Дитя мрака - Андерс Рослунд

— Эта девочка.

Ребенок, а может, девушка. Хрупкая, бледная, она не улыбалась ни на одной из четырех фотографий, приложенных к заявлению. Снимки расплывчатые, трудно разглядеть, только вот ухо бросалось в глаза. Серебряные колечки по всему контуру, сплошняком. Тоненькие, одно к одному, штук пятьдесят, а то и сотня.

— Сейчас она выглядит иначе. Но кольца в ушах… она тутошняя, из комнаты с одиннадцатью женщинами.

— Ты уверен?

— Последнее время я много раз встречал ее в коридорах. Даже говорил с ней. Они все обычно говорят со мной.

— Одиннадцать женщин?

— Я был в той комнате. Многие совсем девочки, не старше пятнадцати лет. Большая комната в туннеле, неподалеку от моего жилья. У них картонные коробки вместо столов, скатерти, вазы с цветами. Они живут там. Может, их много. Но я видел самое большее одиннадцать.

Свен Сундквист прочел информацию об обстоятельствах пропажи, личные данные, краткую биографию.

— Как она говорит?

— Что ты имеешь в виду?

— Диалект.

— Не Стокгольм. Южная Швеция. Лунд, Истад, может, Мальме.

Свен хотел улыбнуться, рассмеяться, но не подал виду. Судя по заявлению, девочке было четырнадцать. Пропала шесть недель назад. Из Хельсингборга, те же края, может, всего в нескольких милях…

Миллер говорил правду.

Эта девочка существует.

Значит, и остальные десять женщин из этой комнаты тоже существуют.

Эверт Гренс сел в буфетной на жесткий деревянный стул. Факс из экспертно-криминалистической лаборатории по-прежнему лежал между конфорками на плите.

Янника Педерсен целовала свою мать.

Он вернулся в кабинет, к предварительному расследованию, которое лежало на письменном столе. Отыскал отчет о вскрытии, еще раз прочитал о сорока семи колотых ранах, двенадцать из которых были смертельны, о невероятной жестокости трех последних атак, когда нож пробил тело насквозь.

Надо торопиться.

Он знал, что помешает, но все-таки позвонил.

— Не сейчас.

— Мне нужно знать.

— Подожди.

Он слышал, как Свен извинялся и как еще два голоса что-то ответили, но шум ветра заглушил их слова.

— Я почти у цели, Эверт.

— Что ты выяснил?

— Узнаешь через час.

— Я хочу знать сию минуту.

Он сообразил, что Свен на миг опустил телефон, в микрофоне шумел ветер.

— Там много несовершеннолетних.

— Ты уверен?

— Я верю ему. Он опознал одну из них. Говорит о комнате, где живут одиннадцать женщин. Как минимум четыре из них — дети.

Эверт Гренс не включал музыку и тем не менее проделал несколько танцевальных па.

Им известно, что в туннелях под Фридхемсплан находится человек пятьдесят. Известно, что многие из них несовершеннолетние. Известно, что слюна, обнаруженная на теле убитой, принадлежит ее дочери, пропавшей больше двух лет назад.

Его подземная операция была обоснованна.

И потому он спустится туда снова.

Миллер опознал четырнадцатилетнюю девочку, которую шесть недель назад объявили в розыск в Хельсингборге. Его описание соответствовало действительности. Он сказал правду.

Свен Сундквист все еще сердился на Эверта за неуместный звонок, когда достал из папки пластиковый файл, подколотый в самом низу. Очередная выдержка из разыскной базы. На год-другой постарше остальных, он специально попросил Хер-манссон найти это заявление.

Надеялся, что Миллер и дальше будет говорить правду.

— А вот эта девочка?

Миллер взглянул на два снимка, которые Свен положил ему на колени.

— Ты и ее видел?

Другая девочка, другое школьное фото. Лицо, которое время очень сильно изменило. Как и раньше, он провел пальцами по краям, хотел погладить ее по щеке, хотел поговорить с ней, упросить вернуться домой. Но не сделал этого. Когда минуло много дней, когда она стала заходить к нему спросить о чем-нибудь, или поговорить, или просто выкурить сигарету, было уже поздно.

— Это она.

Он рассказал Сильвии. А спустя три недели ее мать попросила передать записку. И теперь он сидит на скамейке и думает, что лучше бы ему держать язык за зубами.

— Янника. — Он крепко держал фотографию. — Она… такой она была, когда впервые спустилась под землю. Вся чистая, и кожа, и одежда. Ей хватило недели. Когда я увидел ее в следующий раз, она была грязная, в саже, волосы всклокоченные, взгляд мутный, как у тех, кто сидит на таблетках.

Свен Сундквист убедился, что бродяга говорит правду.

— Я уже задавал этот вопрос. И теперь повторю. — Он взглянул на Миллера: — Она жива?

Солнце погостило недолго и уже скрылось. Скамейки утонули в тени, стало еще холоднее. Миллер слегка покачивался взад-вперед, потом кивнул:

— Да.

— Она внизу?

— Я видел ее всего несколько часов назад. Она выглядела встревоженной, не разговаривала со мной как обычно.

Он опознал Яннику Педерсен. Опознал несовершеннолетнюю из Хельсингборга. Утверждал, что в комнате с вазами и картонными коробками живут еще десять женщин, из которых три несовершеннолетние. Свен Сундквист глядел на покачивающуюся спину Миллера и на хрупкую женщину, которая будто не шла, а парила в воздухе, провожал их взглядом до школьной ограды, за которой начиналась Санкт-Ёрансгатан. Он явственно чувствовал, как в нескольких метрах под ними дышат бездомные шведские дети.

Эверт Гренс поплотнее обмотал шею шарфом и натянул еще одну пару перчаток поверх тонких матерчатых. Он мерз нечасто, но ветер усилился, и на открытых пространствах Кунгсбру мороз кусался вовсю. Гренс шел медленно, двадцать минут от Крунуберга до дома, на седьмом этаже которого была прокуратура. Проходя мимо автомобилей у входа, он с улыбкой вспомнил пыльные штрафные квитанции, которые вчера вечером впервые достал из бардачка.

Они уже были там. Огестам сидел за своим письменным столом, Свен и Херманссон — за небольшим столом для совещаний в углу кабинета. Красивая комната. Обставленная антикварной мебелью, с видом на старый Стокгольм. Но, несмотря на множество совместных расследований, Гренс был здесь всего несколько раз, приходил, только когда не удавалось увильнуть от визита.

— Ты сегодня ездил в город, Огестам?

Все пили чай из большого термоса, который стоял на столе для совещаний. Наполняя чашку, Гренс смотрел на прокурора.

— Я прогулялся сюда пешком, подумал, что припарковаться будет трудновато.

Ларс Огестам пил чай, посчитав за благо смолчать. Свен Сундквист и Марианна Херманссон не понимали, к чему клонит Гренс, но заметили, что вид у комиссара очень довольный и что он с трудом сдерживает улыбку.

— Расследование по подозрению в торговле людьми. — Огестам встал. — Я его закрыл. — Он прошелся по кабинету, с тонкой папкой в руке, сорок три ребенка как отбросы. — У меня нет выбора. У нас нет выбора. Вы же были вчера на совещании. И слышали, что сказал Хорст Бауэр.

Решение Огестам принял еще тогда, во время беседы по-немецки за дверью кабинета Гренса, с глазу на глаз, это одно из многих преступлений, которые им известны, но никогда не будут доказаны.

Он положил папку на стол рядом с термосом, однако Херманссон остановила его.

— Вчера вечером, — сказала она, — я сидела на садовой скамейке возле двухэтажного дома в Викшё. Жуткий мороз и полуметровый снег по всей лужайке. Я приехала поговорить с девочкой, которая помогла нам опознать трех преступников. Уговаривала ее вернуться в дом. Она отказывалась. Она мерзла, дрожала, но еще не кончила кататься. Так она сказала. Я еще не кончила кататься.

Херманссон описала регрессию у пятнадцатилетней девочки, припадок эпилепсии у двенадцатилетнего мальчика, недетский страх маленьких людей, которые в своих желто-синих комбинезонах совсем недавно стояли в Крунуберге перед зданием полицейского управления, думая, что они в Шотландии.

— У меня нет выбора. Ты же знаешь, Херманссон. Ты сама говорила с Бауэром. — Огестам кивнул на синюю папку. — Я мог бы изменить формулировку и возбудить дознание о незаконных действиях в отношении детей. Но даже в таком случае мы не сможем доказать преступления подозреваемых, которых защищает Румыния. Если они и понесут наказание за свои предполагаемые преступления, это произойдет там.

Херманссон сглотнула, посмотрела на Эверта, потом на Огестама.

— По-твоему, это правильный выход?

— Нет. — Огестам развел руками. — Чертовски неправильный. И так считают все в этой комнате. — Он повернулся к Гренсу: — Или… Эверт, ты-то как думаешь?

— Семьсот пятьдесят крон за восемь сантиметров — это много. Почти сотня за сантиметр.

Херманссон снова сглотнула:

— Не поняла.

— Я думаю, выбора у нас нет. Иногда его не бывает, Херманссон.

Ларс Огестам подошел к письменному столу, взял новую папку, положил поверх дела, которого больше не было.