Саша Чекалин - Василий Смирнов

Пришли они в Лихвин перед вечером. Своих попутчиц Наташа провела к себе, совсем не ожидая, что ведет их на верную гибель, прямо в руки к врагу.

То, что она узнала дома, сразу ошеломило.

— Полицай… — плакала мать, говоря о дяде Наташи. — Стыдно людям на глаза показаться.

Узнала Наташа, как дядя ходил в комендатуру, как кричал там «Хайль Гитлер!» и как за это его сразу назначили старшим полицаем.

— В почете он теперь у немцев, — говорила Дарья Сидоровна, — выслуживается…

На счастье, дяди дома не было. Своих спутниц Наташа устроила на ночь в старом амбаре, где хранился разный хлам. Нужно было что-то делать и как можно быстрее перевести семью Тимофеева в безопасное место. Но, измученная дорогой, Наташа еле держалась на ногах. А тут снова слегла Елизавета Дмитриевна…

Первая же встреча с предателем дядей в тот же день вечером убедила Наташу, что ничего хорошего ждать нельзя.

Дядя, увидев ее, рассердился:

— Теперь я начальство в городе. Ты ни гугу, что комсомолка… Тоже вернулась, прилетела… Карьере моей урон нанести можешь…

Прохор Сидорович был похож на пьяного, хотя глаза смотрели трезво и вином от него не пахло. Очевидно, он не знал, как вести себя с племянницей. Под конец разговора он все же предупредил:

— Лучше бы ты, Наташка, ушла от греха подальше. Тут тебя все знают. Жила бы спокойно в чужом месте.

Дарья Сидоровна снова заплакала, а дядя, махнув рукой, ушел из дому. Таким взволнованным, напуганным Наташа не видела его раньше.

Ночевать он не пришел.

Наступили тревожные, страшные для Наташи с матерью и для семьи Тимофеева дни. Ложилась спать и вставала Наташа с одной мыслью: живы ли ее подопечные и как они проведут наступающий день, может быть, последний на свободе. За себя Наташа не боялась. Напало какое-то равнодушие. Но то, что она сама уговорила и привела к себе доверившихся ей женщин, угнетало более всего.

— Надо разыскать Дмитрия… — просила ее жена Тимофеева, — он где-то здесь, в лесу с партизанами…

Но где?.. В семье Тимофеева не знали. Кто-то должен был знать в городе? Но кто?..

Про партизан говорили ей и мать и дядя, избегавший встречаться с племянницей, очевидно не догадываясь, что сквозь тонкую дощатую перегородку Наташе все слышно. Так она узнала, что почти каждый день на шоссе, на проселочных дорогах взрывались вражеские автомашины, из-за кустов стреляли в немецких солдат, что неспокойно чувствовали себя оккупанты и в городе. По ночам рвалась вражеская связь, оказывались порезанными шины у автомашин, плакаты и объявления на стенах домов срывались, замазывались.

По улицам ходили усиленные патрули, в различные места района посылались карательные отряды, расстреливали колхозников, подозреваемых в связи с партизанами.

Приходя из комендатуры, дядя словоохотливо сообщал обо всем этом сестре. Даже разговаривал сам с собой. Наташа слышала, как он громко бурчал про себя: «Озлобились все в комендатуре на партизан… Долго ли до беды».

Или он умышленно старался запугать ее, надеясь, что она уйдет из дому. Она замечала. Теперь она все замечала. Возвращаясь домой, дядя как-то подозрительно озирался по сторонам. Чего-то боялся — неужели партизан?

— Наташка дома?.. — спрашивал он у сестры и в который раз советовал: — Пускай уходит к своей крестной в Черепеть. Там спокойнее.

Все в доме Ковалевых жили в состоянии страха.

В таком подавленном состоянии и встретил Егор Астахов Наташу на Коммунистической улице, которая теперь носила другое, немецкое название. Она шла в старой черной жакетке, закутавшись по-старушечьи в темный рваный платок. Шла медленно, очевидно задумавшись или маскируясь. Егор первый окликнул ее. Наташа остановилась, как-то испытующе глядя на своего школьного товарища.

Егор давно не видел ее и поразился — так она осунулась и похуделая. И глаза у нее были сухие, воспаленные, словно она не спала несколько дней.

— Ну как… — Егор хотел сказать: «Как ты живешь?» — но понял, что такой вопрос неуместен. И вместо этого, запнувшись, он спросил:- Кого-нибудь из ребят встречаешь? Все теперь, как затворники, дома сидят, никого не увидишь.

— Нет, не встречаю, — сухо ответила Наташа.

И хотя она не думала обидеть Егора, он понял ее ответ по-своему.

«Тоже сторонится… — подумал он. — Сын полицая… А сама чем лучше? Нет, мы так не разойдемся».

— У нас с тобой одна судьба, — криво и жалко улыбаясь, сказал он, загородив ей дорогу. — У меня отец в полиции. У тебя дядя.

— Что ты хочешь этим сказать? — быстро спросила она, побледнев.

— Ничего… — У него дрожали губы. — Оба мы с тобой стали вроде чужие, отщепенцы…

Наташа порывисто шагнула в сторону, хотела обойти Егора, но остановилась, только теперь заметив, как осунулось лицо Егора и какой у него жалкий, растерянный вид. Егор в своем рваном порыжелом пиджаке с оторванным хлястиком, в старой, надвинутой на лоб кепке стоял перед Наташей с застывшей на губах кривой улыбкой. Мысли лихорадочно проносились у него в голове. Если Наташа уйдет, то он уже больше не будет ее останавливать. Пускай идет, раз она тоже чуждается его. Пускай будет что будет. Торопясь и волнуясь, он бессвязно продолжал говорить:

— Ты думаешь, я не переживаю… ты думаешь, мне легко? Я знаю, мне теперь ребята не верят, что я комсомолец, что я… Отец чужой мне. И раньше был чужой… Молчал я только, никому не говорил. Если бы ты знала…

Опасаясь, что на них обратят внимание, Наташа и Егор свернули в проулок и пошли совершенно не в ту сторону, куда каждый из них намеревался идти. Наташе было жаль Егора но она не понимала, чего он хочет от нее. А Егор продолжал бессвязно говорить про отца, про мать, боясь, что он опять останется один, ничего не услышав от Наташи, и снова один пойдет домой.

И вдруг ей стало все ясно. И разговор Егора. И недавняя, так обидевшая ее встреча с Володей Малышевым и Васей Гвоздевым, когда они, заметив ее, быстро перешли на другую сторону улицы, хотя она и окликнула их. И злой шепот соседской девчонки в спину: «Полицеиха!..» Вот в чем дело! За предательство дяди она тоже отвечает, хотя за собой никакой вины и не чувствует.

Новая мысль обрадовала ее: как она раньше не догадалась?

— Знаешь что? — сказала она тихим шепотом. — Мы с тобой здесь сидеть сложа руки тоже не будем. Мы будем мстить фашистам, как сумеем… Слышишь, Егор? Ты согласен? Я доверяю тебе. Ты мой товарищ… А ты мне… доверяешь? Они остановились.

— Доверяю… — отозвался Егор, не спуская с нее глаз. Но она медлила.

— Ты что-нибудь слышал про Шурку Чекалина? — спросила она.

— Нет, — признался Егор. — А что?

— Он не эвакуировался… Он где-то здесь, в районе. Ты разыщешь его. Он должен знать, где находятся партизаны…

— Зачем тебе партизаны?..

— А вот зачем… вот… — Она задыхалась. Хотелось все быстро сказать и в то же время не решалась. Но Егор свой. Он не выдаст. С первого класса они дружили… доверяли друг другу свои тайны…

Она протянула Егору руку:

— Поклянись, что ты не выдашь…

И в этот момент в начале улицы показалась большая группа немцев из строительного батальона. Среди них Наташа вдруг заметила Сашу. Чекалина и Митю Клевцова. Ребята шагали среди солдат, засунув руки в карманы.

Наташа хотела было броситься к ребятам, но Егор удержал ее. «Стой», — прошептал он. И Наташа сообразила, что нельзя в такой момент не только близко подходить, но и показывать вид, что она знает Сашу. Может быть, они арестованы.

Саша и Митя прошли мимо, не заметив стоявших у забора за деревьями Наташу и Егора.

«Нет, они не забраны…» — подумал Егор. И тут они обратили внимание, что на противоположной стороне за прошедшими следили… мальчишки. Егор узнал Славку, который шел, вытянув, как гусь, голову в круглой кроличьей шапке набекрень. За ним поодаль решительно шагал Генка, а еще дальше вприпрыжку бежал Костя, на ходу застегивая черное пальтишко.

— Ну, пока… — хрипло сказал Егор, торопливо стиснув горячей сильной рукой холодные пальцы Наташи, и хотел броситься вслед за ушедшими.

Но теперь Наташа удержала его.

— Не смей ходить, — шепотом сказала она. — Слышишь? Не смей! Я сама с ними поговорю.

Егор видел, как Наташа догнала ребят-тимуровцев, остановила Генку, что-то сказала ему и уже спокойно, не торопясь пошла за ребятами.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В глухой, труднопроходимой чаще, заваленной полусгнившими осинами и березами, поодаль друг от друга заметно возвышаются две землянки, сверху укрытые дерном и замаскированные ельником. Немного в стороне, тоже под шатром кустов и ельника, чернеет вырытая в обрывистой стене оврага кухня с кирпичным очагом и ведром над трубой, рассеивающим дым и искры.

В партизанском отряде собралось пока восемнадцать человек. Многих из них Саша видел впервые. Казалось странным, что совершенно незнакомые люди теперь связаны общим делом и должны стоять друг за друга даже ценой своей жизни.