Замурованные: Хроники Кремлёвского централа - Иван Миронов

— Сам не догадываешься? — моментально откликнулся Серега. — Модный, лощеный, возрастной, да и просто пидор.

Нелестный отзыв об администрации не остался безнаказанным и ровно в 22:45 вместе со светом был погашен телевизор. Серега тут же нажал кнопку вызова, прильнул к тормозам.

— Старшой, включи телевизор, — вкрадчиво начинал Жура.

— Погаси вызов, — рычали с продола.

— Ну, братуха, сделай красиво. Здесь тебе не черти закатушные сидят, а люди уважаемые, да еще со здоровьем подорванным.

— Я тебе сказал: свет погаси!

— Братух, брат… тьфу. — Серега оторвался от тормозов и обратился к Олегу: — Слышь, Олигарх, как вы, военные, друг друга зовете? Ну, там, брат, братишка…

— Нашел военных! — возмутился Ключников.

— Да какая разница. Не надо к словам придираться. Как бы мне его назвать?

— Называй его — коллега, — усмехнулся Кумарин.

— Батя, дай ножик, я вскроюсь! — после минутной паузы, взятой на осмысление услышанного, взревел Жура.

— Да ты даже ножа наточить не сможешь, тупая молдавская рожа, — не отставал Сергеич.

— Кипятком отравлюсь, б… буду, — не унимался Серега.

— Переигрываешь, Мурлыкин, — прищурился Сергеич. — Вот вырежу тебе печенку твоим тупым ножиком…

…Ключников закурил возле дверей, стараясь курить в вытяжку. Серега присоединился к нему, он курил редко, баловался, не превращая блажь в заядлость. Олега же привычка крепила, пачки в день ему не хватало.

— Олег, бросить не пробовал? — спросил я его.

— А чего мне пробовать. Просто не хочу. Нервы, атмосфера, к чему себя расстраивать. Мы с женой решили, когда освобожусь, бросим вместе.

— А башку свою лысую почему не зарастил? — к обсуждению недостатков Олигарха подключился Жура.

— Пришел я в «Мегамед», посмотрели, обсчитали…

— Сколько вышло?

— Восемь, по-моему, евро.

— Мне за три сделали. — Серега пригладил свою чернявую шевелюру с операционной зарубкой от пересадки на затылке. — Ну, ну, продолжай.

— Сдал анализы, назначили дату операции. Приезжаю и в приемной натыкаюсь на озверевшего мужика в кепке. Подбегает ко мне, вопит: «Смотри, что они со мной сделали!» Снимает кепку, а там жуткий ожог вместо волос. Изуродовали ему башку год назад и сделать ничего не могут. Короче, не решился.

— Ну и правильно. Ты и лысый — красавец. Вылитый Брюс Вилис. Давай я тебя буду называть Брюс. Как похожи, поразительно. Скажи, Вань, — подмигнул мне Серега.

— Чуть уже в плечах, а так сходство впечатляет.

— Олег, да ты не нервничай так, — продолжил Жура в ответ на зажженную «Брюсом» от хабарика очередную сигарету. — Все мы в этой жизни на кого-то похожи. Вот Володя, говорят, на Гоголя похож.

— Ты про памятник? — усмехнулся Сергеич.

— Что за памятник? — нахмурился Олег в ожидании очередного подвоха.

— Поставили в Питере памятник Николаю Васильевичу. Тут же журналисты обнаружили портретное сходство и заявили, что памятник поставили вовсе не Гоголю, а мне. На первой кнопке телевизора есть одна дура истеричная, лепит сюжеты по криминалу, так она вообще договорилась до того, что памятник Гоголю-Кумарину напротив Казанского собора поставили как символ непримиримой борьбы тамбовских с казанскими… Вань, расставляй шахматишки.

Отыграли три партии, одна победа осталась за мной, но я в нее уже не верил, просто наслаждался насыщенной комбинациями игрой. Мои явные ошибки и ляпы, безусловно, прощались. За нами с соседней шконки в неподдельном зрительском азарте внимательно следил Олег.

— Ну, с Володей играть не интересно. Давай сгоняем с тобой партейку, — обратился ко мне Жура.

— А ты умеешь, Мурло? — спросил Сергеич соседа.

— Еще бы. Мы постоянно играли.

Кумарин передает эстафету Журе, переместившись в зрительский зал. С новым соперником все три партии остались за мной. Каждый второй ход Сереги сопровождался комплиментами Кумарина типа «тупая молдавская лошадь, рожа или мурло».

Через час в хате бодрствовали только я и Жура. Подоспел чаек, достали банку бурого алтайского меда.

— Большую партию кокса тебе вменяют? — спрашиваю Серегу.

— Около двух килограммов. Короче, говорят, что из Аргентины в Россию гнали посылками кокс, спрятанный в лошадиные седла.

— А в чем твоя роль?

— Якобы я придумал всю схему и был конечным получателем товара. А еще был поставщиком чуть ли ни всех московских барыг.

— Как-то неубедительно, чтоб с двух килограммов вся столица кормилась…

— Вот-вот. Я думаю, что за выходные одна только Рублевка килограммов десять подъедает.

— А в реальности, интересно, сколько на Россию идет кокаина?

— Не много, в основном транзит. У нас рынок слабо развит. Героиновая страна. Главные потребители — США и Европа. Хотя в самом бизнесе русских хватает. В Аргентине лет шесть назад сидел целый экипаж подводной лодки — все наши. Их приняли с сорока тоннами кокса на борту. Подводный транспорт там востребован. Обычно с Колумбии товар по местным рекам идет в Парагвай, в портах которого собирается весь мировой левак — от наркоты до ворованных машин. Перевалочными транзитами используются и Аргентина, и Уругвай. Кстати, столица Уругвая — Монтевидео — самое популярное прибежище для беглых американцев и европейцев. Не город — сказка. Хорошо там… Чего я здесь делаю?

— А дальше?

— А дальше. — Жура разочарованно отхлебывает остывший чай. — Дальше по Атлантике. Три года назад приняли прибалтов с четырьмя тоннами кокаина. Они гнали через Румынию, по Дунаю на Европу. Пункт назначения — Испания.

— На Россию откуда идет?

— Девяносто процентов из Колумбии через питерские порты. Оттуда крупные партии тянут на Дальний Восток для Японии.

— Для Японии?

— Конечно, туда кокаин поступает только из России. Смотри, какая арифметика. В Колумбии грамм кокса стоит пять баксов, у нас оптовая цена 50–75 долларов, в розницу — двести. В Японии грамм уходит уже за пятьсот долларов. Но самый лучший чистый кокаин считается боливийский, в высокогорье более благоприятный климат.

— Что значит — чистый?

— Самый чистый — это грязный и вонючий. Жирная перламутровая паста, слоистая, словно чешуя. Чем больше воняет, тем больше ценится. На сленге пасту называют «фиш». Помнишь у Скутера песню “How match is the fish”? Так это вовсе не про рыбу. Из одного килограмма пасты делают два кило порошка. В Москве есть такой понт, что самый крутой кокаин — розовый. Гламурно, видите ли. Хотя дело в другом: основная часть товара в Америку и Европу приходит в переработанном виде. На службе у пацанов вся передовая химия, а химик — самая востребованная профессия. Из кокса делают пластиковые файлы, другую разную канцелярию, даже оргстекло, растворяют в лаке, краске, вине. А в Штатах и в Европе ставят мини-заводы для обратной переработки. Так вот, розовый кокаин всего лишь синтезирован из виноматериала.