Хватит убивать кошек! - Николай Копосов

В историографии сложилось несколько в той или иной степени оппозиционных по отношению к официальной идеологии групп. Наряду с «несоветскими» медиевистами следует указать группу историков России начала XX в., которые попытались ревизовать официальную концепцию революции 1917 г. Методологом этого течения являлся М. Я. Гефтер (Ю. Л. Бессмертный был другом М. Я. Гефтера и обычным участником его методологических семинаров). Другие историки, как А. И. Некрич, исследовали причины поражений Красной Армии в 1941 г., объясняя их пороками созданного Сталиным режима. Группа «структуралистов» была менее заметной, поскольку сюжеты, над которыми они работали, не были прямо связаны с политическими дебатами. Но в том, что касается долговременной интеллектуальной эволюции, «неофициальная медиевистика» имела капитальное значение, став частью того движения, которое, начиная с 1960-х гг., захватило все социальные науки в России. Речь идет о широком спектре весьма разнообразных исследований культуры. Символом и наиболее последовательным выражением этого направления мысли стала Московско-Тартуская школа семиотики.

Эта школа, вдохновителем и лидером которой был Ю. М. Лотман, состояла в основном из лингвистов, историков литературы и отчасти философов, нередко последователей М. М. Бахтина. Группа неофициальных московских медиевистов примкнула к этой школе несколько позднее и никогда не интегрировалась в нее до конца. Однако идейная и человеческая близость неофициальных медиевистов и московско-тартуских семиотиков была несомненной. Подобное собирание сил не было случайным, причем по двум причинам. Во-первых, по мере внутренней дифференциации интеллигенции и усиления идеологического контроля в академической среде Москвы и Ленинграда относительно более «либеральный» провинциальный Тарту стал естественным центром притяжения для различных маргинальных интеллектуальных групп. В 1960-е гг., чтобы иметь возможность относительно свободно выразить свою мысль, порой стоило уехать подальше от Москвы. Но имелась и более веская причина, по которой группа нетрадиционных медиевистов сблизилась с тартуской школой: их объединял глубокий интерес к культуре.

Формирование неофициальной медиевистики было, конечно, связано далеко не только с академическими стратегиями и политическим давлением. Ведь немало исследователей не были приняты академическим истеблишментом и остались маргиналами, в том числе и по политическим причинам, но это далеко не всегда приводило к формированию альтернативных школ. Наряду с незаурядными личными качествами нетрадиционных медиевистов сила идеи культуры сделала возможным формирование «новой истории» в России.

Эволюция, о которой идет речь, отнюдь не была специфически российской. Одновременно аналогичные идеологические перемены происходили и в других странах, в том числе во Франции. Московские нетрадиционные медиевисты, начинавшие карьеру в качестве специалистов по аграрной истории, приблизительно повторили научное развитие таких историков, как Ж. Дюби (с которым Ю. Л. Бессмертного связывали узы тесной дружбы), Э. Леруа Лядюри, Ж. Ле Гофф, Ф. Фюре. Все они в 1960-е гг. также обратились от социальной истории к истории ментальностей. В отличие от социальной истории, которая начала развиваться в России с некоторым отставанием по сравнению с Францией, история ментальностей в двух странах была делом одного и того же поколения. В России ее создателями были именно нетрадиционные медиевисты, и прежде всего А. Я. Гуревич.

Чтобы объяснить это совпадение во времени, следует, видимо, принять во внимание феномены глобального порядка, и прежде всего закат коммунизма как культурного проекта, делавшего акцент на идее классовой борьбы и соответствующем идеале личности. Более гуманистическая культура интеллигенции, господство которой с 1960-х гг. установилось в западном мире и которая оказалась достаточно влиятельной в СССР, заменила этот сталинистский идеал личности концепцией человека как субъекта культуры. В советском контексте именно идея культуры с этого времени стала общим знаменателем для всех оппозиционных течений мысли (тогда как склонное к компромиссу с властью большинство обычно не шло дальше идеала аполитичного эксперта). Именно сила культуры привела к размыванию идеологических основ коммунистического режима и тем самым способствовала его падению.

Московские нетрадиционные медиевисты были в тот период одной из наиболее важных групп оппозиционных интеллектуалов. Их влияние распространялось далеко за пределами медиевистики — и даже исторической профессии в целом. Наряду с А. Я. Гуревичем и Ю. Л. Бессмертным здесь следует назвать Л. М. Баткина, историка итальянского Возрождения и убежденного бахтинца, переехавшего в 1960-е гг. из Харькова в Москву и быстро ставшего одним из наиболее активных участников научных дебатов.

Лидером группы, безусловно, был А. Я. Гуревич. В 1970 г. он опубликовал монографию «Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе»[289], где сформулировал точку зрения, согласно которой социальные и экономические отношения невозможно понять без учета ментальных установок. Тем самым культурная история была не просто реабилитирована, но поставлена в центр глобальной истории. Книга послужила поводом для ожесточенных споров, центральным событием которых должна была стать дискуссия на кафедре истории Средних веков Московского университета. Но странным образом дискуссия прошла за закрытыми дверями, в отсутствие автора и его сторонников: даже оппонентам А. Я. Гуревича было понятно, что открытый спор с нетрадиционными медиевистами мог стать сокрушительным поражением консерваторов. Поэтому они и предпочли, в соответствии с принятым в эпоху стилем поведения, ограничиться обсуждением монографии на закрытом заседании кафедры, о котором могли направить вполне бравурный отчет идеологическому руководству. (Весьма похожая история тогда же произошла, кстати, и с книгой Л. М. Баткина о социальных предпосылках Ренессанса, где он ставил под вопрос традиционную марксистскую концепцию, согласно которой гуманизм был порождением раннего капитализма).

Благодаря этим дебатам авторитет нетрадиционных медиевистов значительно вырос. Они превращались в интеллектуальную силу, которую консерваторы не могли ни изгнать с профессионального поля, ни игнорировать, ни тем более победить в открытой полемике. Поэтому стратегия, избранная доминирующей группой, состояла в том, чтобы отрезать нетрадиционных медиевистов от преподавания и руководства аспирантами (и, конечно, от международных связей) и по возможности скомпрометировать их, внедрив в общественное мнение их образ как «интеллектуалов», «самовыражающихся» (характерное словцо эпохи) в своих сочинениях вместо того, чтобы скромно служить истине, как подобает «профессионалу». Отметим, что подобная стратегия в данном конкретном случае оказалась не слишком эффективной.

Для Ю. Л. Бессмертного присоединиться к группе неофициальных медиевистов было нелегким решением несмотря на то, что развитие его собственной личности и взглядов делало такой шаг единственно возможным. Как верный и восторженный ученик А. И. Неусыхина он тяжело переживал то, что учитель не принял «поворота к ментальностям» и в конфликте доминирующей группы с А. Я. Гуревичем поддерживал консерваторов. Ю. Л. Бессмертный пытался добиться примирения А. Я. Гуревича с А. И. Неусыхиным, считая, что научные разногласия не обязательно должны сказываться наличных отношениях, но в итоге потерпел фиаско и принял сторону первого. В 1970-е гг. Ю. Л. Бессмертный, вслед за А. Я. Гуревичем, обращается к изучению истории средневековой культуры. В этот период его профессиональная репутация, уже весьма высокая после выхода первой книги, заметно укрепляется, и он превращается, по общему признанию академической среды, в одну из ключевых фигур нетрадиционной историографии.

В 1970–1980-е гг. маленькая команда медиевистов с А. Я. Гуревичем и Ю. Л. Бессмертным во главе была весьма активна, практикуя и распространяя «новую историю», равно как и знакомя советского читателя с произведениями историков школы «Анналов». Вместе с А. Я. Гуревичем Ю. Л. Бессмертный издал серию реферативных сборников, сделавших известными в России такие работы, как «Бувинское воскресенье» и «Тройственная модель мира» Ж. Дюби, «Сыр и черви» и «Бенэнданти» К. Гинсбурга, «Монтайю» Э. Леруа Лядюри, «Переосмысливая Средневековье» Ж. Ле Гоффа и т. д.[290] В тот период не могло быть и речи о том, чтобы перевести эти книги (с огромным трудом А. Я. Гуревич добился издания «Апологии истории» Марка Блока), так что именно реферативные сборники играли тогда ту роль, которую сегодня в научной жизни России играют переводы.