Взять измором или наказать сказочника (СИ) - Благосклонная Ядвига "Bambie"

Стянув с него куртку, мы общими усилиями справились с его кроссовками.

— Могла бы сразу сказать, что хочешь меня раздеть, — пьяно хихикнул и дернул за волосы.

Раздраженно закатив глаза, потянула за свитер в комнату, слушая его бубнеж.

— Ты что, Цветочек, я не такой!

— Спи, Морозов! Спи! — отрезала и толкнула на кровать.

Пьяное тело шлепнулось. Безмятежно улыбаясь, он закрыл глаза и промямлил:

— Варька, коза, влюбила своими пирогами.

И уснул, так и оставив меня замереть в изумлении около двери.

Чай я так и не попила. Под впечатлением от сказанных в бреду слов, долго рассматривала потолок в родительской комнате.

Это не могло быть правдой! Никак не могло! Парень вдрызг пьянющий, ему бы стоять нормально, не то что соображать. Но даже отрицание и холодный подход не мог стереть улыбки. Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. Насколько правдива эта фраза? Мне не терпелось узнать.

А утром я была бодра, как огурчик. Почему-то на Илью больше не злилась и даже когда зашла в комнату, то заботливо поставила на тумбочку стакан воды и таблетку от головы.

Должно быть, я не то, что наступала на одни и те же грабли, а всё время носила их с собой.

Вместо того, чтобы вышвырнуть за шкирку беспардонного волчару, я стала готовить завтрак.

«Нет! Не буду!» — сперва говорила, а сама, не соответствуя своим словам, топала на кухню.

«Он вновь с меня посмеется. Он же шут гороховый!» — а сама достала яйца из холодильника.

«Он же паразит! Негодяй!» — обзывала, между тем стряпая оладьи.

— Шикарный вид, — услышала я позади, отчего испуганно подпрыгнула.

Обернуться страшно. Встала, как вкопанная, даже дышать перестала. Своим появлением Илья перекрыл мне кислород. Вот он момент истины. Такой будоражащий и волнующий, с непредсказуемым концом.

— Цветочек, — усмехнулся, — сзади ты просто превосходна, но мне не особо нравится разговаривать со спиной.

Дежавю. Никак иначе. Снова тоже дрожь по спине, однако на сей раз в сто крат сильнее.

Последняя оладья оказалась в тарелке, медленно выключила конфорку и повернулась.

Илья выглядел неплохо, учитывая, какие вчера дрова показались на моей лестничной клетке. Волосы в беспорядке, штаны сидели неприлично низко на бедрах, но вот что действительно заставило меня на миг смущенно стушеваться, так это голый торс. Вчерашнего свитшота, как будто и не было. Ох, и красавец же этот Морозов! Неловко стало, пусть и это было глупо.

— Итак, что у нас на завтрак? — с любопытством поинтересовался, усевшись за стол.

Озадаченно, обернулась по сторонам, будто в поисках камеры, но ничего не нашла.

— Кхм, оладушки, — ответив, поставила перед ним тарелку. — Кофе? Чай?

— Кофе, — непринужденно буркнул, не сводя с меня своих карих глазенок, в который плясали дьяволята.

Пока кофе варился, я нашла себе дело. Поставила варенье на стол, маслице с холодильника, нарезала пару бутербродиков, а там и кофе был готов. Себе налила чай, которым, увы, ночью так и не довелось насладиться.

После мы сидели напротив. Тишина прерывалась лишь стуком чашек об стол и тиканьем часов.

Тик-так! Тик-так! Тик-так!

А сидеть, не шевелясь, пытаясь занять чем-то собственное внимание, ещё сложнее.

Что говорить? О чем? Казалось, только я себя мучила вопросами.

Морозов невозмутимо жевал, да пялился на меня. Поерзав, я отпила глоток и тут же на месте подскочила, когда чашка парня приземлилась на стол с громким стуком.

— Варька! — вся его напускная безразличность полетела в тартарары, — что мы как чужие друг другу?

— А кто мы, Илья? — спокойно отозвалась, вновь отпивая чай. Мне необходимо было чем-то занять свои подрагивающие пальчики.

— Малая, — со вздохом отчаяния вырвалось у него. Протянув свою руку, он взял мою в свою. — Ты злишься на меня?

Пожала плечами. Злилась. А как же не беситься, когда твоими чувствами играли?

«То-то же! Так что нечего, Морозов, мне тут чашками стучать!» — подумала я, а на деле в рот чая набрала и молчок.

— Зачем ты поспорила? — повторил вчерашний вопрос.

— А зачем ты девкам мозги пудришь?

— Что? — сам невинность, нимб только дома забыл. Однако, Варьку Цветкову не проведешь, он волк в овечьей шкуре! По крайне мере, когда делал такое изумленно лицо. — Когда такое было? — уже возмущенно.

— Всегда! — поставила со стуком чашку. — Сколько девчонок из-за тебя плакали? Зачем ты им пудришь мозги? — подорвалась со стула.

— Что-то не припомню такого, — сощурился и тоже поднялся.

— Конечно, ты не помнишь! — фальшиво рассмеялась. — Сделал дело и свалил! Что насчет той девчонки, что месяц назад в кафе от тебя сбежала? А тех двух предыдущих, которые повелись на твои сладкие речи?

— Ты про Аньку что-ли?

Фыркнула и сложила руки на груди. Это просто невероятно!

— Малая, а что ты о ней знаешь? — угрожающе рыкнул. — Ну, люблю я поговорить, а вы, бабы? Нет, что ли? — саркастически скривил свою морду. — Я не такая, я жду трамвая! — помахал руками. — Главное, чтоб человек был хороший! С милым и рай в шалаше! Не так вы, разве, говорите?

Промолчала, отвернув голову.

— И кто сказки рассказывает?! Это просто обычный треп. Вы рассказываете, чтоб в кошелек залезть. Мы рассказываем, чтоб в трусы. Все по чесноку! В этом мире не придумали ничего другого. И если ты думаешь, что Анька была «не такая», то спешу тебя огорчить. Неделя и «святая» и «невинная» Анечка вдруг превратилась в обычную подстилку.

Его слова были гадкими, но почему они звучали так правдиво? Почему на глаза наворачивались слезы? Неужели, и я для него была такая? Обычная… подстилка?

— А мне? Морозов, зачем ты мне все это говорил? Звезды для меня! Глаза красивые! — всхлипнула.

— А чем ты отличалась от всех? Ты строила глазки и что-то я не замечал, чтобы ты была особо против.

— Потому что это спор! — истерично закричала, ударив его в грудь своим маленьким кулачком со всей имеющейся силой.

— Откуда я нахрен знал? — схватил меня и притянул к себе. Со всей накопившейся яростью мы убивали друг друга глазами. — Откуда я мог знать, что ты, коза, меня пирогами своими влю… — оступился и сглотнул, — бишь, — шепотом, едва ли слышно добавил.

Его глаза больше не были полны ярости. В них было что-то другое, что-то теплое, обволакивающее, наполненное нежностью и трепетом. Что-то что только зарождалось и было столь хлипким как хрусталь, но таким ощутимым как сталь. И я могла поклясться, что мои глаза были отображением его бездны. Так на меня никто не смотрел.

Сердце мое хотело выскочить, щеки заалели, а руки вцепилась в плечи.

— Так, — запнулась, прикусив губу, — это правда?

— Прости меня, Варь, — нежно взял меня за подбородок, закидывая голову назад. — Что-то было в твоем пироге, — улыбнулся. — А у тебя и правда самые красивые глаза в мире.

И его губы накрыли мои. Нежно, словно познавая их, наслаждаясь ими, изучая контур языком, покусывая губу, отчего внизу живота разлилось томление. Рука поглаживала щеку, а сам Морозов пошел напором на меня.

Задом он вытеснил меня в коридор, из коридора в комнату, там я неуклюже запнулась об оставленный свитшот, но упала уже на кровать.

— Цветочек, — прошептал, прижимая меня к кровати, а я сладко застонала. Мой халатик задрался, но не случайно, а намеренно, рукой Ильи.

Шепот, губы, стоны, затем полетели вещи, что были крайне лишними. Остались только два человека обнаженные друг перед другом телом и душой. Это абсолютная гармония.

— Цветочек, давай! Вот так, — горячо на ухо промолвил, взяв мою руки в свою и ведя по себе.

Застенчиво, но с любопытством я ловила каждое его слово. Когда из его уст вырвалось нечто первобытное, что откликнулись и во мне, не было мочи ждать.

— Илюша! — простонала и призывно поцеловала в шею, подбородок, ключицу.

— Сейчас, Цветочек! Сейчас!

Он встал, но тут же рассеяно оглянулся и, улыбнувшись, пожал плечами.