Дети ржавчины - Михаил Тырин

–  Боюсь тебя разочаровать, – хмуро проговорила Надежда.

–  Ты не бойся, а смотри в оба.

Мы тронулись. Мертвая деревня глядела на наши потуги слепыми глазами‑окнами. Мы проехали в один конец, потом вернулись. Объехали деревню вокруг с той стороны, где было посуше.

Надежда стала мрачной. «В самом деле, – думал я, – что она может здесь увидеть?» Вокруг деревни были только однообразные каменистые изломы земной коры, чуть присыпанные мало‑мальски плодородным слоем. Никакого намека на тайну прошлого или старое захоронение. Никаких старых вещей, остатков строений. Я даже поднялся на один из холмов и залез там на дерево, чтобы посмотреть на землю с высоты. Но высота ни о чем мне не сказала.

–  Хватит мучить лошадь, – тихо проговорила девушка. – Поехали, куда собирались. Ничего мы здесь не найдем, я даже не понимаю, где нахожусь.

–  У меня есть идея… – пробормотал я. – Мы можем походить по домам, посмотреть. Вдруг обнаружим еще что‑то. Наверняка у них был не только этот блок.

–  Тебе хочется ходить по чужим домам?

–  Совсем не хочется. Ну а вдруг?

В этот момент мы снова находились на краю деревни. Маршрут наш не отличался разнообразием, потому что разгуляться здесь было, в общем‑то, негде. И вдруг мы оба услышали стук. Это был одиночный громкий удар, словно кто‑то с одного маха вбил гвоздь в доску.

–  Там, – сразу прошептала девушка, указав на крайний дом.

–  Тс‑с‑с… – прошептал я в ответ. Но снова воцарилась тишина.

–  Я пойду проверю, – сказал я, вытаскивая из‑под соломы тесак. – Ты сиди, смотри за повозкой. Если что – кричи громче.

–  Я с тобой.

–  Сиди, тебе говорят!

Надежда сжала губы, но послушалась. Она сняла с пояса магнитную дубинку, проверила и приготовилась ждать. Я пошел к дому, стараясь, чтобы под ногами не чавкала грязь.

Предосторожность наверняка была лишней – мы достаточно уже наделали шума своей скрипучей повозкой, да и лошадь постоянно презрительно фыркала, видя наши тщетные усилия. Тем не менее мне хотелось быть незаметным. Пригнувшись, я пробрался под окно, отметив, что его легко выбить телом, если придется поспешно покидать дом. Было еще одно окно с другой стороны и дверь – со двора. Вокруг дома я ничего интересного не нашел, в том числе и следов. Неподалеку стоял сарайчик с распахнутой дверью, но он, судя по всему, пустовал. Я приготовился идти в дом.

Дверь мне удалось открыть почти бесшумно – ременные петли не имеют обыкновения громко скрипеть. А вот в темном коридорчике я зацепил курткой и осыпал груду каких‑то деревяшек, прислоненных к стене.

Я замер. Сначала было тихо, потом раздался истошный крик:

–  Кто?!

Несмотря на пылкость, голос был не очень сильным. Похоже, он принадлежал или старику, или больному человеку.

–  Погонщики! – крикнул я. – Можно войти? Изнутри раздалась тихая, но яростная ругань. Я выждал немного и толкнул дверь. На меня навалился тяжелый дух неухоженного жилища. В комнате стоял полумрак, и я сначала никого не увидел. Поэтому сразу отошел от двери – чтобы не словить, например, брошенный нож.

Никакой нож в меня не полетел. Я увидел стол у окна, рядом – лежанку, заваленную тряпьем. Когда это тряпье пошевелилось, я разглядел и хозяина – высохшего парализованного старика с лицом, поросшим спутанными серыми волосами. Он лежал под грудой тряпок, непонятно как существуя в этом тесном вонючем пространстве, в полном одиночестве.

–  Что надо? – спросил хозяин, не проявляя никакой приветливости.

–  Проезжали мимо, хотели купить здесь еды, – спокойно соврал я. – Что у вас произошло, где люди?

–  Еды им надо… – пробормотал дед со злобой в голосе. – Покупай, сколько влезет! Если найдешь, у кого…

Он сунул руки под свои тряпки и принялся чесаться, не переставая вполголоса сыпать ругательствами. Я решился присесть на край кособокой скамейки, что стояла у стола. И тут мне стало немножко не по себе. На столе валялась засохшая надкушенная лепешка, а вокруг темнела размазанная кровь и клочки шерсти. Словно бы здесь разделывали свежеубитого кролика или кошку.

Я отвел глаза и тут же наткнулся взглядом на подножие кровати. Там тоже была кровь, какие‑то серые клоки, а среди них – свернутый кольцом крысиный хвост.

–  Ты что, отец, сырыми крысами питаешься? – спросил я, брезгливо отодвигаясь.

–  А кто мне их варить будет? – проговорил старик и почему‑то засмеялся. Он нагнулся и вытащил из‑под лежанки деревянный ящик с бурым порошком, в котором темнели несколько крысиных тушек. Насколько я понял, порошок был солью, пропитавшейся кровью.

Он повалял одну тушку пальцами, достал, понюхал. Я увидел, что рядом с его лежбищем стоит длинная палка. Вероятно, он поджидал, пока крыса выползет на стол, чтобы полакомиться его лепешкой, и в тот момент на нее обрушивался удар.

–  Может, тебе чего принести? – предложил я, запоздало вспомнив, что в нашей повозке уже почти ничего не осталось из еды.

–  Ничего мне от тебя не надо. Хочешь объедками старика накормить? Езжай своей дорогой, – он вдруг посмотрел на дверь. – А это тоже погонщик?

В проходе стояла Надежда, настороженно поглядывая то на меня, то на хозяина. Дубинка – в опущенной руке.

– Иди к лошади, – велел я.

–  Я отогнала ее во двор, – ответила упрямая девчонка. – Ее с улицы не видно.

–  Ну, дела… – пробормотал старик и вновь начал расчесывать тело.

Я представил, сколько грязи и насекомых скопилось под тряпками.

–  Где люди? – вновь спросил я.

–  Люди‑то? Сгинули. В один день – как все ушли, так и не пришли. А кто остался – те тоже разбежались куда‑то. Один я здесь.

–  Куда же они ушли? И чего тебя с собой не прихватили?

–  А на кой ляд я им нужен? Какой от меня прок? Вы бы меня повезли с собой?

–  Повезем, если скажешь, куда тебе нужно.

–  Нечего меня трогать. Ступайте своей дорогой. Я все еще думал, сказать ли старику, что вся его деревня вымерла, а тела соседей и родственников лежат окаменевшие у болота. Не похоже, что он сильно от этого расстроится, хотя, как знать… Но меня опередила Надежда.

–  Дедушка, они все умерли, – проговорила она, внимательно наблюдая за ним.

–  Умерли – значит, такая у них дорога. А я вот – жив! – он расхохотался. – Хоть брюхо и пухнет от крысиных кишков, а вот живой таки!

Он уставился в одну точку, обдумывая известие.

–  Что ж, выходит, больше никто и не придет сюда? – растерянно проговорил старик минуту спустя. Но тут же спокойно добавил: – А и черт с ними. Полакомлюсь пока хвостатыми, а придет время – они мною пообедают.

Он искоса поглядел на меня.

–  Кто ж их поубивал?

–  Прорва убила.

–  Ну да… – кивнул дед. – Кто ж еще наших тронет? Кому мы еще нужны?

Я решил, что пора прекращать пустую болтовню и переходить к делу.

–  Старые вещи есть в деревне, отец?

–  А ты пришел наши вещи забрать? – с неожиданной злостью проговорил старик, прожигая меня взглядом. – Погонщик… – он закончил фразу новым набором ругательств.

–  Вещи у меня свои есть, – твердо ответил я, сбивая с него спесь. – Мне просто надо знать, откуда вы брали старые вещи.

–  Почем я знаю, откуда их брали? Я уже сто лет нигде ничего не беру – ноги у меня не шевелятся, понял, ты, молодой?!

–  Может, кто‑то говорил, – терпеливо продолжал я. – Ты же столько лет прожил, все должен знать здесь. Может, вспомнишь – хорошие старые вещи, не ржавые.

–  Не знаю никаких вещей. Мальчишки тут с железками бегали, а внучата мои… – он вдруг осекся, лицо его вытянулось. – Слышь, погонщик, а внучатки мои тоже померли?

–  Не знаю… Не видел… – невнятно проговорил я, растерянно обернувшись к Надежде. – Были там какие‑то дети…

Надежда шагнула вперед, заставив меня замолчать.

–  Ну что ты, дедушка, – напористо заговорила она. – Внучата твои живые, спаслись. Только они ушли отсюда.

–  Внучатки мои толковые, – мигом успокоился дед. – Знают, когда надо уходить.

Надежда вновь отступила за мою спину, успев бросить на меня негодующий взгляд.

–  Были у них железки, – неожиданно сказал старик. – Таскали их из омута и сюда тоже приносили. Бывало, что торговцы старое железо спрашивали. Я, правда, не смотрел за этим, насмотрелся уже…

–  Из какого омута, отец? – переспросил я, многозначительно взглянув на девушку. – Где он есть, этот омут?

–  Ты погоди, молодой. Я говорю, что пацаны ныряли, да только достать никто не мог. Там обрыв, весь в камнях. Глубоко. И я вроде нырял, когда малой был. Что‑то там видел, а что – не помню уже.

Я почувствовал, что Надежда схватила меня за рукав. Она что‑то шепнула мне, но я не разобрал, потому что все внимание было приковано сейчас к старику, который лежал, разбитый параличом, чесался, гнил заживо и не знал, что слова его для нас дороже любого клада.

–  Где омут? – настойчиво повторил я.

–  Да что ты заладил про свой омут?! – с досадой отрезал дед. – Езжай через деревню, а за мостком сворачивай – сам увидишь, там два холма рядышком, как шишки торчат. Прямо промеж них и бери. Там по камушкам, по камушкам – не заблудишься. Если пешком пойдешь – долго добираться будешь, а на телеге – еще дольше. Дороги нет, колеса в камнях увязнут. Пешком ловчей.