Черные кабинеты. История российской перлюстрации, XVIII — начало XX века - Измозик Владлен Семенович

Здесь же отмечалось, что в это время ежегодно просматривалось около 380 тыс. конвертов, из которых делалось в среднем 3600 копий и выписок[503].

Глава 2

Служба перлюстрации в конце XIX — начале XX века

1. Организация работы в «черных кабинетах» в конце XIX — начале XX века

21 октября 1894 года на престол вступил последний российский император Николай II. Через два с половиной месяца, 5 января 1895 года, ему был представлен доклад министра внутренних дел И.Н. Дурново «О перлюстрации». В основном текст был переписан с доклада 1882 года. В ряду новых моментов указывалось, что «на обязанности перлюстрационной части лежит также задержание пересылаемых по почте прокламаций и листков противоправительственного и революционного содержания, а равно старание раскрывать деятельность и замыслы революционеров и других, подозрительных в политическом отношении личностей, и вообще доставление Департаменту полиции сведений, дающих ему возможность успешно бороться с революционным движением в России»[504].

Одновременно министр подчеркивал крупнейшие достижения службы перлюстрации в охране порядка за последние пятнадцать лет: «…открытие в зародыше военного заговора в Киеве; …открытие целых правильно организованных шаек иностранных военных шпионов в Западном крае; предупреждение имевшегося в виду крушения пассажирского поезда (дело Турчанинова) и, наконец, самое выдающееся… — открытие заговора и предупреждение покушения на жизнь покойного государя императора Александра III»[505].

Самим чиновникам «черных кабинетов» внушалось, что с их помощью «правительство преследует цель получения точных сведений с мест о настроениях высших должностных лиц и местной интеллигенции, об их отношении к проводимым в жизнь государства реформам», что якобы «в переписке общественных деятелей… порой излагались такие мысли, которыми правительство могло воспользоваться в целях лучшего управления государством». Руководитель «черного кабинета» в Киеве действительный статский советник К.Ф. Зиверт, посвятивший этому занятию более тридцати лет, в марте 1917 года говорил, что его учреждение приносило России большую пользу: «…прочитывались мысли образованных, умных людей… и этими мыслями… пользовались для блага России»[506]. Один из почтовых чиновников, причастный к перлюстрации в Киеве, А. Тихановский сказал в те же дни: «Высшее начальство… желало знать, чем “дышит” каждое высокопоставленное лицо в провинции»[507].

Поэтому перлюстрация по‐прежнему считалась «непроницаемой тайной», сведения о которой не могли выходить за пределы узкого круга доверенных лиц. Когда в феврале 1913 года председатель Совета министров В.Н. Коковцов, получавший выписки из перлюстрированных писем, указал, что одна из выписок передана им в Департамент железнодорожных дел, министр внутренних дел Н.А. Маклаков имел с ним личное объяснение. В справке Особого отдела Департамента полиции (ОО ДП) для министра отмечалось, что «способы приобретения вышеупомянутых документов составляют государственную тайну» и при необходимости ДП представит «сообщение в форме исключающей малейшее подозрение об источниках их получения». В результате премьер «обещал в будущем пользоваться услугами ДП в этом отношении»[508].

Сначала секретные чиновники сами занимались и отбором писем, подлежавших перлюстрации. Например, в Петербурге с 1900 года это было обязанностью И.И. Кудряшова, служившего в цензуре иностранных газет и журналов с 1892 года в качестве технического работника. Он отбирал корреспонденцию по спискам Департамента полиции «и вообще по подозрению». Однако расширение масштабов работы потребовало привлечения особо надежных почтово-телеграфных служащих. В Санкт-Петербурге такую практику стали применять с 1902 года, в Харькове — с 1907‐го, в Киеве и других пунктах — с 1908‐го. Тот же Кудряшов был переведен в почтамт для координации этой работы. К концу 1915 года таких косвенных участников, как их называли, по всем перлюстрационным пунктам насчитывалось около шестидесяти человек. Из них около половины находились в Петербурге. Здесь доверенные чиновники были в каждой экспедиции почтамта: городской почты, международной корреспонденции, доставки высочайшей корреспонденции[509]. Занимавшийся подбором этих сотрудников в столице и руководивший отборкой писем Иван Иванович Кудряшов говорил с некоторой гордостью на допросе в ГПУ Ленинграда в декабре 1929 года, что «отказов от этой работы ни от одного из намеченных не было». Каждый из привлеченных представлялся старшему цензору и тоже давал подписку о неразглашении[510]. О деятельности «черных кабинетов» на местах всегда знали также начальники этих почтовых контор и почтово-телеграфных округов, за что и получали соответствующие вознаграждения — как правило, дважды в год[511].

Бывший чиновник Варшавского охранного отделения М.Е. Бакай связывал резкий рост объема перлюстрации с назначением С.В. Зубатова заведующим ОО ДП: «Начиная с [октября] 1902 года, когда дело политического розыска по всей России перешло к Зубатову, перлюстрированных писем начало поступать так много, что стало необходимо завести для успешного ведения дела целый штат чиновников [видимо, речь идет о почтовых чиновниках, занимавшихся отбором корреспонденции]»[512]. (Сам Бакай к службе в охранке приступил в том же году под руководством Зубатова, а с 1907 года стал писать разоблачительные статьи.)

К началу XX века в империи на постоянной основе существовало восемь официальных секретных перлюстрационных пунктов — в Санкт-Петербурге, Москве, Варшаве, Казани, Киеве, Одессе, Тифлисе и Харькове. «Черные кабинеты» прятались под вывеской цензуры иностранных газет и журналов при Петербургском и Московском почтамтах, при почтовых конторах в Варшаве, Киеве, Одессе, а также действовали под видом секретных экспедиций при почтовых конторах Казани, Тифлиса и Харькова. Во второй половине 1908 года перлюстрационный пункт в Казани был закрыт[513]. В ряде случаев чиновники «черных кабинетов» выезжали в командировки в связи с поездками по стране Николая II. Например, в мае 1910 года временный перлюстрационный пункт был учрежден в Риге — визит императора с семьей в этот город состоялся 3–5 июля. В Ригу были направлены цензоры из Петербурга, которые «занимались в губернаторском доме вскрытием и просмотром доставляемой туда почтовой корреспонденции» с целью охраны государя[514].

Осенью 1905 года из‐за боязни захвата секретных документов революционными толпами был закрыт перлюстрационный пункт в Тифлисе. В мае 1908 года было решено, что, поскольку «в течение трех лет ДП был лишен источника сведений столь необходимого для политического розыска и освещения подпольной работы, действующих на Кавказе», «черный кабинет» там надо восстановить. После принятия этого решения была разработана многоходовая комбинация. Прежде всего была составлена смета расходов на 10 720 руб., включавшая годовое жалованье заведующему пунктом — 3200 руб., переводчику с армянского и грузинского языков — 1800 руб., двум почтовым чиновникам — по 1200 руб., одному — 600 руб., двум другим — по 300 руб., сторожу — 300 руб.; на фотографирование и «секретные материалы» — 500 руб., на наем помещения — 1 тыс. руб., отопление и освещение — 200 руб., канцелярские расходы — 120 руб. Кроме этого, пришлось истратить на обстановку помещения 400 руб. и на приобретение фотографических и технических принадлежностей 300 руб. Надо отметить, что жалованье перлюстраторов и причастных к «секретному делу» здесь значительно превышало подобные расходы в других провинциальных пунктах. К тому же деньги шли прямо за счет ДП. В распоряжение А.Д. Фомина ДП отпустил 10 526 руб. 67 коп.

Для руководства тифлисским пунктом был подобран коллежский секретарь В.К. Карпинский. Молодой и энергичный, Владимир Константинович с апреля 1903 года служил в цензуре иностранных газет и журналов, занимаясь перлюстрацией в Киеве и Одессе. Поскольку пункт в Тифлисе было решено сделать абсолютно секретным, то встал вопрос о легализации Карпинского. Директор ДП Н.П. Зуев в январе 1909 года просил начальника Главного управления по делам печати А.В. Бельгарда зачислить Карпинского в Тифлисский комитет по делам печати, хотя бы без содержания. Но Бельгард сообщил Зуеву, что определение на службу на Кавказе зависит от наместника. В результате переписки начальника Особого отдела ДП Е.К. Климовича и тогдашнего начальника Тифлисского ГЖУ А.М. Еремина было решено, что «на председателя и членов комитета [по делам печати] надежды мало и прикомандирование к нему… может повести к провалу дела». Еремин предложил направить Карпинского в Тифлис под предлогом «изучения восточных языков». В итоге товарищ министра внутренних дел П.Г. Курлов провел неофициальные переговоры с министром народного просвещения П.М. Кауфманом. После этого вице-директор ДП С.Е. Виссарионов 16 июня 1909 года направил официальное письмо директору Департамента общих дел Министерства народного просвещения Н.В. Вестману с просьбой причислить Карпинского к данному министерству без содержания и с откомандированием в Тифлис для «изучения восточных языков». Согласие немедленно последовало. Замечу попутно, что по официальным справочникам Карпинский в 1910 году еще продолжал числиться младшим цензором Одесской почтовой конторы[515]. Это лишний раз напоминает, насколько осторожен должен быть историк даже в работе с документами.