Скользящие в рай (сборник) - Дмитрий Поляков (Катин)

Феликс медленно поставил стакан с виски на стойку и опустил в него недокуренную сигару. Глеб с холодной усмешкой посмотрел на него.

– И этот удар, – тихо сказал он, – мой.

Минута тянулась, как добрый мед из ложки честного пасечника. Раздался звонкий щелчок взводимого курка. Слегка сощурившись, Глеб зацепил опустевший взгляд Феликса, затем аккуратно положил кий на угол стола, повернулся и неспешно направился к выходу.

– Такие, как вы, – всегда уверенный голос Феликса заметно дрогнул, – такие, как вы, не должны жить.

Глеб остановился и, не оборачиваясь, ровно произнес:

– Не могу с вами не согласиться.

Когда он поднимался по лестнице, Кругель, кашлянув, добавил:

– И передайте своему приятелю, чтобы он вернул документы, которые вчера украл. Пусть вернет, как угодно, в течение суток. Это в его интересах.

Глеб вышел на воздух – парк был по-прежнему пуст, – прошел на стоянку автомобилей, сел в свой «фольксваген» и выехал за ворота.

11

Тем же вечером в кабинете Кругеля собралось небольшое общество. Помимо Книги и Неверова, устало развалившихся в креслах друг против друга, присутствовали двое: высокий чиновник из Администрации по фамилии Месяцев, больше похожий на полную луну, и очень худой молодой человек в неброском сером костюме, неподвижно сидевший в углу. Сам Феликс расположился за письменным столом. Когда он отклонялся на спинку кресла, то лицо его уходило в тень за горящей на столе лампой, и эта позиция, судя по всему, наиболее устраивала его в тот вечер. Приближаясь к столу и оказываясь в круге света, он обнаруживал в лице несвойственное для него выражение печальной отрешенности, словно все, что говорилось здесь, бежало мимо него и даже более – не относилось к нему прямо. А это было не так, ибо каждое слово имело целью главным образом его персону. Но Феликс молчал, давая возможность гостям обсуждать больную для всех проблему друг с другом. Они и обсуждали – вяло, с возрастающей надеждой на его вмешательство.

Говорил преимущественно Месяцев, который, как и положено олицетворению власти, вставал, с значительным видом расхаживал по кабинету, бурно жестикулировал холеными руками; говорил много и велеречиво, но преимущественно намеками на некое высшее знание, открыть которое время пока не пришло. Впрочем, в потоке общих фраз замечалась беспомощная растерянность человека, не справляющегося с возложенной на него миссией. Книга, казалось, все время спал, пробуждаясь лишь для того, чтобы затянуться папиросой и пустить дым из волосатых ноздрей. Неверов слушал подчеркнуто внимательно, кивал и поддакивал. Феликс мрачно тянул коньяк.

В какой-то момент Месяцев осознал, что выдал все, что мог, и больше ему добавить нечего. Он перебрал все имена, которыми позволяло бравировать его положение (и даже более того), он по десятому разу крутился вокруг решения, принятого наверху, но не находил в себе смелости изложить его с той простотой, с какой оно было передано ему. Он мучительно ждал, когда эти люди наконец подхватят тему, раскроют свою осведомленность и понимание того главного, к чему он, сползая, карабкался у них на глазах. Но присутствующие неумолимо помалкивали о главном, отделываясь замечаниями, выставляющими его то недотепой, то просто дураком. Он не понимал, к чему этот спектакль, но бодрости пока не терял, поскольку за годы аппаратной работы усвоил, что лучший способ выкрутиться из затруднительного положения – не молчать, хорохориться и делать вид, что все идет как надо. На сей раз, однако, он элементарно выдохся, хотя мог бы уже догадаться, что никому не хочется начинать опасную тему.

– Наш ресурс позволяет нам сохранять баланс на партийном пространстве, – долдонил Месяцев, мягко погружая каблуки в ворсистый ковер. – Разумеется, в пользу тех сил, которые лояльны Администрации, то есть нам… То есть у нас сохраняется уверенность в том, что левые силы не смогут доминировать в обществе как минимум в ближайшие полгода… Во-от. Поскольку известные вам партии и организации, полностью контролируемые нами, – да что там, попросту созданные нами, – уже оттянули на себя огромную часть левого электората, уменьшив его на треть.

Книга приподнял одно веко и как бы нехотя пробурчал:

– Через три дня они блокируют комплекс правительственных зданий. На основании наших данных, все будет сделано аккуратно, без применения силы. И в других городах – то же самое. – Он поднял вверх короткий палец и завершил многозначительно: – Одновременно.

– Да, мы знаем об этом, – вздохнул Месяцев и концом галстука принялся протирать очки. – Поэтому я здесь, господа. Медлить нельзя, я понимаю. Но на носу выборы. Мы не можем применить решительные меры, вы сами понимаете. Именно понимая, воспринимая всю сложность ситуации, я бы даже сказал, тупиковость нынешнего положения дел, в Администрации приняли решение организовать нашу встречу для выработки, так сказать, оптимального разрешения проблемы, пока для этого еще остаются ресурсы и воля. События развиваются стремительно. Городские власти нас поддержат, поскольку именно здесь находится эпицентр: погасим здесь – погаснет везде. Нам известно, что они поддержат… и вас. – Очки Месяцева блеснули в сторону Феликса, но тот по-прежнему хранил молчание. Чиновник помялся и неожиданно для себя самого обрушился на Неверова: – Но телевидение, но пресса! Это форменная измена! Имеется досадная раскоординированность в наших действиях. Телевидение, центральные издания как-то слишком объективистски освещают события, дают слово лидерам этой самой чертом из табакерки выскочившей оппозиции.

– Пардон! – взметнулся Неверов. – Это несправедливо! Именно объективистски, именно! И на том спасибо – ведь деньги-то, между прочим, платят одни профсоюзы. Они платят – мы информируем. Это же пресса! И потом, как вы представляете себе, чтобы средства массовой информации проигнорировали события такого масштаба? Вам нужны акценты, контекст, грязь, наконец, – пожалуйста, раскошеливайтесь. Не поступало даже пожеланий! Сонное царство какое-то!

Месяцев утомленно махнул рукой:

– Неужели недостаточно принципов? Мы в одной лодке или мы не в одной лодке? Эти, новые, по головке никого не погладят. Там у них свои Дэвиды Кореши. Они и назвали-то себя неглупо – «Движение несогласных», чтобы обозначить всеобщее согласие толп с новым ярмом. Они будут кормить их демагогией вместо хлеба, пока не обожрутся сами, вот что я думаю. А хлеба понадобится много и сразу. И откуда его взять?

– Внесите единовременные транши в пару телеканалов и в десяток газет, и глаза общественности гневно раскроются и на ситуацию с хлебом, и на Корешей, и на собственную неприглядность. – Лицо Неверова осветилось хищной ухмылкой. – Будете говорить что захочется и сколько захочется. Правда, это, как вы сами понимаете, Олег Вадимович, удовольствие дорогое.

– Догадываюсь… Получите деньги – и что? Уедете на Багамы? – Месяцев сжал пухлые кулаки. – Нет времени. Поздно.

– Это точно, – поддержал его Книга. – Времени нет.

– Ну, если милиция так считает, то зачем мы тут собрались? – воскликнул Неверов, зевая. – Пресса может только то, чего не может милиция.

Книга погрозил пальцем Неверову:

– Опять царапаешь честь мундира?

– Да что ты, Федор Егорыч, честь твоего мундира мне дорога не меньше, чем тебе. Иначе за кем бы мне прятаться в минуты опасности? Нет-нет, дорогой, мы с тобой по одному ведомству.

– Экий ты болтун, Костя, безнаказный, – хмыкнул Книга.

– Послушайте, – в отчаянии воскликнул Месяцев, – у меня складывается впечатление, будто вам все равно, что будет через три дня… Вы сказали, через три дня, Федор Егорыч?.. Но я хочу вновь подчеркнуть: в той воде гуляют другие акулы. Мы пытались договориться, практически на унизительных условиях. Они не слушают. Им нужно все. Они голодные.

– В отличие от сытых, – добавил Книга. – Запах власти – это как кровь.

– Сытые уже сыты, верно. Но сытые – великодушны и небдительны. Кому от этого плохо, скажите, пожалуйста? – Месяцев прижал пальцы к вискам и потряс головой, словно стряхивал бред, отчего румяные щеки его приятно заколыхались. Затем очень спокойно произнес: – Вот уже битый час я пытаюсь понять, господа: вы действительно не знаете того, чего ждете от меня услышать, или вы притворяетесь?

Из тени выдвинулся Феликс. В руках он теребил массивную перьевую ручку. Желваки на скулах напряглись, взгляд, не обращенный ни к кому конкретно, безмысленно переносился с одного предмета на другой. Свет настольной лампы разом состарил его лицо, резко обозначив и углубив морщины. Что-то непривычное наблюдалось в нем, какое-то внутреннее напряжение мешало этому сильному, обаятельному человеку выглядеть таким, каким его привыкли знать. Заметив движение Кругеля, Месяцев плюхнулся в свое кресло и махом проглотил коньяк.

– Успокойтесь, Олег Вадимович, – глухо сказал Феликс, – мне, да и всем здесь присутствующим, известны пожелания тех лиц, которые вас сюда направили. Мы понимаем их озабоченность. Именно поэтому мы здесь собрались. Необходимо, как я полагаю, принять решение и скоординировать общую схему действий. Дальше все пойдет своим чередом.