Наследники легенд - Трейси Деонн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не знаю, почему Фэй принимала те или иные решения. Когда умирают близкие, всегда остаются подобные вопросы, и нам остается лишь гадать об ответах.
Растерянность и гнев окатывают меня горячей волной.
– И эти вопросы всегда о магии?
– Мы не называем это магией.
– Мы? – Руки сжимаются в кулаки. – Я только что с вами познакомилась, а вы уже говорите «мы»? Вы и моя мать?
Патрисия сжимает губы в тонкую линию.
– Моя мама была ботаником. Ученым. Пять минут назад я думала, что единственные манипуляции с растениями, которые она производила, – в фармацевтической лаборатории. А теперь вы рассказываете, что она врала мне.
На лбу Патрисии проступает тонкая морщина.
– Спасибо, что поделилась тем, какие эмоции все это у тебя вызывает. Ты права. Я обязана рассказать тебе больше. Пожалуйста, сядь.
Как удар кнутом.
– Вы просто так передумали?
Ее губы изгибаются в улыбке.
– Я считаю, что в моей работе эмоциональная гибкость – профессиональная необходимость.
Мое дыхание остается неглубоким. Мне не разжать кулаки. Но я сажусь.
– Ты знаешь, что такое ауры?
В голове вспыхивает воспоминание об окутавшем меня алом пламени. Это и была аура? Это не магическое пламя? Патрисия внимательно следит за моим лицом, но прежде чем она успевает задать дополнительный вопрос, я взмахиваю рукой, изображая небрежный круг вокруг головы.
– Цвета, окружающие людей?
– По большей части да. Ауры – это твоя личная энергия, они отражают состояние духа.
– На что они похожи?
– Насколько я понимаю, они выглядят как тонкий туман или дымка.
Это магическое пламя бушевало на моей коже, огонь, гнев и кровь. Значит, это не аура.
– Когда я здесь училась, у меня была подруга по имени Дженис, и она была чтицей – ее ветвь искусства корня позволяла видеть чужие ауры. Эмоции, намерения, способности. Однажды Дженис увидела, как я после занятий разговариваю с твоей мамой. Позже Дженис сказала мне, что твоя мама тоже владеет искусством. Так что я предложила твоей маме изучать и практиковать его дальше вместе. Она отказалась, пусть и очень вежливо. Казалось, мое предложение было ей настолько неприятно, что я не стала больше предлагать. Я не обиделась. Я подумала, может, у нее есть свое сообщество. Мы обычно не афишируем свои навыки, но я подумала, может, она придерживается более строгих правил. Искусство корней передают внутри рода, и в каждой семье свой подход. И все же я удивлена, что твоя мама никогда не рассказывала тебе о том, что она умеет.
У меня в груди не осталось воздуха. Куда он делся? Мое сознание пустеет, отключается.
– Бри? – Патрисия наклоняется вперед, чтобы оказаться в моем поле зрения. – Сделай несколько глубоких вдохов. Закрой глаза и подумай о ком-то или о чем-то, что помогло тебе почувствовать себя в безопасности за последние сутки.
Я выполняю ее инструкции – и мои мысли обращаются к глазам, темно-синим, как грозовое небо.
Сделав несколько вдохов, я снова открываю глаза. Паника никуда не делась, но я не позволила ей захватить контроль.
Я верю словам Патрисии. После всего, с чем я здесь встретилась, было бы глупо считать, что я уже все знаю. Но я не ожидала, что в числе секретов, которые мне предстоит открыть, окажется жизнь моей матери – и магия, которой она владела. Искусство диких трав, манипуляция энергией растений. Какие опасности могут быть в том, чтобы рассказать об этих способностях другим, таким же, как она? Она решила, что Патрисия опасна? Это кажется маловероятным – Патрисия не стала настаивать. Воинственность Ордена – более чем достаточная причина не привлекать к себе внимание в этом кампусе. Но если она рассуждала именно так, значит, она знала об Ордене и мерлинах еще задолго до моего рождения. Тогда знал ли мерлин о ней? Моя интуиция говорит – да. Иначе с чего бы он оказался у ее смертного одра двадцать пять лет спустя?
Патрисия встает и кутается в шаль.
– По традиции твоя мать должна была научить тебя всему этому. Если ты не знаешь того, что знала она, не знаешь о своих способностях, значит, она скрыла эту информацию по какой-то причине. А это означает, что с этической точки зрения я должна обдумать, стоит ли рассказывать тебе то, что она не стала. Возможно, во мне говорит психотерапевт, но я хотела бы уважать ее желания. Я думаю, на сегодня хватит. Мы встретимся снова в пятницу, и тогда я сообщу тебе свое решение.
– Нет! – Я вскакиваю на ноги, сердце гулко колотится. – Мне нужно, чтобы вы рассказали мне все. Я должна знать…
Она замирает и хмурится.
– Ты должна знать что?
Что я могу сказать? Если расскажу кому-то, что подозреваю, будто Орден замешан в смерти мамы, этот человек окажется в опасности, в особенности если использует эфир. А если мама скрывала что-то от Патрисии, значит, и мне нельзя рассказывать о своих способностях?
Я выбираю самый безопасный фрагмент информации и осторожно произношу:
– Я знаю об эфире.
Патрисия резко выдыхает, и я тут же понимаю, что сказала что-то не то.
– Где ты узнала это слово?
– Я… я не могу сказать.
Патрисия смотрит на меня проницательным оценивающим взглядом. Она понимает, что я что-то скрываю. «Дочь пошла в мать», – думаю я.
– Я уважаю и ценю конфиденциальность, поэтому не буду допытываться, что ты знаешь и откуда. Вместо этого я постараюсь завоевать твое доверие. Но я должна сказать тебе, что эти… практикующие магию люди, – она произносит это с такой интонацией, словно эти слова вызывают у нее тошноту, – использующие слово «эфир», не принадлежат к сообществу твоей матери.
– К ее сообществу? – спрашиваю я.
– К ее сообществу. К нашему сообществу. Мы – наследницы тех, кто создал искусство корня, и мы не называем невидимую энергию мира эфиром. Мы называем ее корнем.
– Теперь, когда мы снова лучшие подруги, не хочешь поужинать вместе? Девочка с курса классической литературы предлагает встретиться. – Элис морщит нос. – Это «Итальянская ночь» в «Ленуаре», что бы это ни значило.
Закончив с занятиями на сегодня, мы бездельничаем, лежа на кроватях и держа в руках смартфоны. Не знаю, чем занимается Элис, а я то и дело открываю сообщения, как будто Ник написал мне, а приложение просто отказывается показывать его эсэмэс. Может быть, на этот раз. Может быть, на этот раз. Может быть, сейчас?
Если никто не видит, в этом нет ничего постыдного, верно?
Я
