Разбитая музыка - Стинг

Между тем вечерние выступления группы Last Exit проходят при полном аншлаге. Каждую среду вечером официант просто сбивается с ног. Из конца в конец комнаты непрерывным потоком движутся пивные кружки, пустые и наполненные. Повсюду слышится смех и раздаются аплодисменты, а где-то за пеленой сигаретного дыма я вижу «чеширскую» улыбку директора клуба, улыбку человека, который очарован изумительными результатами собственного труда. Мы с Джерри постоянно пишем новые песни и по-новому аранжируем некоторые из старых, чтобы зрителям не приходилось смотреть одну и ту же программу каждую неделю. Обстоятельства вынуждают нас все время сочинять новый материал, потому что на наших выступлениях присутствует практически одна и та же аудитория, но ни Джерри, ни я не жалуемся. Мы оба считаем музыку своим истинным призванием. Кроме того, я начинаю ощущать острое удовольствие от пения. Когда я пою, я обладаю абсолютной свободой. Я могу взлетать, а потом падать с огромной высоты, как будто у меня выросли крылья. Разумеется, мои товарищи не вполне уверены в моих певческих способностях, особенно Ронни, который предпочел бы все исполнять сам, но я побеждаю, потому что к этому моменту основная часть нашего репертуара написана мной. И с каждой неделей я пою все лучше.

Каждую среду после школы я еду домой, гружу в машину электрическое фортепьяно и усилитель Джерри, затем снова проезжаю по шоссе A1, направляясь в «Госфорт». Там я поднимаю все оборудование на второй этаж, устанавливаю его и возвращаюсь домой, чтобы забрать свою бас-гитару, усилитель и микрофон, после чего совершаю еще одно путешествие в северном направлении. Это каторжная работа, по поводу которой только мечтатель или безумец решил бы, что она стоит усилий, особенно если учесть, что после двух часов выступления вся процедура повторяется. Домой мы возвращаемся обычно около полуночи, складываем свое оборудование в коридоре, я разжигаю огонь в нашей старой духовке, Джерри открывает пару банок легкого пива, и мы приступаем к обсуждению сегодняшнего выступления. Мы говорим о том, какие песни оказались удачными, а какие — нет, кто играл хорошо, а кто — не очень. Мы строим планы и фантазируем, глядя на тлеющие угли в старом камине, пока наконец не засыпаем, обессиленные. Наша квартира завалена старыми номерами MelodyMakers, NewMusicalExpress и Sounds. Мы тщательно изучаем всю музыкальную прессу, как будто надеемся найти ключ к успеху в этих обзорах пластинок, расписаниях гастролей, альбомных рейтингах и сплетнях о волшебном и восхитительном мире музыки. Среди объявлений попадаются очень интересные. «Требуется певец в группу, играющую в стиле тяжелый рок. Работа в студии звукозаписи. Надежная фирма. Имеется продюсер. Требования: яркий имидж и собственный усилитель. По пустякам просьба не беспокоить». Есть определенный соблазн в том, чтобы просто прийти на готовое, в коллектив, который уже твердо стоит на ногах, вместо того чтобы создавать все самим, с нуля. Однако ни Джерри, ни я никогда не отзываемся на эти объявления, видимо предполагая, что дают их такие же мечтатели, как и мы сами. Меня же кроме всего прочего пугает требование относительно имиджа. У меня нет яркого имиджа. У меня нет длинных струящихся волос, я выглядел бы глупо в женской одежде, которая в моде среди современных поп-звезд, таких как Дэвид Боуи и Марк Болан. Нашу с Джерри внешность никак не назовешь звездной. Мы выглядим дикими и немытыми. Тем не менее на наши выступления в отеле «Госфорт» приходят довольно привлекательные девушки. И хотя к тому моменту, как мы заканчиваем упаковывать свое оборудование, они обыкновенно исчезают, с каждым разом их в общем становится все больше. Поэтому с некоторых пор я пробую бросать со сцены пронзительные, исполненные надежды взгляды, а когда чувствую, что на меня устремлены женские глаза, принимаю демонстративную позу поэта, терзаемого превратностями жизни и любви.

Однажды вечером на одном из наших выступлений появляется Эван Уильямс. Он спрашивает нас, не хотим ли мы поработать в новом мюзикле, который будет идти шесть недель и приносить нам еженедельно по шестьдесят фунтов на брата (вероятно, такого рода работа всегда стоит шестьдесят фунтов в неделю). Поскольку мюзикл «Иосиф и его чудесное разноцветное одеяние мечты» оказался очень успешным в финансовом отношении проектом, руководство Университетского театра решило, что еще один музыкальный хит обеспечит театральной казне достаточный приток денег, чтобы можно было оказать поддержку развитию серьезного театра в наших местах. (Серьезный театр — это пьесы авторов типа Ибсена, Стриндберга и Чехова, которые играют в полупустых залах.) Еще один незамысловатый мюзикл должен помочь театру в насаждении «высоколобой» культуры.

Итак, когда Эван спрашивает у нас, не желаем ли мы играть для этого мюзикла, да еще за такую королевскую сумму, нам уже не до того, чтобы оценивать культурный и интеллектуальный уровень предприятия. Эвану еще повезло, что мы не разорвали его на части от благодарности. Мюзикл, который планируется поставить, будет написан Тони Хэтчем, гением поп-культуры и автором такого мощного хита шестидесятых, как «Downtown», исполненный Петулой Кларк и прославившийся по обе стороны Атлантики. Постановка будет называться «Rock Nativity» («Рождение рока»), а либретто, сочиненное Дэвидом Вудом (одним из молодых актеров, сыгравших в фильме Линдсея Андерсона «Если»), будет в трех актах рассказывать историю Христа: от Благовещения до Крещения. У мистера Хэтча репутация сурового руководителя, но мы исполнены уверенности в себе и в восторге от возможности поработать с таким потрясающе знаменитым человеком, как он. Мы радостно фантазируем, что это наш шанс прославиться, по-детски веря, что слава — это то, чем можно заразиться, что наш музыкальный статус автоматически поднимется от одной близости к такому уважаемому человеку, как Тони Хэтч.

Но есть одна маленькая проблема. Если остальные трое членов группы Last Exit — свободные профессиональные музыканты, то я — еще и школьный учитель. Работа над «Рождением рока» будет занимать утро среды, когда я, согласно расписанию, должен быть в школе. Я ничего не говорю остальным, потому что надеюсь убедить сестру Рут какое-то время отпускать меня по средам, тем более что основная часть выступлений все равно попадает на рождественские каникулы. Так или иначе, мне удастся все утрясти.

Через несколько недель начинаются репетиции. Нам раздают партии для заучивания. В этих нотах нет ничего особенно сложного, но в увертюре есть одно место, где я должен играть минорную гамму из восьми нот в невероятно быстром темпе. Я трачу много часов на то, чтобы отработать эту гамму, но по-прежнему очень далек от требуемой скорости.