Всегда начеку - Сергей Смирнов

На исходный рубеж вышли еще затемно. Третьей роте достался самый трудный участок: надо было преодолеть открытую заснеженную лощину и атаковать гору, на которой укрепились немцы.

— Всем вам тут крышка, кацо, — глухо сообщил Шавлухашвили встретивший его комбат обороняющегося здесь батальона. — Под нами, — постучал он мерзлым валенком по оледенелому насту, — два полка мертвецов. Их даже похоронить не смогли. — И, помолчав, с горечью добавил: — От моего батальона тоже ничего не осталось. Вот я, телефонист да еще человек десять — пятнадцать наберется, и все...

— Где тут у вас энпе, товарищ капитан? — спросил Шавлухашвили. — Хочу на немцев посмотреть.

— Там, — махнул рукой комбат. — Иващенко, — обернулся он к телефонисту, — проведи старшего лейтенанта на энпе.

Прихватив с собой ординарца, Шавлухашвили в сопровождении телефониста отправился на НП батальона. Он располагался на склоне горы справа. Это была добротная землянка, теплая и хорошо замаскированная. Внутри землянку освещала настоящая стеариновая свеча. В углу рядом с уже погасшей, но еще не остывшей железной печуркой спал солдат. За столиком сидели два офицера и пили чай из алюминиевых кружек. Посреди землянки стояла тренога со стереотрубой, выкрашенной белой краской. В потолке над треногой — люк.

Шавлухашвили поздоровался с офицерами, представился и спросил, кто они. Лейтенант оказался адъютантом штаба батальона, а капитан — артиллерийским разведчиком, прибыл сюда еще вчера и завтра будет вести корректировку, как он выразился, главных стволов.

— А вы, стало быть, будете здесь наступать? — проговорил капитан и сочувственно вздохнул: — Н-да, участочек вам достался, прямо скажем, не из лучших. Но ничего, на этот раз мы вам поможем. Так стукнем по фрицам, что им и во сне не снилось.

— Какие препятствия у противника? — спросил Шавлухашвили адъютанта батальона.

— Два ряда проволоки и мины, — адъютант расстелил карту. — Вот здесь мины и здесь. А тут нету. Немцы сами их сняли, когда пытались наступать, а поставить обратно им наши снайперы не дают.

— Овраг этот глубокий?

— Не очень. Тут так было, — решил пояснить лейтенант, — поначалу каждый пытался воспользоваться этим оврагом — то мы, то немцы. Пристрелялись к нему до чертиков, вот и стал он оврагом смерти. Неделю уже никто сюда больше носа не сует.

Шавлухашвили взглянул на часы, а потом на лейтенанта:

— Пошли посмотрим?

— Овраг? — лейтенант равнодушно пожал плечами. — Пошли!

Они полезли по оврагу вверх. Белые маскхалаты скрывали их от глаз немецких наблюдателей, и они подобрались почти к самой траншее противника. Там что-то глухо звякнуло, кто-то, должно быть, выругался — слова прозвучали зло и резко, — и снова стало тихо.

Шавлухашвили еще раз внимательно оглядел все вокруг и пополз обратно. Лейтенант и ординарец — за ним.

На НП они вернулись, когда уже начало светать. Весь день старший лейтенант Шавлухашвили вел наблюдение за противником, а вечером, перед тем как вернуться в роту, сказал артиллеристу:

— Вот что, товарищ капитан, на моем участке по первой траншее огня не открывать. Бейте по второй и по флангам. Я ворвусь в первую внезапно, без единого выстрела.

— Похвально! Однако существуют правила, — начал было капитан, но Шавлухашвили его перебил:

— На моем участке у меня свои правила. Это мое решение, товарищ капитан, и я прошу его учесть.

— Хорошо. Раз пехота настаивает, наше дело поддержать пехоту, — не стал спорить капитан. Вытащил из сумки блокнот и сделал в нем какие-то пометки.

Открыть артиллерийский огонь было назначено в шесть ноль-ноль, а в пять тридцать третья рота уже ползла по «оврагу смерти». Как и рассчитывал Шавлухашвили, немцы за овраг не беспокоились, считая, что русские его боятся так же, как и они, — проклятое место! Таким образом, рота благополучно подобралась к самой траншее противника и замерла в ожидании. В траншее, как и вчерашней ночью, было тихо и спокойно.

Ровно в шесть ноль-ноль над головой просвистели первые наши снаряды. Они еще не успели разорваться, как рота Шавлухашвили кинулась на траншею.

— Mein Gott, wer ist das? Alarm![10] — заорал какой-то немец, увидя перед собой на бруствере белое привидение.

Земля дрогнула от разрывов снарядов. В траншее трещали короткие автоматные очереди, слышался лязг железа, взрывы гранат, крики, стоны. Буквально через несколько минут все было кончено. Рота Шавлухашвили устремилась дальше, ко второй траншее противника, которую усиленно обрабатывали наши артиллеристы.

И тут перед Георгием внезапно выросла фигура немца. Откуда он взялся, этот чертов фриц, кто его знает. Ведь все уже разбежались.

Под ногами у Шавлухашвили разорвалась граната. Георгий упал. Услышал крик:

— Командира роты убило!

Мимо проскочило несколько человек, на бегу стреляя из автоматов. Бой удалялся.

Выплюнув изо рта землю, смешанную со снегом, Георгий поднялся и тихо ойкнул: острая боль, возникшая где-то в пятке, прошла по всему телу.

Он осторожно сделал шаг, второй, третий... Все в порядке, кости целы, идти можно.

И пошел догонять свою роту.

Светало. Первым Шавлухашвили нагнал командира пулеметного взвода Пряникова.

— Товарищ старший лейтенант, вы живы?! — опешил тот. — А сказали...

— Где пулеметы? — спросил его Георгий.

— Два расчета впереди, третий здесь. Вон там, в лощине. Оба пулеметчика ранены.

— Бери пулемет и за мной! — приказал Шавлухашвили и пошел вперед, стараясь не обращать внимания на боль в ноге. В сапоге хлюпала кровь...

Потом... Потом была станица Крымская, «Голубая линия», Анапа. Три боя — три ордена: Красного Знамени, Александра Невского и Отечественной войны 1-й степени.

Потом десант в Керчь, сражения в катакомбах и Сапун-гора!

В «Истории Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.» об этом ничего не говорится, но подполковник в отставке Георгий Николаевич Шавлухашвили утверждает, что еще накануне генерального штурма Сапун-горы, которая, как известно, являлась ключом вражеской обороны Севастополя, он, тогда помощник начальника штаба 900-го горнострелкового полка, капитан Шавлухашвили, с группой своих разведчиков уже был на ее вершине. Он проник туда в ночь с 6 на 7 мая со стороны Балаклавы, то есть с тыла противника, и весь день 7 мая, пока 63-й и 11-й гвардейские стрелковые корпуса штурмовали гору, «потихоньку расстреливал фашистов».

За Сапун-гору на груди Георгия Шавлухашвили появился еще один орден Красного Знамени. Но орден этот он получил лишь через два месяца после штурма горы, когда вернулся из госпиталя в свой полк. Оперировавший его хирург сказал на прощание:

— Ну, товарищ Шавлухашвили, считайте, что вам повезло. То, что произошло с вами, возможно раз в сто лет.

А произошло вот что. 8 мая, преследуя отступающего противника, капитан Шавлухашвили лицом к лицу столкнулся с немецким офицером. Выстрелили они друг в друга одновременно. Сначала упал гитлеровец, Георгий хорошо это помнит, а потом уже он сам.

Пуля прошла через грудь в тот момент, когда сократилось сердце. Опоздай немец или выстрели на долю секунды раньше — все было бы кончено.

Но судьба спасла Георгия Шавлухашвили...

...Гора Кичера. Сколько взоров было устремлено на тебя осенью 1944 года! Предчувствуя близкий конец, гитлеровцы вымещали злобу на мирном населении Чехословакии. Люди с надеждой и мольбой смотрели на восток, на твою угрюмую вершину, Кичера.

Кичера... Вся в лесах — от подножия до вершины. Лишь в нескольких местах небольшие плешины, на которых чернеют амбразуры вражеских дотов. Но если бы только эти амбразуры! Весь лес нашпигован пушками и пулеметами, а сама гора опоясана минами и колючей проволокой.

Обойти тебя нельзя было, Кичера, а взять очень трудно. Трудно, но надо. Во что бы то ни стало.

Кичеру надо штурмовать, решил Военный совет.

— Кому поручим? — спросил командующий.

— Горным стрелкам, наверное, тем, кто воевал на Кавказе и в Крыму, — сказал член Военного совета и посмотрел на генерала Лисинова. — Пусть еще раз покажут свое искусство.

— Это сделает батальон капитана Шавлухашвили, — сказал Лисинов. — Шавлухашвили — офицер дерзкий и стремительный. Солдаты его любят, готовы за ним в огонь и в воду.

— Добро, Виктор Богданович, — удовлетворенно кивнул командующий. — Отдавай приказ.

Что было дальше, читатель знает. Остается добавить, что за взятие Кичеры капитан Георгий Шавлухашвили был награжден орденом Суворова 3-й степени. Обычно этим орденом награждали крупных военачальников, из командиров батальона редко кто удостаивался такой чести.

После Кичеры Георгий Николаевич снова отличился, за что получил второй орден Отечественной войны 1-й степени. Но в этом бою он был тяжело ранен и три месяца пролежал в госпитале. Вернулся в свой полк, который в то время стоял в Моравской Остраве. А вскоре война окончилась.