Мужчина в полный рост (A Man in Full) - Вулф Том

Мэр в недоумении уставился на Роджера:

— Слушай, а ты прямо подсел на это «бледненькое» искусство, а?

Роджер чуть не задохнулся от гнева. «Подсел»? «Бледненькое»? Вот ведь сукин сын!

— Знаешь, Уэс, чтобы по достоинству оценить искусство, совсем не обязательно, как ты выразился, подсаживаться на него! Ради бога, перестань! Живопись и архитектура не бывают «черными» или «белыми» — искусство оно и есть искусство! Ты меня просто удивляешь своими заявлениями! Может, этот твой Андрэ Флит и способен нести всякую чепуху насчет «черного» искусства, но ты… Вот уж не ожидал!

Роджер и не заметил, до чего разошелся. Понял только тогда, когда поймал в зеркале заднего обзора внимательный взгляд шофера — тот будто прикидывал, не требуется ли мэру Атланты защита.

Уэс тут же пошел на попятную:

— Ладно-ладно, Роджер, ладно… Конечно, ты прав. Логика целиком и полностью на твоей стороне, а я, признаюсь, не всегда действую логично. Иногда мне кажется, что так называемое западное искусство не имеет ничего общего не только со мной, но и со всем населением Южной Атланты.

— Ну конечно, теперь ты продвигаешь идею, что являешься неотъемлемой частью Южной Атланты! Мои поздравления! А может, дело в том, что западное искусство не впечатляет твоих избирателей? Ты это имеешь в виду?

Уэс сверкнул глазами, но тут же к нему вернулась прежняя доброжелательность.

— Может, и так, может, и так… Но мне кажется, надо копать глубже. Иногда мои знакомые, из тех, кто живет здесь, в северной части города, — а это люди с деньгами, спонсоры… так вот, иногда они пытаются затащить меня на крупную выставку или открытие сезона симфонической музыки, но все это не то. Все эти дела… я к ним не имею никакого отношения. Таким уж родился, и с этим ничего не поделаешь. Меня искусство совершенно не трогает, ну, разве что только те суммы, которые вложены в него.

— А как же йорубские вещицы? В твоем кабинете их хоть отбавляй.

— Ну, понимаешь, Роджер, по крайней мере… Впрочем, к черту все это! Я не затем привез тебя сюда, чтобы вести споры об эстетике. Ведь мы же с тобой из одного братства, так?

— При чем тут эстетика? — возразил Роджер.

— А, какая разница! Я пытаюсь заключить союз. Вот увидишь — коллеги из «Ринджер Флизом энд Тик» будут гордиться тобой. Дэкстер, поехали к Блэкленд-роуд.

— А что там? — поинтересовался Роджер.

— Сейчас расскажу. Но сначала ты должен это увидеть.

Блэкленд-роуд находилась всего в четверти мили от особняка Армхольстера. Дома на этой улице отличались еще большим великолепием.

— Дэкстер, останови прямо здесь, — попросил мэр.

Перед Роджером возник необычный дом из камня, по крайней мере необычный для Атланты, — он имел вид средневекового английского поместья. Однако наблюдение это Роджер решил оставить при себе. Огромный дверной проем парадного входа венчался резным фронтоном, по всей длине фасада шли большие окна с крестообразными средниками и бесчисленными окошечками. Роджер и об этом предпочел умолчать. Видимо, Уэс ничего не желает слышать ни о резных фронтонах «белозадых», ни о крестообразных средниках «беложопых». Перед особняком стояла низкая каменная стена с парой богато украшенных каменных колонн. Подъездная дорога проходила через широкий, без ворот проем в стене и поворачивала прямо перед домом; эта часть дороги была выложена бельгийским булыжником. Все вместе смотрелось очень по-европейски — впрочем, замечание это не для ушей мэра Атланты. Одно только ставило Роджера в тупик — статуи двух птиц с распростертыми крылами; птицы замерли на колоннах фронтона. Обычно там помещали орлов, соколов или каких других хищников. Эти же выглядели на удивление безобидными птахами, даже какими-то испуганными.

— Не такой большой, как у Армхольстера, — заметил Уэс, — но все равно громадина, а?

— Да уж, — отозвался Роджер.

— А что это за птицы? — спросил Уэс. — Ну ни на что не похожи. Прямо чертовщина какая-то!

И надо ж было Уэсу спросить именно о том, чего он, Роджер, и сам не знает!

— Понятия не имею, — с едва заметным раздражением ответил Роджер.

С переднего сиденья, где сидел шофер, послышалось:

— Хе-хе-хе… Бьюсь об заклад, вы никогда не жили в деревне. Да любой в округе Догерти скажет вам. На нее нельзя охотиться — плантаторская птица. Наша добыча — белки да кролики. Ну да мы своего не упустим… — Дэкстер мотнул головой в сторону каменной стены. — Это ж перепелка! Только раз в десять больше. Ну да, перепелка и есть.

— Молодец, Дэкстер! — похвалил Уэс, явно довольный своим шофером. — Итак, каменный особняк, каменная стена и плантаторские птицы! Превосходно!

— Чей это дом? — спросил Роджер.

— Погоди, всему свое время, — ответил мэр. — Да ты не думай, я не в игры играю. Просто выстраиваю свое, если можно так сказать, повествование. Чтобы оно разворачивалось естественным образом.

— Ладно, — согласился Роджер, — давай выстраивай и разворачивай. — Сказал и почувствовал в собственном голосе нотки раздражения.

— Дэкстер, — обратился к шоферу мэр, — давай к Вайн-сити, Инглиш-авеню. На этот раз через Пичтри.

— Вайн-сити? — переспросил Роджер. Мэр кивнул:

— Покажу тебе твой старый дом.

— Насколько я помню, — сказал Роджер, — мы оба уехали оттуда в одно и то же время, кажется в четвертом или пятом классе.

— Скорее, в шестом, — уточнил Уэс. — Помнишь, утром, перед тем как мы убегали гулять, твоя мама наказывала: «Чтобы к обеду были дома!» А мы носились по всей округе. Помнишь? До самого Блаффа и вниз, к лощине. А потом, уставшие, брели обедать. И ничего, никто за нас не боялся.

— Надо же! — поразился Роджер. — А я и забыл. В самом деле, так оно и было.

— Ну вот, а сегодня, господин юрисконсульт, — сказал Уэс, — сегодня наших с тобой мамочек хватил бы настоящий удар. Впрочем, сам увидишь.

По дороге в центр Роджер впервые заметил, что длинная Пичтри-стрит — сплошной холм, причем с довольно крутым подъемом. Вскоре они уже подъезжали к центру. Справа мелькнул Музей Хай — современное белое здание из разных геометрических фигур, торчавших во все стороны.

— Глянь на этот дурацкий музей, — сказал мэр. — Прямо завод по производству жидкости от клопов.

С переднего сиденья раздался громкий хохот Дэкстера.

Здание музея было спроектировано известным архитектором Ричардом Майером (белым!), но Роджер Белый снова промолчал. Только заметил:

— Я слышал, скоро открытие какой-то грандиозной выставки — сотни картин Уилсона Лапета. Вроде как он спрятал их перед смертью. Ты в курсе?

— Ага. Сотни картин в так называемом «гомоэротическом жанре».

— Пойдешь?

Уэс презрительно усмехнулся:

— Ну уж нет, этот официального благословения мэра Атланты не получит. Меня, само собой, приглашали, и не один раз. Очаровательные леди, возглавляющие музей, — а я говорю о дамах из Бакхеда, дамах при деньгах, — приходили ко мне в мэрию целой делегацией. Убеждали, что это будет одно из ключевых событий в истории города и без присутствия мэра не обойтись.

— Что же ты им сказал?

— Улыбнулся, поблагодарил за приглашение и сказал, что сверюсь со своим расписанием.

— А потом?

— Оказалось, что я занят. — Уэс смотрел прямо перед собой, через переднее стекло, будто бы глядя на скопление небоскребов, цепочкой растянувшихся по линии горизонта. Потом перевел взгляд на Роджера. — А знаешь, занятно получилось… Как раз тот случай, когда мое политическое чутье один в один совпадает с личными ощущениями. — Мэр улыбнулся своей очаровательной улыбкой. — Боюсь, я слишком разоткровенничался насчет своего отношения к «западному искусству».

— Да уж, — со значением произнес Роджер.

— И, кажется, ясно дал тебе понять, что думаю насчет движения «голубых» и так называемой «борьбы за права»?

— Яснее некуда.

— Так вот, открытие выставки Лапета станет, кроме всего прочего, торжественным почитанием этих самых прав. Пришлось бы весь вечер просидеть на самом видном месте с благообразной миной — благословляя эту «борьбу» и этого старого гомика. Стоит мне проторчать в этом «клопогоне» всего три-четыре часа, как я лишусь значительной части своего самого преданного электората.

— Как так? — не понял Роджер.

— Думаю, леди из Бакхеда, да и белые вообще, даже не подозревают, насколько черным до лампочки эти их выставки. А все потому, что и сами не понимают, для чего устраивают шумиху вокруг «западного искусства». Они ведь празднуют достижения в области своей культуры, тем самым как бы говоря: «Мы — сипа! Творческий поиск, талант… все это у нас! Историю творим мы!» Конечно, время от времени белые устраивают и выставку черного художника, но это всего лишь из чувства вины… или ради просвещения… или, к примеру, так: «Видите? Мы выставляем всех. Но заметьте, до чего мало их — тех, кто дотягивает до наших стандартов!» Эти люди — настоящие шовинисты от культуры, но такая мысль просто не приходит им в голову. Нашему народу придется не по нраву, если их черный мэр явится на подобное торжество белых шовинистов от культуры. А у самого черного мэра еще меньше желания идти на выставку, славящую «борьбу за права сексуальных меньшинств».