Цареубийство 11 марта 1801 года - Николай Александрович Саблуков

Князь Платон Зубов, не видя Павла на постели, испугался и сказал по-французски: «l’oiseau s’est envole», но Беннигсен, хладнокровно осмотрев горницу, нашёл Павла, спрятавшегося за ширмами со шпагой в руках, и вывел его из засады. Князь Платон Зубов, упрекая царя за тиранство, объявил ему, что он уже не император, и требовал от него добровольного отречения от престола. Несколько угроз, вырвавшихся у несчастного Павла, вызвали Николая Зубова, который был силы атлетической. Он держал в руке золотую табакерку и с размаху ударил ею Павла в висок, — это было сигналом, по которому князь Яшвиль, Татаринов, Горданов и Скарятин яростно бросились на него, вырвали из его рук шпагу: началась с ним отчаянная борьба. Павел был крепок и силён: его повалили на пол, топтали ногами, шпажным эфесом проломили ему голову и наконец задавили шарфом Скарятина. В начале этой гнусной, отвратительной сцены Беннигсен вышел в предспальную комнату, в стенах которой развешаны были картины, и со свечкой в руке преспокойно рассматривал их.

Удивительное хладнокровие! Не скажу — зверское жестокосердие, потому что генерал Беннигсен во всю свою службу был известен как человек самый добродушный и кроткий. Когда он командовал армией, то всякий раз, когда ему подносили подписывать смертный приговор какому-нибудь мародёру, пойманному на грабеже, он исполнял это как тяжкий долг, с горем, с отвращением и делая себе насилие. Кто изъяснит такие несообразные странности и противоречия человеческого сердца! — Пален пришёл на место действия, когда уже всё было кончено. Или он гнушался преступлением и даже не хотел быть свидетелем его, или, как иные думали, он действовал двулично: если бы заговор не увенчался успехом, он явился бы к императору на помощь, как верный его слуга и спаситель.

Но что делала тогда дворцовая стража? Караульные на нижней гауптвахте и часовые Семёновского полка во всё это время оставались в бездействии, как бы ничего не видя и не слыша. Ни один человек не тронулся на защиту погибавшего царя, хотя все догадывались, что для него настал последний час. Караульный капитан был из «гатчинских» и из самых плохих, не вспомню теперь его имени. Один из офицеров, ему подчинённых, прапорщик Полторацкий, был в числе заговорщиков и, предуведомленный о том, что будет происходить в замке, вместе с товарищами своими арестовал своего начальника и принял начальство над караулом. Во внутреннем карауле Преображенского лейб-батальона стоял тогда поручик Марин. Услыша, что в замке происходит что-то необыкновенное, старые гренадеры, подозревая, что царю угрожает опасность, громко выражали своё подозрение и волновались. Одна минута — и Павел мог быть спасён ими. Но Марин не потерял присутствия духа, громко скомандовал: «Смирно!« От ночи и во время, как заговорщики управлялись с Павлом, продержал своих гренадер под ружьём неподвижными, и ни один не смел пошевелиться. Таково было действие русской дисциплины на тогдашних солдат: во фронте они становились машинами.

Великий князь Александр Павлович жил тогда в Михайловском замке с великой княгиней. Он в эту ночь не ложился спать и не раздевался; при нём находились генерал Уваров и адъютант его князь Волконский. Когда всё кончилось, и он узнал страшную истину, скорбь его была невыразима и доходила до отчаяния. Воспоминание об этой страшной ночи преследовало его всю жизнь и отравляло его тайною грустью. Он был добр и чувствителен, властолюбие не могло заглушить в его сердце жгучих упрёков совести даже и в самое счастливое и славное время его царствования, после Отечественной войны. Александр всею ненавистью возненавидел графа Палена, который воспользовался его неопытностью и уверил его в возможности низвести отца с трона, не отняв у него жизни.

Великий князь Константин Павлович не знал о заговоре и мог оплакивать несчастного отца с покойною, безупречною совестью.

Императрица Мария Фёдоровна поражена была бедственною кончиною супруга, оплакивала его, но и в её сердце зашевелилось желание царствовать. Она вспомнила, что Екатерина царствовала без права, и, может быть, рассчитывала на нежную привязанность сына и надеялась, что он уступит ей трон. Приближённые к ней рассказывали, что, несмотря на непритворную печаль, у ней вырывались слова: «Ich will regieren!»

Новый император со всем двором на рассвете переехал из Михайловского замка в Зимний дворец. Все гвардейские и армейские полки тотчас присягнули ему. Статс-секретарь Трощинский написал манифест о восшествии на престол Александра I. Этот акт возбудил восторг в дворянстве обещанием нового самодержца — царствовать по духу и сердцу Великой Бабки своей.

Михайловский замок представлял грустное и отвратительное зрелище: труп Павла, избитого, окровавленного, с проломленной головой, одели в мундир, какою-то мастикой замазали израненное лицо и, чтобы скрыть глубокую головную рану, надели на него шляпу и, не бальзамируя его, как это всегда водится с особами императорской фамилии, положили на великолепное ложе.

Рано стали съезжаться в замок придворные, архиереи и проч. Приехал и убитый горестью Александр к панихиде. Посреди множества собравшихся царедворцев нагло расхаживали заговорщики и убийцы Павла. Они, не спавшие ночь, полупьяные, растрёпанные, как бы гордясь преступлением своим, мечтали, что будут царствовать с Александром. Порядочные люди в России, не одобряя средство, которым они избавились тирании Павла, радовались его падению. Историограф Карамзин говорит, что весть об этом событии была в целом государстве вестью искупления: в домах, на улицах люди плакали, обнимали друг друга, как в день Светлого Воскресения.

Этот восторг изъявило, однако, одно дворянство, прочие сословия приняли эту весть довольно равнодушно.

ИЗ ЗАПИСОК КНЯГИНИ ЛИВЕН

Дарья Христофоровна фон Бенкендорф, сестра всесильного николаевского шефа жандармов, была дочерью рижского военного губернатора, но мать её, урождённая баронесса Шиллинг фон Канштадт, издавна дружила с великой княгинею Марией Фёдоровной. Расположение от матери перенеслось на дочь; получила она воспитание в Смольном монастыре под внимательным призором императрицы, которая пожаловала 14-летнюю девочку по выходе из института в свои фрейлины. Весьма вероятно, при посредничестве императрицы же состоялся в 1800 г. и брак 15-летней фрейлины с любимцем императора Павла и его 25-летним военным министром, графом X. А. Ливеном.

Главной опорой для юной четы при дворе переменчивого Павла являлась мать Ливена, графиня Шарлотта-Екатерина Карловна, которая ещё в царствование Екатерины и по выбору последней была назначена воспитательницей дочерей и сыновей цесаревича, сумела, несмотря на свою прямоту и резкость нрава, снискать благоволение Павла и удерживала совершенно исключительное положение при дворе в течение четырёх царствований. В 1826 г., по случаю коронации императора Николая, Ш.-Е. Ливен с нисходящим потомством была возведена в княжеское