Шторм времени - Гордон Диксон

– Не следует недооценивать Тека, – напомнил я.

– Он умен, – мрачно продолжал Билл. – Но не интеллигентен. Он не в состоянии оценить важность погони за знаниями ради самих знаний. Если он когда-нибудь попытается взять над вами верх, я убью его. Я ему так и сказал.

Я уставился на Билла. Было ясно, что он не шутит.

– Никакой опасности нет, – сказал я. – Но в любом случае, прежде чем соберешься убивать кого-нибудь, подожди, пока я не позову на помощь. Нельзя застрелить кого-то по ошибке!

– Хорошо, – согласился Билл. Причем приблизительно таким же тоном, как если бы он соглашался не предлагать мне за завтраком соль, пока я сам об этом не попрошу.

– Вот и отлично, – сказал я. – Теперь все будет, как раньше. Так что забудем об этом.

Только так уже не было – я имею в виду, как раньше. Во-первых, от меня ушла Мэри, причем таким образом, что мне этого даже не объяснить. Вела она себя точно так же, как и прежде, но создавалось впечатление, будто она потеряла надежду на перерастание наших отношений в нечто большее, чем просто обоюдовыгодный союз. В подобной интерпретации это звучит, как нечто не слишком серьезное. Однако в моей душе это породило какое-то чувство вины, хотя я и был совершенно убежден, что я ей ничего не должен, и к тому же я был совершенно бессилен как-то исправить положение.

Тек тоже изменился. Он, как и раньше, выполнял все мои приказы, но я заметил, что, стоит создаться вакууму руководства, как он начинает командовать остальными, словно я назначил его своим заместителем. И наконец, была еще и девчонка...

Например, за то время, пока мой разум был занят паутиной, она, очевидно, получила имя. Все, похоже, звали ее Элли, но Мэри, когда я спросил ее, объяснила, что на самом деле – Эл-лен и что так назвал девчонку Тек. Ну, по крайней мере, это имело хоть какой-то смысл. Вряд ли она, после того как столько времени не могла вспомнить вообще ничего, вдруг вспомнила свое настоящее имя. Но когда я спросил Тека, с чего это он вдруг решил дать ей имя, он заявил, что, мол, ничего подобного не делал.

– Просто надо же мне было хоть как-то ее называть, – сказал он. – Ну я и спросил, какое имя она предпочитает, а она выбрала это.

Имя Эллен было удобоваримым. Интересно только, откуда она его выкопала. Но Элли, как они обычно кратко называли ее, почему-то казалось мне просто отвратительным. Я так и не смог заставить себя пользоваться им. Для меня она по-прежнему оставалась «девчонкой», но никто, кроме меня, ее так уже не называл.

Тек был к ней исключительно внимателен, и большую часть времени она проводила в его компании. Сам не знаю почему, но я вдруг понял, что мне это страшно не нравится. За время, прошедшее с тех первых дней, когда единственным, что на ней выглядело человеческим, были рубашка и джинсы, она, как я отметил, сильно повзрослела. Теперь она носила платья, которые – скорее всего с помощью Мэри – были подогнаны на нее, а ее волосы всегда были чисто вымыты и завязаны в конский хвост на затылке. Даже тело ее начало округляться.

Все это, конечно, пошло ей только на пользу. Она, как и всегда, была крайне скупа на слова, но в результате происшедших с ней изменений, она теперь казалась намного старше и, возможно, именно поэтому обратила на себя внимание Тека. Как я уже говорил, я понял, что не одобряю этого, хотя у меня и не было никаких резонных причин подойти к нему и велеть оставить ее в покое.

Во-первых, даже если бы он и согласился, я-то ведь прекрасно знал, что все дело в ней и она никогда не отстанет от него, в особенности, если инициатива станет исходить от меня. Во-вторых, раз я в свое время был готов оставить ее в одиночестве на берегу той реки, то кто я, такой, чтобы решать за нее подобные вопросы? И наконец, что я имею против Тека? С тех пор как он присоединился к нам, парень был просто образцом послушания, а она будто вчера родилась. Так зачем мне лезть в их дела?

И все равно их отношения мне не нравились. Меня не отпускало какое-то неразумное, почти отцовское чувство, что он и в подметки ей не годится. К несчастью, я не имел возможности поговорить с ней наедине, чтобы сказать об этом. Я ошибался, думая, что со временем она переборет в себе чувство, оттолкнувшее ее 6т меня в тот момент, когда я сидел на камне, и где благодаря Санди ко мне вернулся рассудок. Она вела себя так, будто я для нее пустое место.

Ну и черт с ней, в конце концов решил я и предался размышлениям о том, какую следующую цель должно поставить перед собой наше немногочисленное племя. Было совершенно ясно, что до сих пор мы блуждали без какой-либо определенной цели, влекомые вперед лишь моей полубессознательной маниакальной решимостью. Вечером того же дня, когда я решил выкинуть из головы проблему отношений девчонки и Тека, я дождался окончания обеда и собрал Порнярска и Билла.

– Давайте-ка отъедем в одном из джипов, – сказал я. – Настало время обсудить проблему штормов времени. Хочу поговорить в вами двоими без посторонних.

– Нет, – сказал Порнярск. – Ты хочешь поговорить со мной.

Билл сначала вроде бы удивился. Но потом явно приуныл. По выражению его лица всегда трудно было судить, какие чувства он испытывает на самом деле, но к этому времени я уже научился довольно точно определять его душевное состояние и теперь понял, что слова Порнярска для него были равнозначны пощечине.

– Ты извини, Порнярск, – сказал я, – но здесь я решаю, кто и когда участвует в разговоре.

– Нет, – сказал Билл. – Лучше поговорите с глазу на глаз. Это может быть важно.

Он повернулся и ушел.

Я открыл рот, чтобы окликнуть его, но потом передумал. В этом мальчишеском теле и за этим невинным лицом скрывалась взрослая и разумная личность, и сейчас он проявил себя человеком, способным думать в категориях куда более широких, чем – если судить по моей реакции на слова Порнярска, – я сам.

Я повернулся и взглянул на пришельца. Был еще ранний вечер, и окружающий пейзаж в розовеющем свете солнца казался мягким и нежным. На его фоне покрытое костяными пластинками неуклюжее тело Порнярска напоминало миниатюрного динозаврика из жестоких незапамятных времен. Порнярск молча стоял, смотрел на меня и ждал. Как я ни старался, я не мог догадаться, понял ли он то, что сейчас произошло между мной и Биллом, или остался совершенно равнодушен к человеческим чувствам.

На протяжении последних недель, полностью погруженный в Мечту, я вообще почти не обращал внимания на Порнярска. По правде говоря, от него, если он этого не хотел, все равно ничего невозможно было узнать. За это время его речь стала столь же членораздельной, как и речь большинства из нас, но мысли, скрывающиеся за его словами, по-прежнему не поддавались расшифровке. Он переходил от одного утверждения к другому, руководствуясь логикой, недоступной человеческому пониманию.