Нет повести печальнее на свете… Научно-фантастический роман - Георгий Шах

— Тогда придется мне поднапрячь память. Вот и занятие на время полета. Итак, наш пантеон включает девять богов.

— По числу кланов?

— Правильно. Бог матов — Число, физов — Атом, химов — Элемент, билов — Клетка, юров — Закон, филов — Идея, истов — Событие, агров — Колос, техов — Машина.

— Так у вас многобожие?

— И да и нет. Все они, будучи вполне самостоятельными божествами, в то же время представляют собой ипостаси единого всеобщего бога — Разума.

— Любопытно. И существует обрядность?

— У каждой церкви свой обряд. Молитвы, исповеди, венчания, похороны — все эти религиозные функции исполняются с применением клановых формул.

— Ага, нечто вроде конфедерации. Что же остается на долю Разума?

— По всей видимости, председательствовать на совещаниях своих ипостасей.

— Я вижу, Мендесона, вы не слишком почтительны к своим небожителям.

— У нас вообще нет религиозных фанатиков и изуверов. Да и как иначе, если сама религия носит сугубо рационалистический характер. Ее и назвать-то так можно с большой долей условности.

— Тогда зачем она понадобилась?

— Видите ли, это инструмент клановой солидарности и способ организованного проведения досуга. Особенно ценна воспитательная функция нашей религии: с церковных амвонов проповедуется профессиональная этика, восхваляются образцы плановой доблести и предаются осуждению пороки. Это смахивает на лекции. Вам, легат, стоит взглянуть на церковную службу, там можно услышать немало интересного.

— Пожалуй. Раз есть религия — могут быть атеисты?

— Зачем, если она по природе своей атеистическая.

— Я бы сказал, научно-техническая.

— Вот именно.

— Но уж секты должны быть у вас? Там, где церковь, не обойтись без гонений на ереси.

Тропинину показалось, что Мендесона смутился. Впрочем, он мог и ошибиться, потому что бородач сказал с непринужденным смехом:

— Мы все в определенном смысле еретики.

— Кто же исполняет роль священников?

— Обычно они избираются местной общиной из наиболее чтимых специалистов. Никакой особой подготовки ведь не требуется. Словом, гермеситская церковь — это своеобразный хранитель кланово-профессиональной культуры. Она превосходно заменяет нам искусство.

— Позвольте вам не поверить, Мендесона. Тут у вас какой-то необъяснимый пробел. Еще первобытный человек, рисуя на стенах пещер фигурки животных, стремился к художественному самовыражению.

— Вы нас обижаете, мы давно вышли из состояния первобытности.

— Это несомненно. Но вы не можете не знать, какое замечательное развитие получили на Земле все виды искусства и как много оно значит для человека.

— Я далек от мысли критиковать ваши порядки. Упаси бог!

— Какой из них?

— Побожусь самим Разумом. Но согласитесь, что имеют право на существование и другие решения. Поверьте, гермеситы не испытывают никакой нужды возбуждать свою нервную систему звуками фуг и симфоний или театральными страстями. Вся эта ерунда лишь отвлекает от развития производительной, творческой силы человека, ее в какой-то степени можно уподобить наркотикам. Что же касается развлечений, то нам в избытке доставляет их спорт. Вам не приходилось наблюдать игру в мотокегли? Матчи часто передаются по телевидению. Это захватывающее зрелище. Вообразите площадку величиной с футбольное поле…

Тропинин рассеянно слушал описание игры. Мендесона, обычно сдержанный, размахивая руками, рассказывал, как ломают друг другу ребра двадцать отборных атлетов, и с энтузиазмом сообщил, что в первой лиге гермеситского чемпионата уверенно лидирует «его» команда. Он определенно относился к числу неистовых болельщиков. Симфония — наркотик, с ехидством подумал Тропинин, а мотокегли, оказывается, нет. С другой стороны, как раз в этой своей страсти Мендесона впервые раскрыл нормальную человеческую натуру, неразличимую под маской опытного дипломата.

Бородач, сев на любимого конька, готов был развивать эту тему бесконечно. К счастью, его прервал стюард, подавший обед. Покончив с едой, Тропинин решил воспользоваться оставшимся часом полета, чтобы выяснить еще один волновавший его вопрос.

— Скажите, друг мой, почему газеты подняли такой трезвон вокруг этой истории с похищением девицы, помнится, ее фамилия Капулетти?

— Ах, это, — отозвался без охоты бородач. — Что вам сказать, наверное, и на Земле такие случаи воспринимаются как сенсация.

— Однако у нас никто не стал бы осуждать юношу агронома и девушку математика за то, что они полюбили друг друга.

— Скорей всего это просто насильник. Но если даже предположить невероятное — что между мужчиной и женщиной разных кланов, у которых нет ничего общего и все отличное: вкусы, культура, жизненный уклад, образ мыслей… Так вот, если предположить, что между ними вспыхнула любовь, то это любовь обреченных. Вернее, обреченная любовь. Сами-то они вполне могут выжить, но их чувство раньше или позже умрет.

— Будет убито враждебностью окружающих — это вы имеете в виду?

— И это, конечно, тоже. Лично я, как вы изволили, видимо, заметить, не отношусь к числу нетерпимых и не одобряю крайностей кланового патриотизма. У нас, правда, нет охоты на ведьм, костров для инакомыслящих и пыток в камерах инквизиции, но ревностных хранителей профессиональной чести более чем достаточно. Как бы, однако, они ни бесновались, это можно пережить. Чего нельзя, так это внутреннего отчуждения. Подумайте сами, легат, как долго способно сохраниться чувство между людьми, общающимися только с помощью автоперевода?

— На Земле в прошлом браки разноязычных людей были обычным делом.

— Да, но при этом супруги быстро осваивали язык друг друга. У нас такое практически невозможно.

— Разве агр не может изучить язык матов?

— Нет. Профессионализм достиг такой глубины, что требует от человека всей его жизни. Сызмальства, уже с родительскими генами, он получает основы информации, профилирующей все его сознание. Разумеется, в зрелом возрасте агр в состоянии овладеть азами чужого языка, но не более. Его новое мышление поневоле останется жалким и примитивным.

— Признаться, этого я не могу уразуметь.

— Вероятно, потому, что вы судите о гермеситских языках по аналогии с земными. Между тем здесь существует принципиальная, качественная разница. У вас различаются звуковые символы общепринятых понятий, у нас же сами эти понятия.

— Позвольте, но ведь общих понятий не может не быть.

— Применительно к предметам вещного мира, ощущаемым и осязаемым, — да. Допустим, стул — место для сидения, карандаш — инструмент для письма, водомобиль — средство передвижения. Совсем иначе обстоит дело, когда речь идет о явлениях абстрактного порядка, особенно из сферы человеческих побуждений…