Артур-полководец - Роберт Асприн

– Мне некуда было больше идти. Я пришел сюда с Мирддином и Dux Bellorum, чтобы стать бардом.

– Значит, мы оба убежали от самих себя. Чужие в варварской Аркадии, – тихо проговорила Анлодда и коснулась тыльной стороны ладони Корса Канта – легко, едва заметно погладила. И снова Корса Канта словно иголкой кольнуло, он весь сжался.

– Ведь это более тесная связь, чем та, о которой ты сказал из-за головы Благословенного Брэна. Верно, придворный бард? Давай-ка тут свернем. Пока ты не спросил, я тебе скажу: у этой улицы нет названия, и она не из самых древних в Камлание.

Они свернули и оказались на маленькой узкой улочке. Ее обитатели просто повырывали траву, уложили вдоль расчищенной дорожки камни и утоптали землю. Бард как зачарованный слушал, как стучат его каблуки по покрытой сухой коркой земле, успевшей высохнуть после по-запозавчерашнего дождя. Замшевые, чуть выше лодыжек, сапожки Анлодды, ступали почти бесшумно.

Небольшой ручей пересекал их дорогу. Ручей тек по выложенному камнями ложу, и в том месте, где бриттская улица пересекалась с римской дорогой, нырял, весело журча в водосток.

Корс Кант будто утонул в радостном смехе ручейка. Песня сама складывалась у него в голове. Он пытался вспомнить, где и когда он ее слышал.

«О боги, как жарко». За весну и лето ручеек превратился в настоящую речку. Ее называли Слезы Брэна. Теперь она наполняла белокаменное ложе почти до краев. Корс Кант утирал со лба пот, вертел головой то вправо, то влево, выслушивая рассказ Анлодды о том или ином здании.

– Вот этот ярко-красный дом из глины – это кухня. Ее хозяин – Матфей бен Дувид из Иудеи. Он вступил в войско и сражался по всему миру – в Алжире, в Афинах, в Константинополе.., ну, пожалуй, «сражался» – это слишком сильно сказано, потому что он – повар, и никогда никого не убивал, насколько я знаю, но если ты когда-нибудь попробуешь его anas fluviales cum eliquamen cerasum, которые, как он говорит, ему привозят прямо из Апиция, то диву дашься, как войско в живых осталось. На кухне у Матфея хорошо поесть, когда у тебя ни гроша за душой, а есть хочется, и потому ты не слишком привередлив.

Корс Кант принюхался: съестным из кухни не пахло. Явно ничего не готовили. «Ну ясно же! – понял он. – Сегодня же день Сатурна, иудейская суббота».

– О, а во-он там, на другой стороне, живет кожевник и сапожник, он шьет отличные дорожные сапоги. Его зовут Шин Гризаф, он из Эйра. Видишь вон тот светло-кремовый дом с псевдоегипетскими иероглифами, рядом с домом зодчего.

– Почему «псевдо», – рассеянно спросил бард. – Они стоят в неверном порядке и потому ничего не означают, но иероглифы самые настоящие.

– Ты точно знаешь?

– Гм-м.

– Нет, правда? Вот интересно, откуда он их срисовал! Анлодде тоже стало жарко, она откинула волосы со лба и стянула в «хвост» веревочкой.

– Твои волосы алеют, словно огонь Прометея, – проговорил юноша, не слишком надеясь на успех своего комплимента. – Алый венчик, словно у райской птицы…

– Они багряные. Корс Кант Эвин. Неужели из-за того, чем ты занимаешься, тебе стало недоставать наблюдательности? Ну ладно. Рядом с Шином живет грек Термос, он аптекарь, и у него я добыла то, чем накормила тебя. У него холодные глаза, как у мраморных статуй, и у меня мурашки по спине бегут, когда он вдруг появляется неизвестно откуда и тихо спрашивает, чего мне нужно. Я всегда подскакиваю на пять футов и стукаюсь головой о потолок.

Стены аптеки были даже не побелены и сохраняли естественный красноватый оттенок глины. Корс Кант с улицы заглянул в дверной проем. Увидел стены, почерневшие от копоти и завешанные бесчисленными полками, уставленными бутылками, кувшинами, горшками со всевозможными порошками, человеческими черепами.

За столом во вполне естественной позе разместился скелет, у которого не хватало левой руки. Анлодда махнула рукой, и скелет выпрямился.

Корс Кант чуть не подпрыгнул на месте. Проморгался, присмотрелся повнимательнее. Когда в глазах прояснилось, скелет преобразился и оказался худющим стариком лет пятидесяти – пятидесяти пяти. Мертвенная бледность и впалые щеки придавали Термосу сходство со скелетом. Он вытащил левую руку из-за спины – оказывается, всего-навсего спину почесывал между лопаток.

Дрожа от неизъяснимого страха, Корс Кант проследовал по улице дальше, следом за Анлоддой. Что-то в этом Термосе было такое, что жутко напугало юношу и не давало успокоиться.

– Просто поверить не могу! Прожил тут столько лет, а города как такового не видел! – сказала Анлодда и внимательно посмотрела на Корса Канта, ожидая ответа.

– Ну.., я же не городской бард, а придворный, – отговорился юноша, как будто этим все объяснялось.

– Да ладно тебе! Я, к примеру, вышивальщица Гвинифры, а уж это, прости меня, занимает куда больше времени, чем песенки распевать на пирах и турнирах, но я обошла Камланн от Сената до большого цирка, и за те несколько недель, что я здесь живу, прошла по сотням таких вот улочек. Знаешь, порой мне кажется, что вас, бардов, вообще не интересует мир, в котором вы живете, ну ни капельки не интересует! Ты что, все дни напролет просиживаешь в тепленьком тепидарии и сочиняешь куплеты о героях Трои?

Корс Кант ссутулился – он не знал, что ответить на обвинения возлюбленной. «А все потому, что она права, осел ты тупоголовый», – ругал он себя. Неожиданно он остановился, потрясенный синевой небес над Камланном.

Анлодда налетела на него.

– Ради трех миров, скажи, куда ты смотришь, Корс Кант?

– До сих пор не замечал, какое оно небесное… – выдохнул бард. «Какое оно небесное» – это надо же было так сказать?!»

Увы, никаких других слов на ум не приходило. Анлодда за спиной у Корса Канта понимающе прищелкнула языком и мягко подтолкнула его вперед.

Она вела его мимо домишек и лавочек, мимо купцов и солдат, мимо свиней и овец, мимо попадавшихся изредка зданий, выстроенных в соответствии с римскими традициями. Она здоровалась то с сенатором, то с рыцарем, которые попадались им на пути. В конце концов после долгого кружения и возвращений по тем улочкам, где они уже побывали, Анлодда привела Корса Канта к старинному глинобитному зданию округлой формы с оштукатуренными стенами, выкрашенными в синий и зеленый цвет и покрытыми причудливыми узорами. За этим зданием располагался затон, а в нем – четыре лошади. Ворота затона были перевязаны кожаным ремнем.

Окон в конюшне не оказалось – чем проще народ, тем больше в нем было бриттского и тем меньше римского. Анлодда взяла Корса Канта за руку и подвела к двери, стукнула по косяку.

Здоровенный тучный мужчина с черной бородой в кожаном фартуке отбросил занавеску. Корс Кант выпучил глаза. Борода у мужчины была такой длины, что он мог бы засунуть ее себе за ремень.