Абсолютный враг - Андрей Ливадный

– Хорошо, Дитрих. Я дам Найджелу все необходимые рекомендации и полномочия.

– Не злись.

Мищенко махнул рукой.

– Это не злость. Усталость. Едва не потерял эскадру. Все висело на волоске…

– Понимаю. Но иначе мы бы не вычислили дислокацию базы механоформ. Появись флот раньше, они бы отступили, увели репликаторы по сетке горизонталей гиперсферы и запустили бы их на полную мощность где-нибудь в глубине неисследованных секторов. Сам должен понимать.

Мищенко кивнул. Эскадра свою задачу выполнила, и сейчас его более всего заботил ход спасательной операции.

Пока Краб занимался ремонтом второго андроида, Вадим успел немного отдохнуть. Силы постепенно возвращались, но все равно он чувствовал себя скверно и неуютно.

Анализируя события нескольких проведенных на планете суток, он был вынужден признать, что эффективность его действий как боевого мнемоника, мягко говоря – минимальна.

«Неужели всёе, чему нас учили, справедливо лишь для условий созданной людьми техносферы?» – с горечью думал Рощин, наблюдая за окрестностями. Часть пути он проделал в скверном моральном и физическом состоянии, двигаясь на пределе сил. Оказывается, убежище, куда он затащил поврежденного андроида, являлось одним из многочисленных помещений полуразрушенного города инсектов, поверх которого лежало наслоение весьма странных построек, между которыми угадывались элементы исковерканной транспортной инфраструктуры.

Панорама окрестностей нагоняла жуть. Прикинув проделанный путь, Вадим с трудом представил, как он умудрился вскарабкаться сюда, еще и с грузом на плечах.

Низкое, хмурое небо распласталось над самой головой. Кажется, протяни руку, и пальцы коснутся седых, косматых облаков. Ниже – свинцовые воды реки, прорезавшей себе глубокое русло среди руин. На широких выступах недостроенного мегаполиса виднелись рощицы чахлых деревьев, роняющих тронутую первым заморозком пожухлую листву.

Снег прекратился, накрапывал дождь.

Ветер подхватывал листья и, кружа, швырял их между спиралевидными, устремленными к низким небесам зданиями.

Исковерканный непонятными искажениями городской квартал выглядел мертвым, покинутым, но стоило лишь переключиться на мысленное восприятие энергий, как иной уровень абстракций тут же стирал обманчивое впечатление. Рассудок боевого мнемоника фиксировал множество сигнатур, чуть тлеющих среди руин.

Дождь усилился. Теперь листья, отягченные влагой, уже не кружили в воздухе, а под порывами ветра стремительно проносились мимо, исчезая в сумеречных разломах улиц.

Чуждая архитектура тревожила воображение, заставляя поддерживать двойственное восприятие реальности: взглядом он фиксировал формы отдельных зданий, амысленный взор, получая данные от кибермодулей, наполнял постройки неким внутренним содержанием, отсеивал помехи, отодвигал дождливую хмарь, границы восприятия существенно расширялись, обе реальности как бы наслаивались одна на другую, формируя единое сюрреалистическое пространство. В руинах двух городов, протекала своя загадочная, непонятная жизнь…

Мысли и чувства, теснящиеся в рассудке, толкали к действию.

Он прикрыл глаза, погружаясь в пучину образов несвойственного человеку восприятия.

Дождь по-прежнему омывал руины, но теперь он выглядел, как серый шум, обилие металла в конструкциях, выстроенных репликаторами поверх разрушенного «муравейника» инсектов, сокращало радиус действия сканеров, сужая границы восприятия, словно он мысленно углублялся в мрачное, извилистое ущелье.

Во тьме рдели десятки призрачных энергоматриц обитателей Ржавой Равнины.

Опять – наблюдение, констатация фактов, без возможности как-то повлиять на окружающую техносферу.

«А чего я хочу? Манипулировать чуждыми механоформами? Нереально.

Нужно ограничить круг задач, не ставить перед собой недостижимые цели. Возможность наблюдать энергоматрицы механизмов, скрывающихся среди руин, – уже немало. Теперь неплохо бы выяснить, каков реальный радиус эффективного сканирования?»

Опасаясь известных ловушек, когда сознание мнемоника вдруг начинает выдавать желаемое за действительное, Рощин сначала определился с направлением. Представив пройденный путь, он сверился с данными навигационного чипа и начал сканирование по направлению к горному массиву.

Ментальное усилие поначалу привело к легкому помутнению рассудка, а затем пришло совершенно неожиданное ощущение: Вадим внезапно увидел панораму участка Ржавой Равнины с высоты в сотню метров, как будто сгусток его сознания отделился от тела и теперь парил над землей.

Подобный эффект он испытывал лишь при открытии канала связи с колониями наномашин, распыленными над определенной территорией.

Пришлось тщательно перепроверить ощущения. Действуя осмысленно и осторожно, Вадим анализировал полученные данные, пока не убедился, что действительно наблюдает участок местности, где произошло столкновение с доминирующими на планете боевыми механоформами.

Никакой мистики. Точками опоры для сканирования действительно стали частицы нанопыли, осевшие на различных конструкциях, выступающих из недр Ржавых Холмов. Распыленные еще во время боя, они сохранили функциональность, транслируя данные.

Вадим с интересом осмотрел участок местности. Следы неудачного прорыва к горам виднелись повсюду. Древние сервомеханизмы, вырванные волей боевого мнемоника из состояния энергосберегающего режима, честно и безропотно выполнили поставленную задачу. Сейчас от них остались лишь оплавленные остовы, кое-где виднелись остекленевшие от попадания плазмы проплешины, с десяток уничтоженных механоформ застыли без движения в распадках меж холмами.

Вадим немного приободрился. Главным в только что проведенном эксперименте стало понимание: он не настолько бессилен, как нашептывал внутренний голос. Кроме созданных человеческой цивилизацией кибернетических механизмов и устройств, существовали и иные силы, подвластные пониманию мнемоника.

Например, энергетические линии гиперсферы. Да, в обычной практике для выхода на внепространственную сеть используются внешние устройства, такие, как станции ГЧ или контуры гиперпривода космических кораблей, но Вадим знал, что некоторые мнемоники в экстремальных ситуациях обходились и без них.

Пробой метрики пространства силой мысли?

Звучит довольно фантастично, но Рощин точно знал – прецеденты есть, но, к сожалению, неизвестна методика, которой пользовались легендарные мнемоники.

Что, если попробовать?

Он не заметил, как намерение переросло в нечто большее – не выходя из состояния предельной сосредоточенности, он представил аномалию как явление, не пытаясь детализировать конкретную конфигурацию линий напряженности, и внезапно почувствовал, что рассудок сформировал узнаваемое пространство: тонкие, трепещущие чуть зеленоватые линии, соединенные в сложную, явно деформированную на некоторых участках сеть, появились перед его мысленным взором.

В такие мгновения главное – не потерять концентрацию, не спасовать перед внезапно открывшимися явлениями и возможностями, не допустить мысль о нереальности происходящего.

Вадим не мог видеть себя со стороны. Его кожа стала серой, на лбу выступили мелкие бисеринки пота, пальцы рук дрожали от невероятного внутреннего напряжения.

В мыслях процесс протекал иначе.

Одна из линий гиперсферы вдруг начала расти, будто бы приближаясь, затем Рощину показалось, что зеленоватое мерцание охватило его, объяло со всех сторон, и внезапно по ровному свечению начали пробегать пульсации, словно аномалия воспринимала слабые эманации, посылаемые его рассудком, а линия напряженности гиперсферы вибрировала, как туго натянутая струна, которой коснулись пальцы музыканта.

Вадим не успел мысленно сформировать внятно сообщение, – не хватило сил, пространство внезапно исказилось, и он почувствовал, как грубо и болезненно приняла его реальность: спазматическая резь в груди от неосознанной задержки дыхания вырвала глухой стон, он жадно вдохнул влажный, воздух, ощущая, как тело сотрясает мелкая дрожь…

Едва не повалившись набок, он успел ухватиться рукой за какой-то выступ, удержал равновесие и медленно присел, опираясь спиной о гладкий, иссиня-черный материал постройки инсектов.

Сознание поплыло, но он справился со внезапной дурнотой, открыл глаза, однако напряжение момента оказалось столь велико, что «нормальное» зрение вернулось лишь частично – Рощин обвел окрестности помутившимся взглядом, невольно отмечая, что по-прежнему видит энергоматрицы обитателей Ржавой Равнины.

Мир, который еще минуту назад воспринимался как абсолютно чуждый, неуловимо изменился.

Вадим потрясенно смотрел на мокрые от дождя руины, его зрение обострилось, сотни новых деталей стали доступны взгляду, как будто два восприятия – зрительное и мнемоническое – уже не просто накладывались одно на другое, а слились воедино.