Остров на краю света - Джоанн Харрис

Лицо под свисающими волосами выглядело несчастной кляксой.

Я положила руку на худое плечо.

— Я тебя никогда не ненавидела. Пойдем, я куплю тебе кофе, и поговорим. А потом, если ты не раздумаешь уезжать...

Мерседес яростно всхлипнула из-под волос.

— Я не хочу уезжать!

Я подняла ее рюкзак.

— Тогда пошли.

— Только не в «Черную кошку», — быстро сказала Мерседес, когда я повернулась в сторону кафе. — Куда-нибудь еще.

Я нашла маленькую кафешку на задворках Кло дю Фар и заказала кофе и пончики на двоих. Мерседес все еще не успокоилась и была на грани слез, но враждебность пропала.

— Почему ты решила сбежать? — спросила я наконец. — Я уверена, твои родители будут беспокоиться.

— Я не вернусь, — упрямо сказала она.

— Что такое? Это из-за того дурацкого свадебного платья?

Она вздрогнула. Потом невольно улыбнулась.

— С него все началось, да.

— Никто не убегает из дому только потому, что платье не подошло, — сказала я, с трудом удерживаясь от смеха.

Мерседес покачала головой.

— Не поэтому, — сказала она.

— А почему?

— Потому что я беременна.

Мне удалось вытянуть из нее всю историю с помощью уговоров и еще одного кофейника кофе. В этой девушке странно смешивались наглость и детская наивность — она казалась то гораздо старше своих лет, то намного моложе. Я решила, что это и привлекло к ней Жоэля Лакруа — самоуверенная игривость. Но, несмотря на короткие юбки и сексуальную браваду, Мерседес оставалась островной девушкой — трогательно, опасно невежественной.

Оказалось, в вопросах контрацепции она понадеялась на святую.

— Кроме того, я думала, что с первого раза это не бывает, — объяснила она.

Я так поняла, что она была с Жоэлем лишь однажды. Он, видимо, внушил ей, что она сама виновата. До этого были только поцелуи, тайные поездки на мотоцикле, восхитительное ощущение бунта.

— Поначалу он был такой хороший, — задумчиво сказала она. — Все остальные считали само собой разумеющимся, что я выйду замуж за Ксавье, стану женой рыбака, растолстею и буду ходить в платке, как моя мать.

Она вытерла глаза углом салфетки.

— А теперь все пропало. Я ему предложила уехать вместе — может, в Париж. Снять квартиру вдвоем. Я могла бы пойти работать. А он только... — Она безучастно откинула назад волосы. — Только посмеялся.

По совету отца Альбана она сказала родителям сразу. Как ни странно, ярилась в основном тихая, суетливая Шарлотта. Оме Картошка только молча сидел за столом, словно в шоке. Шарлотта сказала, что надо признаться Ксавье, ведь они больше не могут выполнить свою часть договора. Рассказывая мне об этом, Мерседес тихо, безнадежно рыдала.

— Я не хочу уезжать на материк Но теперь мне нельзя по-другому. Я никому не буду нужна после того, что случилось.

— Оме может поговорить с отцом Жоэля, — предположила я.

Она покачала головой.

— Не нужен мне Жоэль. И никогда не был нужен. — Она вытерла глаза тыльной стороной руки. — И я не пойду обратно домой, — со слезами сказала она. — Если я вернусь, они заставят меня повидаться с Ксавье. А я лучше умру.

Издали донесся гудок парома. «Бриман-1» отваливал.

— Ну что ж, во всяком случае до завтра ты никуда не денешься, — твердо сказала я. — Пойдем пристраивать тебя на ночь.

6

Туанетта Просаж была у себя в саду — выкапывала мотыгой клубни дикого чеснока из песчаной почвы. Она дружелюбно кивнула мне, выпрямляясь; сегодня она прятала лицо от солнца не под quichenotte, а под широкополой соломенной шляпой, подвязанной красной лентой. На дерновой крыше хижины коза щипала траву.

— Так чего тебе надо?

— А что, у меня обязательно должны быть тайные мотивы? — я вытащила большой пакет выпечки, купленный в Ла Уссиньере, и протянула ей. — Я думала, вы не откажетесь от нескольких pain au chocolat[24].

Туанетта взяла пакет и жадно исследовала содержимое.

— Ты хорошая девочка, — объявила она. — Конечно, это взятка. Ну что ж, теперь я готова тебя слушать. По крайней мере, пока не доем все.

Я ухмыльнулась, когда она принялась за первую pain au chocolat, и, пока она ела, рассказала про Мерседес.

— Я подумала, может, вы тут за ней присмотрите, — сказала я. — Пока пыль не осядет.

Туанетта задумчиво смотрела на булочку с корицей и сахаром. Острые черные глазки блестели из-под полей шляпы.

— Моя внучка меня очень утомляет, — вздохнула она. — Я с самого ее рождения знала, что с ней покою не жди. Я уже стара для всех этих дел. Хотя булочки, конечно, вкусные, — добавила она, смачно откусывая.

— Можете оставить себе весь пакет, — сказала я.

— Э.

— Оме не сказал бы вам про Мерседес, — рискнула я.

— Из-за денег, э?

— Может быть.

Туанетта жила очень экономно, однако ходили слухи, что у нее припрятаны денежки. Старушка не пыталась подтвердить или опровергнуть эти слухи, но молчание обычно принимают за знак согласия. Оме очень любит свою матушку, но ее долголетие по временам приводит его в отчаяние. Туанетта об этом знает и планирует жить вечно. Она радостно захихикала.

— Он думает, если будет скандал, я лишу его наследства, э? Бедный Оме. В девочке больше от меня, чем от всех остальных, вот что я тебе скажу. Я была просто чумой для своих родителей.

— Вы не сильно изменились.

— Э! — Она опять заглянула в пакет. — Ореховый кекс. Я всегда любила ореховый кекс. Хорошо, что у меня все зубы свои, э? Правда, с медом он вкуснее. Или с капелькой козьего сыра.

— Я принесу.

Туанетта поглядела на меня цинично и весело.

— Тогда уж можешь и девчонку с собой привести. Я чувствую, она меня загоняет, как тягловую лошадь. А в моем возрасте мне нужен весь покой, какой только можно. А молодежь этого не понимает. Они только о своих делах думают.

Меня эта мнимая слабость не обманула. Я точно знала, что Мерседес через десять минут после прибытия приставят к делу — мыть, готовить и наводить порядок. И ей это, скорее всего, пойдет на пользу.

Туанетта словно прочитала мои мысли.

— Она у меня быстро забудет о своих бедах, — решительно сказала она. — А если этот мальчишка будет шнырять кругом — э!

Она широко взмахнула куском орехового кекса, словно самая старая в мире фея-крестная.

— Я его научу, как шнырять. Он у меня узнает, из чего сделаны саланцы.

Я оставила Мерседес у бабушки. Было уже больше часу дня, и солнце палило вовсю. Ле Салан под его стеклянистым взглядом словно вымер; ставни задвинуты, у подножия беленых стен лишь узенький намек на тень. Мне бы хотелось тихо прилечь в тени зонтика, может быть — с коктейлем в высоком стакане, но мальчики сейчас дома — по крайней мере, пока зал игровых автоматов не открылся, — а после визита Бримана мне лучше было пока не общаться с отцом: я не ручалась за себя. Так что я пошла не домой, а к дюнам. Над Ла Гулю будет прохладнее, и отдыхающих в это время дня — никого. Был прилив; море чисто и прозрачно. Ветер прочистит мне мозги.

По дороге я не удержалась и заглянула в блокгауз. Там по-прежнему никого не было. Зато кто-то был на Ла Гулю. У воды стояла одинокая фигура с сигаретой в зубах.

Он не ответил на мое приветствие, а когда я подошла и встала рядом, он отвернулся, но я все равно успела заметить покрасневшие глаза. Новости насчет Мерседес разошлись быстро.

— Пусть они все умрут — тихо сказал Дамьен. — Пусть море поднимется и зальет весь остров. Смоет все дочиста. Чтоб никого не осталось.

Он подобрал из-под ног камень и швырнул его со всей силы в набегающие волны.

— Это тебе сейчас так кажется... — начала я, но он меня перебил.

— Не надо было им строить этот риф. Оставили бы море в покое. Они думают, они такие умные. Делают деньги. Смеются над уссинцами. Все только и заняты деньгами, а сами не видят, что у них под носом творится. — Он пнул песок носком ботинка. — Ведь, если бы не это, Лакруа на нее и не посмотрел бы. Он бы уехал в конце лета. Его бы тут ничто не держало. Но он думал, что может сделать на нас деньги.

Я положила руку ему на плечо, но он вывернулся.

— Он притворялся моим другом. Оба притворялись. Использовали меня, чтобы я передавал послания. Чтобы я шпионил для них в деревне. Я думал, если я могу для нее что-то сделать... может, тогда она...

— Дамьен, ты не виноват. Ты не мог знать.

— Нет, виноват... — Дамьен внезапно прервался и подобрал еще один камень. — А ты-то что об этом знаешь, э? Ты вообще не настоящая саланка. Тебе все будет хорошо, что бы ни случилось. Твоя сестра ведь Бриман, верно?

— Не понимаю, при чем...

— Оставь меня в покое, а? Это не твое дело.

— Нет, мое. — Я взяла его за руку. — Дамьен, я думала, что мы друзья.

— Я и про Жоэля думал, что он мой друг, — угрюмо сказал Дамьен. — Рыжий пытался меня предупредить. Надо было его слушать, э?