Сколько весит счастье - Ольга Славина

– Борис сказал: они ждали ребенка, а Машу заставили сделать аборт.

– Этого не потребовалось, – покачала головой Илья. – У нее случился выкидыш. Он выбрал подходящее время: она устала и от ломок, и от наркотиков. Она была на грани. Он заставил ее написать прощальную записку. Она думала, что они умрут вместе. А он снимал казнь на видео. Покончить с собой не пытался, собирался сбежать и смотреть кино. Он не хотел умирать, ему понравилось убивать. Он смаковал момент, свою власть над жизнью и смертью. Ему нужны были игрушки не из пластмассы, которыми отец с детства его заваливал, а из плоти и крови. Чтобы пролить эту кровь. Думаю, Борис по-настоящему болен. Но вряд ли в клинике его серьезно лечили. Фроловский-старший заплатил за уход, за присмотр. Он считал его нормальным, только слегка запутавшимся и расшалившимся мальчиком…

– Ужасно, что вам пришлось это пережить, – вздохнула Женя.

И этот псих валил все на Болтовых. Возмущался, что они были против их отношений, прятали от него Машу. Как будто есть на свете родители, которые обрадуются наркокурьеру, зашедшему в гости к их ребенку. Надо же какие контрасты: безупречная Лена и ее брат – монстр. Но она же не виновата…

– Нам всем пришлось много чего пережить, – напомнил Илья. – Но теперь все позади.

А впереди был ее дом. И ее крыша, которую чуть не снесло. Женя надеялась, что теперь люк закрыт и не будет манить ее своей чернотой.

– Спасибо за доставку, – сказала Женя, выбираясь на улицу.

Илья заглушил мотор и тоже вышел. Пискнула сигнализация. Женя посмотрела на него изумленно.

– Не думаешь же ты, что я оставлю тебя одну, – пожал плечами Илья. – Тебе будут сниться кошмары.

Ну да, рядом с ним она вообще не сможет заснуть.

– Что вы, Илья Игоревич. Не надо. Вас дома ждут. Я сама. Вы же сами сказали, что все уже позади.

– Мне так будет спокойнее.

– Но у меня нет лишней кровати. И лишней подушки, если честно, тоже.

– Я согласен на лишнее кресло.

– Это невозможно!

Он должен ночевать в люксах, на худой конец в самолетных креслах бизнес-класса, а не в обшарпанных съемных квартирах.

– Женя, мы или будем препираться до утра, или сделаем по-моему. Тем более, что я – твой начальник. Не думаешь же ты, что я подпишу твое дурацкое заявление.

– Но вы же обещали, – растерялась она.

– Ты написала это под давлением Бориса. Он хотел сделать так, чтобы тебя никто не искал. Но сейчас он больше не опасен. И ты должна остаться. Ты же говорила, что тебя устраивает и работа, и зарплата, и начальство.

– Да, но…

– Я больше не могу слушать твои «но»! – строго предупредил Илья. – Если ты уйдешь, это будет из-за меня.

– Нет, вы ни при чем!

– Тогда почему ты хочешь наказать меня чувством вины?

Она наказала себя. Бессонницей. Женя ворочалась на старом диване, а Илья пытался заснуть в кресле. Ей было стыдно за свой халат, за неподметенный пол, за скрип пружин. Сюрреализм какой-то! Илье здесь не место. Зачем ему все это? Хождение в народ? Чтобы было, что рассказать как анекдот на светской тусовке?

Совсем недавно Женя приняла бы это на свой счет. Прыгала бы от восторга, бросилась бы ему на шею и предложила разделить с ней диван. Глупо, но даже самая последняя дурнушка верит, что у принца имеется специальный бинокль, который сразу покажет красоты ее души.

Теперь же Женя не испытывала ничего, кроме неловкости и сожаления. Зачем он так бездарно тратит свое время? Ведь его, наверняка, ждет жена. В супружеской постели, которая, вероятно, больше Жениной комнаты.

Правда, все-таки лучше переживать из-за этого, чем из-за ножа, занесенного над тобой.

Она, видимо, все-таки заснула. Потому что Илья разбудил ее в 8 утра.

– Мы едем в Москву, – объявил он. – Очередная командировка. Очень срочная и важная. Без тебя мне никак не обойтись.

Он велел ей собираться, а сам заехал к себе побриться и переодеться. Лену не встретил. Раньше 12 часов она не вставала. На это он и надеялся.

Женя уже устала удивляться. Вытянула из шкафа серые брюки и очередную черную водолазку и была готова через 20 минут. Позавтракали они в кофейне. Дорога пролетела быстро. Светило солнце, и казалось, что факелы и свечи вообще ни к чему. И подвалы не строят, только веранды, увитые плющом.

– Какая музыка тебе нравится? – поинтересовался Илья.

– Красивая, – пожала она плечами.

И про любовь. Наверное, это одно и то же.

– Поройся в бардачке, – предложил он, будто они лет сто знакомы, и пятьдесят из них она роется в его вещах.

В бардачке лежал джаз. И почему-то диск Земфиры.

– Маша оставила, – объяснил он.

Конечно, она поставила то, что забыла Маша. «Моей огромной любви хватит нам двоим с головою…». Красиво. Но неправда. А он больше не может слушать ее «но».

Важная командировка оказалась важна не для производства, а для души. Вместо эксплуатации рабочего класса капиталист Илья Болотов устроил реабилитацию после случившегося. Себе и Жене. Прогулка на катере по Москве-реке, выставка импрессионистов на Крымском валу, обед в одном ресторане, ужин в другом.

Меню Женя читала, как магическое заклинание: непонятно, но возвышенно.

– Дорадо – это рыба, брошет – курица с овощами, – подсказал Илья. – Попробуй, всё очень вкусно.

Она кивала, хотя знала, что стоит только начать, она вряд ли сможет остановиться и запросто отправит в унитаз свою месячную зарплату. Стыдно же будет! Поэтому она заказала овощную нарезку и старалась не сравнивать себя с другими посетителями. Конечно, ее бледный вид и дешевая одежда позорят Илью. Но, может быть, он не встретит никого из знакомых и позор не станет публичным. А если даже встретит, можно сказать, что это благотворительная акция. Женя выиграла обед с господином Болотовым в лотерею, деньги от которой пошли для голодающих диетиков. Ничего личного. Елене Анатольевне не о чем волноваться.

Разговор на посторонние темы у них не очень-то получался. В каждом вопросе Ильи Жене слышался подвох.

– Где ты училась? Кем раньше работала? А очки у тебя есть? Ну значит, ты не настоящий библиотекарь. У настоящих должны быть очки с толстыми стеклами, чтобы укоризненно смотреть из-под них на тех, кто не вернул книги в срок. Между прочим, таких большинство.

– Я выдавала книги зэкам. У них к срокам трепетное отношение, – резко сказала Женя, чтобы он понял, наконец, что у них нет ничего общего, даже представления о библиотеках.

Потом Илье позвонил Сергей.

– Полчаса назад Борис Фроловский повесился в камере СИЗО, – сообщил он.

Надо же! Сам напоролся на собственный меч.

– Совесть замучила? Или ей помогли?

– Вроде, сам. Правда, я слышал, его навещал отец. Вряд ли он сможет теперь его отмазать. Зато сынок все еще был способен испортить репутацию отца. А теперь есть возможность скорбеть с достоинством. Сын – не наркоман, убийца и псих, а юноша, погибший во цвете лет. Но главное, Борис больше никого не убьет.