Морская политика России 80-х годов XIX века - Роберт Кондратенко

Он имел в виду пути английского торгового судоходства из портов Китая и Японии в Австралию, Индию и Европу, сливавшиеся южнее Гонконга воедино. Именно там было проще всего перерезать их. Разумеется, выполнение такой задачи требовало предварительной подготовки. Однако скорому осуществления задуманного плавания помешало обострение политической обстановки на Дальнем Востоке в связи с предпринятой 11/23 июля 1882 года попыткой государственного переворота в Корее.

Заметим, что российское Министерство иностранных дел долгое время воздерживалось от попыток установить дипломатические отношения с Кореей, аргументируя это бедностью и малонаселенностью Приморской области, не способной бороться с иностранными державами за влияние на эту страну. Положение изменилось с началом предпринятого Соединенными Штатами в апреле 1880 года, через командующего отрядом судов в китайских водах, коммодора Р. Шуфельдта зондажа почвы для договора с Сеулом[447].

Впрочем, первое время в Петербурге лишь присматривались к происходящему, стараясь избегать действий, способных подтолкнуть державы к более активной политике в Корее. Выше отмечалось, что С.С. Лесовскому в 1880 году было предписано в сношениях с нею учитывать позицию японского правительства.

24 июня 1881 года Азиатский департамент Министерства иностранных дед препроводил А.А. Пещурову секретные донесения посланника в Токио, К.В. Струве от 7/19 апреля и поверенного в делах в Пекине, А.И. Кояндера от 24 марта о содействии, оказываемом китайскими министрами переговорам между американцами и корейским правительством, а также одобренную императором телеграмму Н.К. Гирса А.И. Кояндеру от 15 июня, с указанием на необходимость соглашения Китая с Россией по корейским делам[448].

Петербург был заинтересован в сохранении независимой, но отсталой и слабой Кореи, не способной непосредственно угрожать Южно-Уссурийскому краю, либо служить базой для действий какой-либо державы. Однако под влиянием Ли Хунчжана Сеул в январе 1882 года вступил в переговоры с Соединенными Штатами и при благожелательном отношении Японии 22 мая подписал договор[449].

Российская дипломатия старалась предотвратить такой исход, демонстрируя свою готовность отказаться от какой-либо активности в Корее. В начале января Н.К. Гирс, по рекомендации К.В. Струве и Е.К. Бюцова, настоял на отмене посещения клипером «Стрелок» корейского порта Лазарева (близ Вонсана)[450]. Но вскоре обнаружилась несостоятельность этой политики, и на Певческом мосту попытались исправить допущенную ошибку.

Подготовку собственного соглашения с Кореей, по образцу американского, Министерство иностранных дел начало после того, как Е.К. Бюцов 9 мая 1882 года признал возможным его подписание. Н.К.Гирс сообщил об этом И.А. Шестакову 24 мая и получил одобрительный отзыв адмирала[451].

Вести переговоры поручили консулу в Тяньцзине К.И. Веберу, который в конце июня отправился на канонерской лодке «Соболь» во Владивосток, чтобы выяснить пожелания местных властей и купцов. С целью поддержания достоинства миссии, главный командир портов восточного океана, контр-адмирал А.В. Фельдгаузен решил предоставить в ее распоряжение клипер «Абрек», на что 10 июля получил разрешение великого князя Алексея Александровича. однако клипер вышел из Владивостока лишь 18 июля — неделю спустя после кровавых событий в Сеуле, во время которых был сожжен дом японского посланника Ханабуса и убито несколько сотрудников посольства, поэтому переговоры не состоялись[452].

Адмирал Н.И. Казнаков

Ханабуса, поспешно бежавший с уцелевшими подчиненными через Чемульпо (Инчхон) в Нагасаки, телеграфировал о случившемся в Токио. Получив телеграмму 18/30 июля, японское правительство немедленно отправило в Чемульпо эскадру в составе броненосного корвета «Конго», двух крейсеров и двух канонерских лодок. В свою очередь Пекин также выслал туда три канонерские лодки и 3-тысячный отряд, тогда как возвратившегося 4 августа в Корею Ханабуса сопровождало только 1200 солдат. Присутствие в стране китайских войск заставило японцев действовать осторожнее. Тем не менее, министр иностранных дел Иноуе Каору сумел настоять на подписании 18/30 августа Инчхонской конвенции, содержавшей статьи о предоставлении японцам права находиться в районе 50 — 100 миль вокруг открытых для посещения портов и содержать в Сеуле войска для охраны посольства, что заметно усиливало позиции Японии в Корее.

24 августа Н.В. Копытов, на протяжении всего кризиса получавший от поверенного в делах в Токио, барона Р.Р. Розена подробную информацию о происходящем, на фрегате «Герцог Эдинбургский» пришел из Владивостока в Чифу для встречи с Е.К. Бюцовым[453].

Добравшись оттуда на канонерке «Нерпа» до Тяньцзина, он отправился на джонке в Пекин и прибыл туда 8 сентября. Беседы с посланником разочаровали адмирала: в отсутствие корреспонденции из Петербурга тот ничего определенного сказать не мог. Вместе с тем, было очевидно, что после подписания Инчхонской конвенции обстановка разрядилась. На нее практически не повлиял вышедший в те дни указ богдохана с притязаниями на сюзеренитет над Кореей, хотя он и вызвал недовольство в Японии. Российское правительство заняло выжидательную позицию, о чем Р.Р. Розен в начале октября уведомил интересовавшегося этим вопросом Иноуе. В этой ситуации Н.В. Копытову пришлось проявить инициативу, и он телеграммой от 17/29 ноября 1882 года обратился к Алексею Александровичу за разрешением провести с эскадрой зиму в Южно-Китайском море. Просьбой адмирала, разумеется, пришлось заниматься ГМШ. Когда же Н.И. Казнаков направил ее в Министерство иностранных дел, товарищ министра, А.Е. Влангали, учитывая пассивную реакцию японцев на дипломатические маневры Китая, 19 ноября ответил, что не видит препятствий к намечаемой зимовке[454].

Пребывание российских кораблей в тех водах, помимо знакомства с районом Возможных крейсерских операций, позволяло решить еще одну задачу, поставленную перед Морским министерством самим императором. Александр III, интересовавшийся рассказами известных путешественников, в начале октября 1882 года принял в Гатчине Н.Н. Миклухо-Маклая, вернувшегося летом того года из Австралии и читавшего в Петербурге публичные лекции. 12 октября, на следующий день после всеподданнейшего доклада, И.А. Шестаков записал в дневник: «Государь говорил о Маклае, что тот жаждет меня видеть — и действительно … Хочет станцию для крейсеров на островах около Новой Гвинеи, т. е. чтобы быть в ней царьком»[455].

Н.Н. Миклухо-Маклай

Судя по всему, адмирал поначалу воспринял это предложение скептически, тогда как царь идеей ученого увлекся и, принимая 1 ноября очередной доклад, видимо, повелел управляющему договориться с Н.Н. Миклухо-Маклаем.

На следующий день встреча состоялась. И.А. Шестаков провел с путешественником большую часть дня, обсуждая различные варианты. Он колебался, считая, что «занять что-нибудь не дурно, но в военное время это не послужит нам ни к чему. Если укрепимся, хоть в Пелью (Палау. — Авт.), то притянем, разумеется, туда вражьи силы, а нашим даст простор и свободу»[456].

Впрочем, противоречивые чувства не помешали ему переговорить с А.Е. Влангали, замещавшим уехавшего в отпуск Н.К. Гирса. 6 ноября управляющий принял окончательное решение и «велел написать корвету "Скобелев" идти в Сидней и быть там в исходе марта, взять Маклая, идти с ним на Адмиралтейские острова, в бухту Астролябия и на острова Пелью»[457].

Инструкция от 10 ноября поручала командиру «Скобелева», капитан-лейтенанту В.В. Благодареву «осмотреть и описать берега, наметив пункты, где, по Вашему мнению, было бы удобно устроить склады угля», действуя при этом негласно[458].

Корвет «Скобелев»

Новая Гвинея, Соломоновы острова, северное побережье Австралии

Наставляя Н.В. Копытова секретным предписанием от 16 ноября, И.А. Шестаков пояснял: «…главнейшая цель посылки этих судов к островам Admiralty и Pelew состоит в приобретении пункта, на который мы могли бы заявить права на владение и поднять на нем свой флаг. Цель эта может быть достигнута или непосредственным завладением островом от имени правительства, или допущением частного лица к устройству торговой фактории на свое имя, под нашим покровительством, со складами угля, провизии и запасов для нужд нашего флота». Такое предприятие, конечно, должно было обеспокоить англичан и австралийцев, вполне представлявших себе задачу российского Морского министерства — «устроить опорный пункт для наших крейсеров во время войны»[459].