Полное собрание сочинений. Том 5. Мощеные реки - Василий Песков

– Нескромно, несправедливо. Я действительно сказал «а». Но сказано слово и архитектором, и инженером, и каждым рабочим… Вы поднимались кверху?.. Только с вертолета? Советую, советую. Я сам, как на празднике, там бываю…

Подняться оказалось непросто. Посторонний человек – помеха на высоте. Существуют суровые правила, и пришлось просить разрешения у министра.

Обязательно надевается каска – даже орешек бетона, упав с высоты, может повалить с ног, а тут с неба, глядишь, грянуть могут и молоток, и гайка…

Десять бетонных ног держат башню. По сравнению со всей махиной пластины ног кажутся тонкими, хрупкими. Фундамент до курьезного неглубок – менее пяти метров. Но все рассчитано. «Ноги» удержат и бетонный ствол, и антенну, и стальную «начинку» трубы, и смотровую площадку, и ресторан на высоте. Каждая опора выдержит три с половиной тысячи тонн…

Дверь в металлическую коробку лифта. Щелчок. Поехали. Медленно едем. Гул, как в огромном бетонном чане. Вовсе не тесен этот колодец – до стены шестом не дотянешься. Гул и шорох. Падают искры электросварки, где-то стучат молотом по металлу, плывут сверху вниз металлические переплетения. Парень, повиснув на одной из балок, кричит кому-то, глядя высоко кверху: «Майна!»

Выше труба чуть теснее, но все равно поднимайся в любом из трех лифтов – рукой до стены не дотянешься. Я опускался в шахту на глубину в восемьсот метров. Очень похожее ощущение. Только там в бадье стоишь, а тут коробка. Там летишь с бешеной скоростью, темнота. А тут лампочки, электросварка и время от времени, как в соборе, – столбы дневного голубоватого света.

Тринадцать минут подъем. Можно и наглядеться, и познакомиться со спутниками. Вот рядом со мной у двери – монтажник Тарунтаев Василий Никифорович. Уже вернувшись на землю, я узнал: этот человек ставил до войны звезды на кремлевские башни, монтировал известную всем Шуховскую радиобашню, Дворец съездов в Кремле. На вид ему сорок, но оказалось – «одной высоты у него тридцать пять лет». Еще монтажник Анатолий Буланкин.

– Там, внизу, Буланкина… Родственница?

– Жена. Лифтером…

Почему-то повисаем на месте. Жуткая чернота внизу. Неразборчивые, плавающие голоса в глубине, слабые огоньки. Высота – триста семнадцать. По окружности сверху вниз темнеют канаты. Это – одна из деталей конструкции. Предварительно напряженные тросы добавляют башне жесткость и прочность… И снова вверх.

Стоп. Далее не идет лифт. Высота – 373 метра. Ошеломляюще высоко! В синем утреннем дыму далеко внизу – Москва. Неужели Рижский вокзал?! Тонкие, как гитарные струны, пути. Полоски составов на струнах. Игрушками кажутся строения выставки. У самой башни – игрушечные: Останкинский дворец и церковь. Бумажка, пущенная из рук, долго ходит в пластах воздуха, глазам надоедает следить…

Бетонщики и монтажники. Их тут четырнадцать человек. Застывают очередные кольца бетона, и кое у кого есть свободное время. Двое режутся в шашки, расставив по клеткам болты и гайки. Схватил из рук бинокль.

– Ну-ка, ну-ка, что там моя на кухне делает…

Тут, наверное, начинаешь хорошо понимать выражение «башня сама себя тянет за волосы». Поглядите на снимок, сделанный с вертолета. Домик наверху с круглой крышей и на самом деле является домиком, но не простым и не легким – триста тонн веса! Масса механизмов в домике, люди, над крышей – подъемный кран. Инженер Лев Николаевич Щипакин, придумавший этот единственный в мире самоподъемный комбайн, просто и необычно решил задачу: внутри домика в тепле кладется бетон, а потом домик, опираясь на застывшие стены, подтягивается выше чем-то вроде домкрата. Поразительна точность, с какой ложится бетон вокруг воображаемой точки центра. Башня на вершок не отклонилась от вертикали. Но бетонная миссия домика в ближайшие дни кончается. Далее кверху пойдет только металл. Металлическую трубу – антенну монтируют сейчас на земле. Она кажется сверху тоненьким карандашиком. Я залезал в нутро этого «карандашика» – просторно, как в жилой комнате. Высоте пятидесятиэтажного дома равняется металлическая игла-антенна, которую по частям кранами предстоит поднимать кверху…

А это вид на башню снизу.

– Ну, а как, не страшно тут, на юру? – Этот вопрос крановщику Анатолию Павлову: он со своим механизмом занимает самую высокую точку.

– Привык!.. В грозу неуютно. Тучи со всех сторон. Молнии и сбоку, и снизу. Землю часто не видно. В сильный ветер не могли однажды работать – качает…

Башня неизбежно должна качаться. Расчетом в ней предусмотрены и жесткость, и гибкость. А на два метра будут обычные отклонения от оси. В случае урагана башня отклонится даже и на тринадцать метров, но не сломается! А что касается молний, то для них уготован надежный громоотвод. Но молнии, оказывается, имеют капризы. Нынешним летом погиб человек. Где бы, вы думали? Молния не ударила в башню, молния не ушла в высокий подъемный кран (да мало ли высоких предметов на стройке!), молния нашла человека на чистой площадке около башни…

Что еще надо сказать про удивительную высоту? Пожалуй, самое главное тут – чувство ответственности. Каждая цифра расчета, каждая горсть бетона, каждая капля электросварки должны быть надежными. Брак исключается. Но конечно, при всей дисциплине, при всей строгости обстановки люди и на высоте остаются людьми.

– Можете себе представить прыжок кота с «парашютом» отсюда? Смастерили ему «парашют»… Благополучно приземлился.

Я смеялся, слушая подробности озорства, которое тут, на стройке, обсуждали без всякого юмора. И даже пошел поглядеть на кота, который по-прежнему благоденствует в рабочей столовой…

В заключение путешествия на высоту один из монтажников повел меня на площадку «коснуться ладонью 525-го метра». Готовый к отправке наверх тонкий металлический стержень пестрит фамилиями, выжженными электросваркой: Н. Киселев, А. Иевлев, С. Журавчик… Автографы сварщиков Соколовского завода металлоконструкций тут, в Останкине, встретили очень ревниво.

– Хороши гуси, сварили болванку и сразу в историю захотели. Мы тут два года дождем умывались. Вот все зачищу, и пусть наши ребята распишутся. Или сам одну фамилию напишу: «Борис Алексеевич Злобин». Это наш инженер. Спросите, сколько раз он туда поднимался. Он тут с нами инфаркт схлопотал…

Я вспомнил: на космодроме за двадцать минут до старта на ракете мелом молодые и старые люди оставляли шутливые и серьезные надписи. Люди остаются людьми. Исполняя большое дело, они, люди, имеют право на память об этих делах.

Еще несколько строчек. Перед тем, как послать заметки в набор, я позвонил проверить кое-какие цифры сказавшему «а»: