Веселые ребята - Ирина Муравьева

— Ну, — сама почему-то волнуясь, сказала ей Галина Аркадьевна, — ну, читай.

Ильина облизнула слипшиеся губы и умоляюще посмотрела туда, где должен был находиться Орлов. Сердце ее колотилось, в глазах прыгали разноцветные точки, поэтому Орлова она не разглядела, но разглядела что-то большое, белое, с нахмуренными бровями и, догадавшись по приятному запаху знакомого пота, что это именно Орлов, чуть не расплакалась.

— Мой рассказ называется «Отомсти за меня», — дрожащим голосом сказала Ильина.

— Ну, — сказала Галина Аркадьевна.

— Вот, — сказала Ильина и принялась за чтение.

«В первом ряду сидела женщина, низко опустив голову. Когда ввели преступника, раздался ее крик: „Прощай, сынок!“ Преступником был красивый молодой юноша лет семнадцати. У него были голубые глаза, волосы, остриженные под гаврош, и большой клин. Раздался крик прокурора:

— Вы признаете себя в том, что убили человека?

— Да!

Состоялось вынесение приговора, и потом преступнику дали последнее слово.

«Я расскажу все сначала, — сказал юноша. — Мне было пятнадцать лет, когда мы приехали в этот город. Наступило 1 сентября, и я пошел в школу. Войдя в 8-й класс, я сел за первую парту. Тут же подошла какая-то девочка и сказала:

— Тут сижу я и Васильев.

Потом она сказала, что на последней парте никто не сидит. Затем подала мне руку и сказала:

— Давай знакомиться. Меня зовут Вера Иванова.

И, не сказав ни слова, она вылетела из класса стрелой. В школе я очень хорошо учился. Однажды ко мне подошла Вера и попросила, чтобы я ее проводил. Когда мы оделись и пошли, я заметил, что Вера смотрит на меня очень ласково. Но я спросил ее, почему она не хочет помочь Светлане Кузнецовой, которая отстает по математике. И Вера не стала мне отвечать, а убежала. Однажды я сидел дома и занимался, и тут ко мне в окно влетел аккуратно запечатанный лист бумаги. Я развернул его и прочитал: «Валера! Ты мне нравишься. Давай дружить. Приходи сегодня к кинотеатру „Стрела“ в 19–00. Света».

Я пришел к кинотеатру и увидел Свету. Она была прелестна. Особенно меня поразили ее большие карие глаза. Мы начали дружить, но никто в школе об этом не знал. Однажды я провожал ее домой и поцеловал, но в ответ получил пощечину. Я не обиделся. Наоборот: после этого Света стала мне дорога еще больше. Приближался мой день рождения и одновременно Новый год. Так как я один сын у родителей, моя мама пригласила ко мне в гости весь класс. Все пришли, но Светы почему-то не было. Я уже начал волноваться, но вот раздался звонок. Это была Света. Увидев мою маму, она сначала смутилась, но потом все было нормально. Весь вечер мы провели со Светой и много танцевали. Однажды я обернулся и увидел, что на меня очень пристально смотрят чьи-то черные глаза. Это была Вера. Потом она ушла, сказав, что у нее разболелась голова. Когда праздничный вечер закончился, я пошел провожать Свету. Подойдя к ее дому, я спросил:

— Света! Можно, я тебя поцелую?

— Нет, — сказала Света, но я не послушался и все же поцеловал ее.

Это был мой первый поцелуй девушке в губы. Из дома напротив донеслась какая-то очень хорошая песня. Мы уже подходили к Светиному дому.

— Какая печальная песня, — сказала Света и прижалась к моему плечу.

Разве я мог подумать, что в этот момент она прощалась со мной и со своей юностью навсегда?

— Иди, — сказала она, — дальше я дойду сама.

Я стоял и смотрел ей вслед. Она уже скрылась за поворотом. Вдруг раздался крик. Я бросился туда, не понимая, что произошло».

На глазах у подсудимого появились слезы.

— Дайте ему воды, — сказал судья.

Подсудимый выпил воды и сказал:

«Я увидел Свету, которая держалась за дерево и медленно скользила на землю.

Я бросился к ней:

— Светочка! — закричал я.

— Валерик, меня что-то кольнуло в спину, — сказала Света.

Я посмотрел на ее спину. О! Как это было страшно! Как раз напротив сердца на спине у Светы торчал нож. Я выдернул его и бросил на землю. Увидев эту ужасную рану, я понял, что ей осталось совсем мало жить. Я опустился на колени, обнял ее и зарыдал, как маленький ребенок.

— Валерик, перестань, послушай лучше, что я тебе скажу, — с трудом, как будто сквозь сон, сказала она.

Я крепко обнял ее и поцеловал в горячие губы.

— Как я хочу, — сказала Света, — работать, так же, как все. Учиться. Радоваться тому, что наша жизнь так прекрасна!

— Не умирай, Света! — сказал я, сам не понимая, что она больше не придет никогда.

Я поднял ее на руки и положил на скамейку. Мне казалось, что она спит.

— Света, Светочка! — рыдал я. — Умоляю тебя, встань! Зачем жизнь так жестоко отомстила нам? Ну зачем?»

Галина Аркадьевна с ненавистью посмотрела на Соколову, которая громко всхлипнула.

— Соколова, — прошипела Галина Аркадьевна, — ты сейчас выйдешь из класса!

— Ни за что, — испуганно ответила Соколова и изо всех сил зажала рот ладонью, — я же не узнаю, чем кончилось!

— Читай, Тамара, — кивнула Галина Аркадьевна ярко-красной от переживаний Томке Ильиной, — нам очень интересно, читай!

«…подсудимый замолк и опустил голову. Все женщины в зале суда громко рыдали. Мужчины тоже плакали без стыда и стеснения. Даже главный судья снял очки и вытер глаза.

«Вы просили рассказать, как это было, — сказал подсудимый, — так слушайте. До утра я смотрел на Свету, которая лежала на скамейке, излитая кровью. Очнувшись, я взял ее на руки и пошел домой. Я поднялся по лестнице, постучал в дверь ногой, и больше я ничего не помню. На следующий день я пошел на то место, где убили Свету. Я закрыл глаза, в ушах звенело: „Валерик, я так хотела жить! Отомсти за меня, любимый!“

Утром на следующий день в классе ко мне подошла Вера Иванова и сказала:

— Валера, это я убила Свету. Прости меня, ведь я любила тебя.

Но я не стал слушать ее и убежал. О, как я ненавидел ее! Потом я схватил свой перочинный острый нож и воткнул его прямо ей в сердце. А теперь судите меня, мне это безразлично. Я убил Иванову и не жалею об этом. Света была самым дорогим, что у меня было в жизни. Судья, я прошу вас: пусть подойдет моя мать».

— Пропустите мать Лебедева, — приказал судья.

— Сыночек, — сказала мать, — я ни в чем не виню тебя, но ты бледен! Что с тобой? Ты болен?

— Выслушай меня, мама, я выпил яд, и мне осталось жить две минуты. Я прошу похоронить меня рядом со Светой.

— Сыночек, родимый, что ты наделал?

В зале все рыдали, глядя на мать и сына.

— Света, я иду к тебе! Родная, любимая моя Света! Мы опять будем вместе!

— Валерочка, сынок! Мой любимый, мой единственный!

Мать рыдала, склонившись над сыном.

— Катя, Катенька, успокойся, — со слезами на глазах говорил отец Валеры.

В зале была тишина, и лишь слезы нарушали эту тишину».

— Всё? — со слезами на глазах спросила Галина Аркадьевна.

— Всё, — ответила Ильина.

— Высказывайтесь, — с ненавистью к прячущей в ладони лицо Соколовой сказала Галина Аркадьевна.

— Тамара, — начала Карпова Татьяна с завистью, которая с самого рождения мучила ее, — это очень хороший рассказ, но он требует доработки. Мне кажется, что нужно рассказать, что было с Валерой, когда он пришел домой и принес туда Свету.

— Он пообедал, — негромко и словно бы с раздумьем сказала Соколова сквозь сложенные ладони, — сам пообедал и Свету покормил.

Лапидус громко расхохотался, но Галина Аркадьевна не успела даже отреагировать ни на гадкий этот смех, ни на отвратительную издевку Соколовой, потому что со своей третьей парты у окна вдруг вскочила Наталья Чернецкая, и была она совершенно не похожа на саму себя — розовую, с прекрасно уложенными каштановыми кудрями, в аккуратной отглаженной форме и со слегка подкрашенными лукавыми ресницами. Она еще ничего не произнесла, но лицо было как мраморное, а под глазами пролегли резкие голубовато-черные тени, похожие на след только что растаявшего в овраге снега. Сами же глаза были зелеными и сверкающими, как у кошки. Чернецкая немного даже шипела, как при реакции в химической лаборатории, когда кислоту соединяют со щелочью, и руку для того, чтобы ей дали выступить, выбросила вперед так резко, что треснула подмышка.

— Слушаем тебя, Чернецкая, — разволновавшись, хрипнула Галина Аркадьевна.

— За такие рассказы, — резким, визжащим голосом сказала Наталья Чернецкая, — надо выгонять из комсомола!

— За такие… чего? — испугалась Галина Аркадьевна.

— Да! — еще громче закричала Чернецкая. — Да, выгонять! Комсомолец не может так писать! Комсомолка не имеет права так думать! Комсомольцы знают, что в наше время любовь — это не самое главное в жизни человека! И никто не убивает перочинным ножом девушку, потому что она отбила у другой девушки ее друга! Потому что вокруг друзья, и они помогут девушке пережить эту любовь! Это рассказ, в котором искажается наша жизнь, и тот, кто может так писать, во-первых, сам никогда не любил, и во-вторых…