Купите девочку - Виктор Пронин

– Спиридонов... – шепотом произнесла Надя. – Петр Иванович Спиридонов. Это он...

– Сосед? – спросил Андрей.

– А ты откуда знаешь?

– У твоего отца многие соседи почему-то умирали... По разным причинам. Ты этого не знала?

– Анатолий обещал отца не трогать.

– Анатолий – это кто?

– Бевзлин.

– Надо же, – удивился Андрей. – У него, оказывается, имя вполне человеческое.

– У него и фамилия человеческая, – повысила голос Надя, почему-то ей захотелось защитить Бевзлина.

– Нет, – твердо сказал Андрей. – Фамилия у него совершенно нечеловеческая. Это уж точно. К тому же еще и фальшивая. Настоящая его фамилия – Бевз. И очень многие люди хотели бы с ним встретиться и поговорить. О многом они хотели бы с ним поговорить. Что касается твоего отца... Бевзлин не мог его не тронуть по той простой причине, что ваша квартира оставалась единственной на площадке, которая не принадлежала твоему Толику. А сделай он на всей площадке одну квартиру, ее цена подскочила бы очень сильно. Отдельный лифт, отдельная площадка, бронированная дверь, автоматчики у входа, полная безопасность... Это сейчас дорого стоит. Есть люди, которые готовы платить любые деньги за такие квартиры.

– Он обещал не трогать отца, – повторила Надя, как заклинание. – Он обещал мне это и дал слово.

– Бевзлин дал слово? – усмехнулся Андрей.

– Наверное, Анатолий не очень хороший человек, наверное, его можно назвать плохим человеком, но слово свое он держит. И я прямо тебе об этом говорю. И поэтому жизнь твоя в опасности.

– В мире кое-что изменилось, Надя. Жизнь Толика в не меньшей опасности. Толик Бевзлин тоже пусть пораскинет умишком, тоже пусть поостережется.

– Откуда же ему грозит опасность?

– Он обидел очень крутого человека... Его зовут Пафнутьев Павел Николаевич.

– Это тот самый прокурорский чиновник, который...

– Да, это он, – Андрей не позволил Наде произнести обидные для Пафнутьева слова.

– Оставим это, – женщина устало махнула рукой. – Знаешь... Ты, конечно, парень ничего так... И возможно, в другой жизни у нас с тобой могло бы что-то получиться... Но здесь, сейчас... Слишком многое стоит между нами. Слишком многое, Андрей.

– А что между нами стоит?

– Если сказать одним словом... Бевзлин.

– А кто это? – спросил Андрей с серьезным видом.

– У меня такое чувство, что у тебя будет возможность познакомиться с ним поближе.

– Я сам этого хочу!

– Да? – улыбнулась Надя. – Ладно, Андрей, оставим это... Знаешь, отвези меня домой или хотя бы поближе к дому... Я плохо себя чувствую. Мне плохо, Андрей...

– Что-то случилось?

– Да...

– Я могу помочь?

– Исключено.

– А я ведь и в самом деле могу помочь, – настаивал Андрей, почувствовав колебание в голосе Нади.

Женщина посмотрела на него, но ничего, кроме усталости, не было в ее взгляде. Она помолчала, потом, видимо, решившись, вздохнула, закурила новую сигарету, выдохнув дым наружу.

– У меня умер ребенок, – сказала она негромко. – Совсем недавно... Месяц еще не прошел.

– Сколько было ребенку? – механически спросил Андрей, чтобы не молчать, чтобы заполнить паузу если не словами, то хотя бы звуками.

– Неделя, – сквозь слезы проговорила Надя. – Ему было около недели.

– А что с ним случилось?

– Что случается с детьми в первые часы после рождения? Этого никто не знает, но время от времени дети почему-то умирают. Поэтому я сейчас не в самом лучшем виде, не в самом лучшем расположении духа... Ты уж меня прости... В другое время мы поговорили бы иначе... Не обижайся, ладно? – она беспомощно улыбнулась сквозь слезы.

Так, наверное, бывает в жизни, так бывает со многими – человек вдруг начинает ощущать, понимать, чувствовать гораздо больше обычного. То ли проницательность его повышается, то ли обретает он способность улавливать из пространства какие-то волны, несущие мысли, энергию боли и радости. И, получив такой толчок, человек начинает осознавать то, мимо чего совсем недавно проходил равнодушно, не видя, не слыша.

Что-то произошло в сознании Андрея, и все те разрозненные сведения, которые он впитывал в последние дни, все, что услышал краем уха в кабинете Пафнутьева, в логове Бевзлина, в больнице у Овсова, вдруг выстроилось в какую-то зыбкую цепочку, дрожащую от внутреннего напряжения, будто в ней билась живая кровь. Но как всегда бывает в подобных случаях, человек не верит в прозрение, опасается не оправдать собственных надежд на себя же... И невольно ищет хоть какое-нибудь подтверждение своему провидческому мигу...

И пока Андрей молчал, охваченный непривычными, может быть, бесовскими чувствами, Надя достала из сумочки и протянула ему небольшой снимок, сделанный «Полароидом», квадратик цветной бумаги. На снимке была изображена улыбающаяся Надя и на руках у нее крошечный, отчаянно орущий младенец. Кто-то, видимо, посетил Надю в роддоме, сделал снимок счастливой мамы и тут же вручил ей на добрую и долгую память, не подозревая даже, что это первая и последняя фотография только что родившегося человека. Андрей всмотрелся в фотографию, глянул на Надю, опустил стекло, чтобы лучше видеть снимок, и снова всмотрелся в сморщенное, как печеное яблоко, лицо ребенка.

– Твой ребенок... девочка? – спросил он напряженным голосом.

– Да... А как ты узнал? Неужели по этому снимку можно определить – мальчик или девочка?

– Почему-то подумалось, – Андрей опять взглянул на снимок. – Послушай, а что это у нее между бровями? Грязь вроде какая-то, а?

– Родинка, – с улыбкой ответила Надя и тут же отвернулась.

– Так, – протянул Андрей почти по-пафнутьевски. – Так... А как это произошло? Как она умерла?

– Ее унесли на ночь в инкубатор... Почему-то решили, что ей лучше переночевать в инкубаторе, заподозрили что-то... А утром сообщили, что спасти не удалось.

– Ты ее мертвой видела?

– Нет, – сказала Надя. – Мне сказали, что не положено. И потом, я была в таком состоянии, что даже не хотелось... Наверное, это плохо, но не до того было.

– Родинка, говоришь, между бровями?

– Поехали домой, Андрей. Я же сказала тебе... Мне плохо.

– А отец кто?

– Извини, но это уже не твое дело! – резковато ответила Надя.

– Бевзлин?

– Да! – неожиданно заорала Надя, глядя на Андрея бешеными от злости глазами.

– Я так и думал, – сказал он спокойно.

– Это почему же ты так думал?

– Ты сама сказала... что с некоторых пор он потерял к тебе интерес, но еще не прогнал, а как прогонит, когда, за что – еще не знаешь. Но прогонит обязательно.

– Теперь я убедилась, что ты и в самом деле работник прокуратуры! Если даже водитель, которым ты представляешься, вот так рассуждает...

– А я не рассуждаю. Я слушаю. И вина моя только в том лишь, что я слышу тебя.

– Но при этом еще делаешь какие-то выводы!

– Живой человек... – усмехнулся Андрей. – Извини.

– Все ясно, – Надя откинулась на спинку сиденья и скрестила руки на груди. В позе ее были и вызов, и оскорбленность, и беззащитность. – Поехали, Андрей. Хватит. Я сыта сегодняшним вечером.

– Поехали, – он с трудом протиснулся между машинами, стоявшими по обе стороны проезда, поколесил по двору и выбрался наконец на улицу. Не спрашивая у Нади, куда надо ехать, Андрей вел машину медленнее, чем позволяли условия, машине словно передалось его раздумчивое состояние.

– Ты всегда так ездишь? – спросила Надя, и в ее голосе прозвучало раздражение. Она, похоже, устала за этот вечер, какая-то взвинченность повисла в воздухе, с трудом сдерживаемое недовольство друг другом.

– Всегда, – ответил Андрей. – Когда везу особо опасный груз.

– Это я – опасный груз?

– Конечно.

– В чем же моя опасность?

– Связи у тебя чреватые... Знакомства еще те...

– Вообще-то да, – Надя опять закурила.

– Много куришь, – заметил Андрей.

– Жизнь вынуждает. А куда мы вообще-то едем?

– Да так, в одно место.

– Там не опасно?

– Тебе нигде не опасно. Кроме места работы.

– Андрей, куда мы едем? – уже требовательно, с беспокойством спросила Надя.

– Уже приехали... – проговорил Андрей ворчливо и свернул во двор, каких было тысячи в городе – три пятиэтажных дома ограничивали заросшее кленовыми зарослями небольшое пространство, в центре которого располагался небольшой пятачок, где можно было посидеть на скамейке и подождать, пока твоя собака погадит где-нибудь в сторонке, пока твое дите натешится в песочнице, пока твоя жена закончит стирку и из квартиры выветрится вонь распаренного белья.

– Я не выйду из машины, – твердо сказала Надя, с тревогой всматриваясь в темные заросли, сквозь которые кое-где просвечивались окна.

– Разберемся, – спокойно сказал Андрей, выходя из машины и запирая дверь. Потом обошел вокруг капота и открыл дверь, предлагая Наде выйти. – Ты выйдешь, потому что это очень важно.

– Для кого?