут же начали наводить в городе свои порядки и между беженцами и людьми, бежавшими сюда от Председателя, вспыхнула непримиримая вражда — дело доходило до ежедневных драк и даже до убийств. Прекратить рознь было некому — армия уже ушла, а полиции в Байгаре никогда не было. Хуже всего было то, что и файа постепенно втягивались в эту вражду, отравляясь завистью и злобой.

3.

Наконец, однажды утром, его разбудил поднявшийся в здании шум. Как оказалось, именно сюда, в Золотые Сады, где хватало пустых комнат, привезли первых достигших Лангпари беженцев. Спешно одевшись, Элари выбежал на улицу. После душной спальни холодный сырой воздух показался ему удивительно вкусным и бодрящим. Без труда выяснив, куда поместили беглецов из Байгары, он направился туда.

По дороге ему встретились Иситтала и Суру — они поздоровались и пошли дальше уже втроем. По дороге юноша смущенно косился на своих спутников — несмотря на холод, Суру ходил в том же сером комбинезоне и сандалиях на босу ногу. Теперь, правда, на нем была ещё куртка из коричневой кожи — такая же, как у Элари, но тот предпочитал сандалиям теплые башмаки, дополненные рабочими штанами из грубой ткани. Вообще-то файа переносили холод гораздо легче, чем люди — их родной мир был холоден и суров, как и они сами, — зато жару ненавидели и переносили гораздо хуже людей.

На поясе Суру висел двадцатизарядный автоматический пистолет и еще два кармашка с четырьмя обоймами — там были все патроны к нему, какие ещё остались, да и сам пистолет был одним из трех в оазисе Лангпари.

Наряд Иситталы, напротив, отнюдь не отличался скромностью. Её роскошную теплую куртку из зеленой кожи украшал хитроумный тисненый узор, а темно-синие шаровары дополняли изящные сапожки из красного сафьяна, расшитого тончайшими золотыми арабесками. Всё это смотрелось ярко, пёстро, по-варварски.

Голова Иситталы была непокрыта, но густейшая грива её черных волос делала шапку излишней. Тончайшей работы серебряная диадема, отделанная сапфирами, служили ей лишь украшением, или, точнее, средством сохранения прически. На её зеленом кожаном поясе висел кинжал — Элари знал, что не только тонкой работы рукоять, но и весь клинок был из золота, но это древнейшая реликвия отнюдь не служила игрушкой — длинные продольные царапины, оставленные на лезвии чьими-то ребрами, могли подтвердить это.

Увидев беженцев, юноша вскрикнул от изумления — среди них он узнал Яршора, Гердизшора и ещё восемь девушек из приюта! Ему захотелось спросить, где остальные, но он и сам уже это знал. Все они выглядели ужасно — тощие, в лохмотьях неопределенной формы, таких грязных, что нельзя было назвать их первоначальный цвет. На сей раз Яршор выглядел хуже всех — его лицо напоминало череп, обтянутый землистой кожей, глаза глубоко ввалились, а бритая голова делала его действительно похожим на мертвеца. Тем не менее, они сразу узнали друг друга — без всякой радости.

— И ты здесь? — удивился Яршор. — Я вижу, тебе хорошо здесь живется, продажная тварь! Как ты сюда попал, а? Устроился на корабль с дружком и удрал, бросив нас! А мы… Ты не знаешь, что это — хоронить девочек, умирающих у тебя на глазах, одну за другой, когда ты ничего не можешь сделать! Ты!..

Элари не испугался — ему ничего не стоило справиться с этим живым скелетом, да и кинжал тоже был при нем, — но ему вдруг стало стыдно за свой цветущий вид и красивую одежду.

Одна из девушек вдруг потянулась к нему. Лишь когда она завладела его ладонью, он узнал её — тогда, в убежище, она так же играла с его рукой. Всё остальное перестало для него существовать — он видел только эти большие, беспредельно печальные глаза.

— Как тебя зовут?

— Усвата… — её голос донесся словно из другого мира, так он был слаб.

— Ты хочешь есть? У меня тут есть дом… теплый, много еды… — он сам не понимал, зачем говорит всё это. Получив в ответ на свои вопросы несколько односложных "да…" он подхватил её на руки и понес, легко, словно ребенка, не обращая внимания на протестующие возгласы Яршора. Тот было попытался кинуться за ним, но Суру одним коротким тычком швырнул его на скамью. Элари этого уже не заметил.

На улице его догнала Иситтала — раскрасневшаяся и злая.

— Тебе повезло, что она оказалась здесь. Больше мы не будем никого впускать.

— Почему?

— Когда начнется осада, мы не сможем ловить рыбу. Корабли придется отогнать к востоку или сжечь. А рыба составляет треть нашего рациона, понимаешь? Если мы примем ещё хоть одного чужака — весной нам придется есть друг друга. Такого я не допущу.

— Вы будете их убивать? Убивать своих?

Она пожала плечами.

— Если впустить их, мы умрем все. А что ещё их остановит, кроме смерти? Убивать? Да, мерзко, но у нас просто нет другого выхода. Хочу ли я этого? Нет. Должна ли? Да. Когда речь идет о жизни всего народа, выбирать нечего. И ещё одно, — она положила руку на кинжал. — Суру уже рассказывал тебе, что может произойти с теми, кто крадет чужую любовь в этом месте? На сколько частей их могут разрезать?

Элари печально смотрел на нее. Он знал, что не сможет справиться с Иситталой — никогда. Даже будь у него в руках пистолет, он бы скорей сам застрелился, но не причинил ей вреда. Но при этом он знал — если она решит убить Усвату, то прежде умрет он сам.