Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения - Наталья Павлищева

Папа освободил Альфонсо от части его обета, разрешив не идти в Лорето, а съездить туда. Но Лукреции было все равно где муж, куда отправился, есть ли он вообще. Ее интересовали только отец, Чезаре и двое ее мальчиков, а в Ферраре только Эрколе Строцци. Остальных она просто вычеркнула из сердца. Теперь было все равно, злится ли старый герцог, платит ли деньги, приходит ли ночами муж и разговаривает ли с ней или только исполняет супружеский долг… Все казалось таким надуманным, далеким, ненужным…

Из обители вернулась совсем другая Лукреция. После болезни она еще больше похудела и теперь выглядела просто ребенком, но держалась так, что даже герцог склонился перед снохой, чтобы поцеловать ей руку.

Она быстро восстановила силы и красоту, снова золотом отливали роскошные волосы, снова заблестели серые с непонятным оттенком глаза, только выражение этих глаз изменилось. Лукреция словно отодвинула от себя все наносное, взгляд стал не просто более осмысленным, он стал одухотворенным.

Первым ахнул даже не герцог, а Эрколе Строцци:

– Лукреция, вы стали богиней не только красоты, но и разума!

Новая Лукреция приводила Строцци в восторг, а д’Эсте в смятение. Сноха не требовала денег, не настаивала, хотя герцог не рискнул отказаться от своего обещания, высказанного у постели умирающей женщины. Теперь у нее были те самые двенадцать тысяч дукатов, ей попустительствовали во всем, муж не надоедал своим присутствием по ночам, рядом не было зловредной Изабеллы, в отношении которой, как и в отношении Елизаветы, Лукреция могла чувствовать себя отомщенной, но сама Лукреция была столь далека от всего этого, что окружающие только диву давались. Куда-то девалась лукавая испанка, с упоением танцевавшая страстные танцы с кастаньетами и взмахивающая подолом юбок перед носом у потрясенных мужчин. Прежняя Лукреция исчезла, после тяжелой болезни, побывав почти по ту сторону бытия, она родилась заново и совсем другой. И что с этой другой делать, д’Эсте просто не знали.

Эрколе д’Эсте нарезал круги вокруг снохи, пытаясь разгадать ее, однако Лукреция не пожелала переезжать в просторные апартаменты дворца, предложенные ей и даже отделанные в ее вкусе, но и к себе свекра не допускала. Она не насмехалась над Изабеллой, не вспоминала Елизавету, не злорадствовала по поводу их унижения, ничего не просила, не требовала, она жила словно за стеклянной стеной, будучи рядом и отдельно, и пробиться за эту стену не удавалось никому из д’Эсте.

По-прежнему много времени проводила в обществе Эрколе Строцци, а потом и в обществе его друга венецианского поэта Пьетро Бембо, с которым у Лукреции начался бурный платонический роман! Кто мог ожидать от любительницы плотских радостей, той, которую считали выдающейся распутницей своего времени, платонического романа с одним из лучших поэтов Италии?

Бембо был другом Строцци давным-давно; приезжая в Венецию, Эрколе каждый раз расписывал ему свою госпожу как совершенно небесное создание. Зная репутацию Лукреции, Пьетро сначала смеялся, но потом, раззадоренный рассказами Строцци, решил приехать в Феррару и действительно оказался очарован Лукрецией. Строцци радовался от души, не смея сам с головой окунуться в страсть к Лукреции, он, как опытный режиссер, познакомил этих двоих и с удовольствием наблюдал за развитием их романа.

Роман в переписке, страсть, изложенная на бумаге, зашифрованные чувства… как это созвучно Возрождению. Разве Петрарка не любил свою Лауру издали, разве Данте не возносил молитвы Беатриче на расстоянии? Нет, нет, физическая близость могла перечеркнуть все самое лучшее в их отношениях, а потому изгонялась сама мысль о ней!

Такого Лукреция еще не знала. Еще год назад ей и в голову бы не пришло, что человека можно просто любить, но не спать с ним, что кроме физических отношений может быть близость духовная, которая куда ценней и интересней. Бембо тоже забросил своих любовниц и предался любви-мечте. Он стал придворным поэтом Феррары, что привело в бешенство многих, особенно Изабеллу. Каким обманом эта Борджиа сумела заполучить себе знаменитого поэта Пьетро Бембо, очаровать его настолько, что тот не собирался возвращаться в Венецию? Только колдовскими силами, недаром по всей Италии ходили слухи о невиданном исцелении (причем дважды!) уже умиравшей Лукреции.

И снова Лукреция удивляла всех, ей было все равно, что именно говорят о ней, герцогиня Феррары спокойно относилась к любым выпадам в свой адрес. Для Лукреции важнее душевное спокойствие и ее обожаемый Бембо.

Вернувшийся из Рима в Феррару Ипполито был ошеломлен этой новой Лукрецией, как и она им. Во-первых, Ипполито не просто уехал, он сбежал. Сбежал так же, как когда-то сделал Джованни Сфорца – под покровом ночи, только с охраной, не взяв ничего из вещей. На вопрос, почему, как-то странно отводил глаза в сторону. Но Лукреция уже поняла причину – ее деверь умудрился стать любовником Санчи. Любвеобильная неаполитанка ни одной ночи не оставалась в одиночестве, а потому, когда Чезаре не было в Риме, отдавалась кому-нибудь другому. При этом никто не обвинял ее в распутстве, не приписывал немыслимых грехов, не поливал грязью.

Они с Ипполито сразу понравились друг дружке, это Лукреция заметила, еще когда кардинал с братом впервые появились в Риме. Заметил и Чезаре, но лишь посмеялся, Санча была ему уже не слишком нужна, к тому же у Борджиа началось очередное обострение болезни, и ему было не до любовницы. То ли Ипполито воспринял это как разрешение забрать любовницу себе, то ли просто не смог сдержаться, но они с Санчей забыли о Чезаре и отдались страсти. На Джофре внимания привычно не обращали, рогатый муж – это так обычно для Рима и эпохи Возрождения вообще… Напротив, если бы рогов не было, женщину посчитали ущербной и никому не нужной. В таком случае репутацию бедолаги спасали только множество детей, тогда это была достопочтенная донна, занятая вынашиванием потомства для своего супруга, которому притом не возбранялось наставлять рога за двоих.

У Санчи детей не было, и ей полагалось грешить, что красавица делала с превеликим удовольствием, напрочь забыв о существовании никчемного мужа.

Почему потом Ипполито почувствовал угрозу от Чезаре – непонятно, но он испугался и сбежал. Сам кардинал объяснял свое прибытие в Феррару дороговизной жизни в Риме и невозможностью слишком долго там находиться. Конечно, Эрколе откровенно испугался мести Папы и герцога Иль Валентино, но все обошлось. Видно, Александру и Чезаре тоже надоело лицезреть феррарского родственника.

Лукрецию поразило не возвращение Ипполито, а то, насколько он стал похож на Чезаре. Нет, не внешне, даже не внутренней силой (такого она, пожалуй, не перенесла бы), а манерами, ненавистью к своему сану и презрением к людям. Но если у Борджиа это сочеталось с неимоверной харизмой, умением подавить людей одним взглядом, своим присутствием, упоминанием своего имени, то у Ипполито д’Эсте такого не было. А чувствовать себя вторым Иль Валентино очень хотелось, в результате страдали слуги и те, кто имел несчастье подвернуться под руку.

Странная это была дружба: герцогиня Феррарская Лукреция и кардинал Ипполито д’Эсте. Если честно, то Лукреции она вовсе не нравилась и даже тяготила. Прежняя Лукреция была очарована умным, чуть насмешливым кардиналом, красивым и чувственным, новая Лукреция больше обращала внимание на интеллект и духовность. Каждый из них изменился, но эти изменения не сблизили, а, наоборот, развели в разные стороны. Ипполито стал больше похож на рассудочного и неистового Чезаре, а Лукреция заметно потеряла интерес к материальной составляющей.

Строцци по-прежнему возил ей роскошные ткани из Венеции, помогал придумывать немыслимые наряды, подсказывал фасоны и сочетание цветов в отделке, советовал при выборе ювелирных украшений… Но теперь Лукрецию интересовало больше изящество ее одежды и украшений, чем их стоимость. Она и раньше отличалась хорошим вкусом, но ныне больше значения придавала художественному впечатлению, чем способности поразить окружающих роскошью очередного изделия портных или ювелиров.

Эрколе Строцци почуял в ней художественный вкус, необработанный и не достаточно развитый, здесь открылось непаханое поле деятельности. Что могло быть лучше, чем воспитать прекрасную женщину, новую покровительницу поэтов и художников, новую вдохновительницу мыслителей?

О, это оказался прекрасный период для Лукреции, она действительно чувствовала себя обновленной. Все складывалось хорошо, старый герцог больше не досаждал ей, Изабелла делать гадости не рисковала, видимо, опасаясь мести Чезаре, Альфонсо достаточно часто посещал ее спальню, но не мешал в остальное время дня, рядом находились интересные люди, но главное – она была, как девчонка, влюблена в поэта, отвечавшего не просто взаимностью, а сгоравшего от такой же целомудренной и чистой любви! Строцци честно выполнял роль почтового голубя и купидона по совместительству, жизнь была прекрасна.