Допельдон, или О чем думает мужчина? - Эдуард Семенов

Нет никаких тормозов. Кто смел, то и съел. Можно все. Но это оказалось не так-то просто. Получилось, что хорошо работать и зарабатывать деньги — это не одно и тоже. Для того, чтобы зарабатывать деньги, нужно было быть не просто смелым, нужно было быть жестоким. Нужно было забыть о таких понятиях, как честь, дружба и прочие сантименты. Ничего этого нет!

Есть только ты и холодный взгляд как дуло пистолета…

Меня постоянно преследовал тот взгляд. Он был где-то там, на подкорке. Мне казалось, что с таким страхом в душе, вообще просто невозможно жить дальше. И нечего думать ни о будущем, ни о карьере, ни о чем…

Я поступил в институт. Женился. У меня родился сын. Я занялся бизнесом, как и все, торгово-закупочными операциями, и при этом постоянно находил время для тренировок. Каждое утро я выбегал в парк, чтобы выполнить комплекс упражнений, а вечерами я пропадал в качалке, где тренировался до умопомрачения…

Моим учебником снова стала зеленая тетрадка. Она уже давно обтрепалась и стала еще толще от газетных и журнальных вырезок.

Туда добавились статьи об Арнольде, Чаке Норрисе и Брюсе Ли. Я приобрел все пять фильмов с участием гонконгского актера: «Путь дракона», «Выход дракона», «Игры смерти», «Большой босс» — и смотрел их при каждом удобном случае, как какое-то откровение. Я скупал всю литературу по боевым искусствам, которая в то время бурно продавалась на книжных лотках и переходах. Естественно увлекся чань-буддизмом и эзотерикой. Я пытался найти ответ на вопрос, который меня больше всего мучил.

Как? Как противостоять этому взгляду?

И мне казалось, что я всего лишь в одном шаге до ответа на этот вопрос…

Сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что, наверное, восточные единоборства тогда для меня были заменителем той душевной пустоты, которая образовалась в результате раскола моей страны.

Кто-то ударился в религию, а я вот ударился в единоборства. Отдаваясь им полностью, я не видел всего того, что твориться вокруг меня. Не хотел видеть. Я держался за эту соломинку, как за спасательный круг. Мне нужно было на что-то опереться, во что-то верить. И, поскольку верить было не во что и не в кого, я верил в силу кулака и собственного тела.

Это было моей идеологией.

Я был уверен, что однажды наступит такой день, когда я снова увижу тот взгляд, который как дуло пистолета, и тогда все будет зависеть от моей реакции.

Тогда и наступит момент истины.

…Их было трое. Они подъехали к моему дому на белой «Хонде». Я как раз гулял с коляской, с сыном, поэтому избежать встречи было никак нельзя. Машина остановилась. Опустилось стекло.

— Садись, тебя хочет видеть Борисыч.

Я знал, что садиться в машину никак нельзя. Никак.

Поэтому я огрызнулся.

— Если Борисычу надо, то пусть он сам ко мне и приезжает. Я с ним больше никаких дел иметь не хочу.

К горлу подкатил комок. А живот предательски забурлил.

— Что… так и передать Борисычу?

— Да. Так и передайте.

Захотелось сесть. Но можно было только опереться на ручку коляски. Коляска предательски задрожала.

— Хорош, гнать. Никто тебя не тронет. У Борисыча к тебе есть деловой разговор.

— А где Борисыч?

— Ждет у тебя на складе.

Это было похоже на правду. Если бы они захотели со мной разобраться, то приехали бы ночью. Когда во дворе никого нет. А не сейчас, когда здесь полно народа, и все с увлечением следят за нашим разговором. Если со мной что-то случится, то несложно будет их вычислить.

— Ну ладно, — говорю им. — Поехали. Только до склада. И никуда больше.

— Можешь не сомневаться.

Я сел на заднее сидение. У окна. В голове мелькнула мысль, что если бы они задумали что-то недоброе, то тогда бы посадили меня между собой. А так нет. От такой мысли стало спокойнее дышать.

Машина развернулась на пятачке перед домом и, шелестя шинами, выскочила на шоссе. Я снова напрягся. «Почему они выбрали эту дорогу? На склад можно проехать гораздо ближе…» В голове мелькнуло: «Если сейчас на светофоре повернут вправо, а не влево, значит везут меня куда-то в безлюдное место, скорее всего на Москва-реку. Придется выпрыгивать на ходу…»

Рука потянулась к ручке двери.

Но «Хонда» повернула налево. От живота отлегло. «Значит, все-таки на склад!»

Подъезжаем. Выхожу из салона. Отмечаю, что меня никто не пытается удержать. Взбегаю по ступенькам. Дергаю за ручку двери. Закрыто. Никого. И тут до меня доходит, что сегодня воскресенье. И на складе никого и не должно было быть, а значит…

Оборачиваюсь. Из машины выходят только двое.

Я поднимаю руки, показывая им открытые ладони.

— Подождите. В чем дело? Где Борисыч?

Хотя мне уже стало понятно, что его здесь и не должно было быть.

И меня сюда привезли, чтобы наказать…

Да, время было тяжелое. И предложение, которое три месяца назад мне сделал Борисыч, было весьма заманчивым. Он предложил использовать склад как перевалочный пункт. Для мелкооптовой торговли. Склад забивался под завязку каким-то дефицитным продуктом, и мы его реализовывали, получали с этого неплохой процент, плюс аренду. Добычу дефицитного товара Борисыч брал на себя, а мы — реализацию.

Однажды Борисыч привез на склад партию товара. Оставил ее на ночь, а на следующий день увез. Мы его даже не продавали. Борисыч объяснил, что это единичный случай, мол, товар не его. Попросили. Перебросить. Ну, один раз, ничего страшно. Свои люди, сочтемся.

Потом я узнал, что Борисыч это делал несколько раз за моей спиной. Он привозил товар на склад ближе к ночи, когда я уходил домой. Привозил по поддельным документам, а иногда и вообще даже без накладных. А на следующий день, когда я снова уходил дома, он увозил его. Даже не предупреждая меня.

Явись к нам любой постовой с проверкой в это время, я не смог бы объяснить, откуда у меня товар. А если не могу объяснить, значит я его украл. Мне стало понятно, что нас просто разводят как лохов, и я запретил принимать на склад любой товар от Борисыча.

Все эти мысли промелькнули в моей голове в одно мгновение, пока парни выходили из машины и шли ко мне.

А потом я снова увидел тот самый взгляд…

Он был у того, кто остался сидеть в машине. Его звали Бок.

Бок коротко приказал своим подельникам.

— Договоритесь с ним. Объясните, как надо работать!

Я смотрю через видоискатель на своего сына. Навожу резкость. Кричу.

— Внимание, мотор! Начали!

Сын корчит рожу и бьет ногой по стоящему перед ним противнику. Выбивает у него из руки нож.

Нож летит в сторону, со звоном ударяется о стену. Падает на пол. Камера фиксирует этот полет. Противник сына в страхе отбегает и кричит:

— Схватите его!

Из двери напротив появляется парень. При виде сына он ругается и бьет его кулаком. Сын ловко ныряет под руку и наносит удар коленом в живот. Сзади на моего мальчика набрасывается еще один парень. Сын бьет ему затылком в подбородок, кусает за руку и, вывернув руку, опрокидывает на спину. Потом еще одного и еще. По идее в фильме здесь должны будут во всю трещать кости и слышаться стоны. Но ничего подобного пока нет.

Треск и стоны мы наложим чуть позже в монтажной мастерской, а пока главное, чтобы драка была похожей на настоящую. И ребята стараются, чтобы все было так, как надо.

В пылу съемочной драки одному из актеров даже выворачивают ногу. Наконец, мой сын расправляется со всеми своими врагами и остается один. Он тяжело дышит. Слеза течет по щеке. Скупая слеза победителя. «Вот артист, а! Умеет же, когда хочет!»

Камера крупно наезжает на его лицо.

— Стоп, снято!

Я откидываюсь на спинку стула и снова начинаю нервно прикусывать губу.

Ребята с ожиданием смотрят на меня. Я понимаю, чего они ждут. Они хотят, что бы я, наконец, сказал сокровенную для них фразу: «На сегодня все!» Но я не спешу. Я просто не могу сказать этого. Да. В последнем кадре сын сыграл здорово, но… во всем остальном…

Сын смотрит на меня вопросительно и несколько раздраженно:

— Ну что еще один дубль?

Я киваю головой.

— Да, мне нужно, чтобы ты не механически выполнял приемы, а в буквальном смысле ненавидел своих врагов. Понимаешь? Ненавидел. Лютой ненавистью.

Сын морщится.

— Па, мне кажется, это ты что-то не понимаешь.

— Чего?

— Что сейчас уже никто не будет так драться?

От неожиданности я начинаю моргать.

— Почему? — не понимаю я слов сына. — А что сейчас изменилось? У тебя есть две руки, две ноги. Голова. Перед тобой враг. У него в руке нож. Ты должен выбить его, или он тебя им убьет. Все просто.

Сын хмыкает.

— Нет. Проще договориться.

— Договориться?

У меня аж в виске заломило. Начинает дергаться левая бровь. Я открываю рот, чтобы сказать что-то резкое, но глаза застилает пелена.