Год спокойного солнца - Юрий Белов

— Есть кой-какие связи… — Ему приятно было видеть заносчивого Жорика в роли угодливого просителя. — На толкучке за старую «Ладу» двенадцать — тринадцать тысяч берут…

Снова зыркнув глазами по сторонам, задержав подозрительный взгляд на проходившей мимо официантке, Жора опять поманил его пальцем и зашептал почти на ухо:

— Я как на толкучке дам, только чтобы новая. «Жигули» любого выпуска, лучше последнего, конечно, но не обязательно.

К буфету подошла молоденькая официантка, с любопытством глянула на Севу, и тот улыбнулся ей обещающе. Она нахмурилась и бросила Жоре:

— Три по сто коньяка.

Не став дожидаться, пока недовольный ее вторжением Жора выполнит заказ, Сева сказал, не сводя с девушки взгляда:

— Так мы еще встретимся и обо всем договоримся. Будь!

— Когда придешь? — с излишней суетливостью спросил Жора.

— Днями! — уже из узкого полутемного коридора ответил Сева.

Настроение у него выровнялось. Солнечный яркий день отозвался в душе потребностью в празднике. А пропади все пропадом! Жить надо, а не хныкать, любить, пока любится, пить, пока пьется!

Увидев телефонную будку, он внезапно решился позвонить Лене.

— Институт, — ответил ему знакомый голос.

— Товарища Мазуренко Елену Ивановну можно? — солидным баском, делая вид, что не узнал, попросил Сева.

— Я слушаю.

— Ленок! — крикнул он ошалело. — Ты можешь отпроситься?

— Тише ты, — сказала она и наверное прикрыла трубку ладонью. — Тебя по всему институту слышно. Что случилось?

— А то случилось, что меня в пух и прах раздолбали на обсуждении, — весело ответил Сева. — Но главное не это, главное то, что я хочу тебя видеть, ну просто жить без тебя не могу!

— Ты где? — помедлив, спросила она.

— Не важно, через пять минут я буду у входа. Скажи, что к президенту Академии наук вызывают.

Она опять помолчала и произнесла неуверенно:

— У нас тут работа срочная. Но что-нибудь придумаю…

Весенний день сиял, солнце уже припекать начинало, а ветерок был свежий, приятный. Сева шел быстро, почти бежал. Он в самом деле через пять минут был на троллейбусной остановке, но Лена еще не вышла. Тогда Сева встал за деревом и стал наблюдать за институтской дверью. От нетерпения его трясло, так ему хотелось ее увидеть, но когда она наконец вышла, он остался за деревом и с улыбкой наблюдал, как она оглядывается растерянно, не видя его, и медленно идет к остановке. А когда она поравнялась с ним, выскочил из-за дерева и спросил строго:

— Что вы здесь делаете в рабочее время, гражданка?

Она вздрогнула от неожиданности. Сева обнял ее, привлек, хотел поцеловать, но она отстранилась.

— Сумасшедший. Ты что, выпил? Среди дня?

Ему не понравился ее тон.

— Только давай без этого, — проворчал он, но тут же оживился. — Был у меня знакомый, компанейский мужик. Анекдот любил на эту тему. Как только выпадет случай выпить в рабочее время, обязательно вспомнит и расскажет. Начальник с подчиненным на охоту поехали. Подчиненный любитель выпить, а при начальнике боится. Утром во время завтрака предлагает робко: — «У меня спирт во фляжке. Может, по маленькой?» Начальник делает страшные глаза: — «Что такое? С утра? Да еще спирт? Можно». Не смешно?

Пожав плечами, она обеспокоенно посмотрела в сторону института и предложила деловито:

— Давай пройдемся. Так что у тебя стряслось?

Как всегда, у нее были старательно уложены волоса и косметика наведена умело, тонко, почти незаметно. Но Сева только сейчас разглядел чуть видные круги под глазами и сеточку морщин возле рта. Она поймала его изучающий взгляд, смутилась на мгновение, но тут же улыбнулась, и улыбка по-новому осветила ее лицо, сделала его почти юным.

— При свете яркого дня он разглядел все ее изъяны и пожалел о клятве верности, произнесенной минувшей ночью, — насмешливо и несколько театрально продекламировала она. — Точно?

Ее ироничность обидно кольнула Севу. Ему показалось, что Лена посмеивается над его поэтическими неудачами и хочет показать, что дело это плевое и любой, стоит только захотеть, может и стихи сочинить, и прозу, и все что угодно. Но его и удивила ее способность угадывать чужое настроение. И впрямь колдунья. Вон в глазах полыхает чертово пламя.

— Смеешься, да? — плаксивым голосом произнес он, словно бы подхватив ее игру и все в игру же и превращая.

Он и обнять ее хотел шутливо, но она снова отстранилась и оглянулась смущенно.

— Не надо, — недовольно проговорила она. — Люди же кругом. И вообще…

— Что «вообще»? — рассердился Сева. — Выпил, да? Ну и что? Не под забором же валяюсь…

— Еще бы не хватало, — зябко повела она плечами.

— Так зачем ты вызвал меня? Там работа…

На ней было шерстяное тяжелое платье с накладными карманами, она в эти карманы засунула руки, и казалось, ей в самом деле холодно. Похоже, она не очень обрадовалась его приходу, и Сева вдруг испугался, что та близость, которая возникла меж ними в ночь после просмотра фильмов, была случайной и ничего уже не повторится, никогда.

— Поедем к тебе, — робко попросил он, уже не веря, что она согласится, и жадно вглядываясь в ее усталое лицо. — Ну поедем, Лен…

Остановившись и внимательно оглядев его, не вынимая из карманов рук, все так же зябко вобрав плечи, Лена странно усмехнулась и ответила просто:

— Поедем.

— Я сейчас! — радостно вскрикнул Сева и выскочил на дорогу ловить такси.

В машине она доверчиво прижалась к нему и затихла. А он сидел, не шелохнувшись, боясь спугнуть ее, обидеть невзначай резким движением, неловкой фразой, и Лена чувствовала эту его боязнь, его настороженную скованность. «Нет, он парень неплохой, — подумала она, — его только в руках держать надо. — И тут же спросила себя: — А кто будет держать его в руках? Я?» Обманывать себя не хотелось, не нужно ей это было, ни к чему лелеять в душе никчемные мечты…

— Отомри, — прошептала она, слегка отстраняясь, и тихо засмеялась.

А когда они вошли в полутемную прохладную прихожую и за ними защелкнулся замок в двери, она положила ему руки на грудь. Снизу вверх глядя в глаза, с непривычки в полумраке не видя их выражения, но чувствуя, как внимает он ее словам, проговорила раздельно:

— Знаешь, я вспомнила про немецкого поэта Штиглица. Где-то прочла случайно… Его жена, поняв, что муж не станет знаменитым, убила себя ударом кинжала в грудь. Так вот: я себя убивать не буду, даже если все литературные критики мира в один голос заявят, что твои стихи, никуда не годятся. Потому что люблю тебя, тебя самого, а не поэта Всеволода Сомова. Но мое признание ни к чему тебя не обязывает, я хочу, чтобы ты знал это.

И чтобы не дать ему возразить, не желая никаких слов, она поднялась на носки и прильнула губами к его губам.

Сева задохнулся от этого неожиданного поцелуя и разом забыл обо всем на свете…

Измученные сладостной лихорадкой, они в изнеможении лежали рядом без всяких желаний, и мысли были ленивыми, тягучими, неясными. По мере того как возвращались растраченные силы, Лена начала ощущать раскаяние и стыд. Хотела убедить себя в том, что любовь все оправдывает, что она и есть та единственная индульгенция, которая в самом деле дает отпущение грехов. Да и грех ли это? Конечно, вместе им не быть, это ясно, но и не чужого же мужа она отбивает и не малолетнего совращает в конце концов. За что же терзать себя?

Не поворачивая головы, Лена скосила глаза на Севу. Он смотрел в потолок, лицо его было спокойным, умиротворенным. Ему ведь тоже хорошо со мной, продолжала оправдываться она, так что же плохого в том, что двум людям хочется быть вместе? Но что-то в Севином лице тревожило ее.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

Сева ответил не сразу. И в голосе его зазвучала обида.

— Ты же знаешь… Ты почему-то всегда все знаешь обо мне.

«А ведь верно, — удивилась она, — сейчас он думает о том, что нас ничего не соединяет, кроме плотской любви. Может быть, не так сложно, но…»

— Знаю, — кивнула она. — Но ты не огорчайся, все образуется, все встанет на свои места. Ты только плохо не вспоминай потом обо мне…

— Ты как понимаешь учение Фрейда? — спросил Сева.

«Выходит, я в самом деле знала…» Это открытие огорчило ее. Все-таки она надеялась, что догадка ее не верна, что и какое-то духовное сродство удерживает возле нее Севу.

— Я плохо с ним знакома, — попробовала она уклониться от неприятного разговора.

— Ну как же, — удивился Сева, — о нем столько говорят. Фрейд в основу всего клал сексуальное влечение.

— Либидо, — вставила она.

— Что? — не понял Сева и сразу замкнулся, обиделся.

— Это научный термин, — пояснила она, — означающий то же самое. А вообще-то фрейдизм — модная, но далекая от научной базы философская концепция.

Он продолжал дуться и молчать, скулы его напряглись, взгляд затуманился.