Звезда заводской многотиражки 3 (СИ) - Фишер Саша

Мама радостно болтала о всяких разных вещах. Рассказывала про рецепт нового тортика, который она вызнала по секрету у двоюродной сестры своей подруги. Про парикмахера-волшебника. Про очередь на новый диван, которая вот-вот должна подойти.

Я слушал, иногда вставлял подходящие реплики, и не спешил переводить разговор в нужное мне русло. Неприятная, должно быть, тема. Зачем торопиться?

Когда мы дошли практически до стадиона «Динамо», я понял, что ждать подходящего момента бесполезно.

— Мама, расскажи мне о моем отце, — сказал я, дождавшись паузы в ее бесконечном монологе.

— Что? — она даже остановилась. — О Леше? А что о нем рассказывать, ты вроде и так все знаешь...

— Ты же понимаешь, о ком я спрашиваю... — мягко сказал я. — О настоящем отце. Его же Михаил зовут, правда?

— Я не... — взгляд матери стал испуганным. Больным. Затравленным. — Откуда ты...

— Мам, я не собираюсь тебя ни в чем упрекать, — сказал я и улыбнулся. — Просто хотел поговорить об этом. Я уже взрослый человек, понимаю, что жизнь по-всякому может обернуться...

Мама зашагала вперед, как механическая кукла. Она смотрела себе под ноги и молчала.

— Это уже так давно было, — тихо проговорила она. — Я даже не думала, что... И все-таки... Откуда ты знаешь это имя? Его ведь никто вообще не знает, даже твой отец. Он знал только, что я ему изменила, но не знал, с кем. И мы больше никогда потом не встречались.

И снова замолчала.

— Да неважно, просто знаю, и все, — отмахнулся я. — Можно сказать, случайно получилось. Совпадение. Стечение обстоятельств. Из-за кольца.

— Какого еще кольца? — мама снова остановилась и посмотрела на меня.

— Серебряного такого, с изумрудом, внутри которого туманные пятнышки, — ответил я.

— Но ты же совсем маленький был, ты не мог этого помнить! — воскликнула мама.

— Много думал, потом увидел во сне, — я усмехнулся, чтобы придать разговору какую-то менее серьезную окраску. — Расскажи про это кольцо, пожалуйста. Мне эта загадка теперь просто покоя не дает!

— Ну... — растерялась мама. — Мне тогда было ужасно одиноко. Лешу отправили на Урал, но квартиру пока что не подготовили, так что я осталась в Новокиневске с мальчишками. Ждать, как всегда. А Миша... Он был такой любознательный, такой непосредственный. Мы сдружились, много смеялись. Много гуляли по городу. Была весна, так красиво все цвело... А потом он мне подарил кольцо и предложил выйти замуж. И я как будто очнулась и испугалась. Что я делаю? Струсила. Потом Леша нас перевез к себе. Но получилось так, что... В общем... Кольцо я оставила. На память. И держала его в шкатулке у украшениями, в которую Леша никогда не заглядывал.

Сначала она сбивалась и спотыкалась. Потом, похоже, нахлынули воспоминания, голос окреп, и она принялась рассказывать ту старую историю с такими же интонациями, как будто она новый рецепт запеченой рыбы излагает. Или описывает, как соседи скопили денег на новый холодильник.

Ей почти удалось отмазаться. И первые года два-три отец даже не думал, что я не его ребенок. Напела про недоношенность, про то, что я оказался на удивление крепким и живучим, еще что-то такое. А раскрылось все случайно и по-идиотски.

Мелкий я был ребенком любопытным, и мамина шкатулка с украшениями меня притягивала, как магнит. И однажды, когда у родителей были гости, я пробрался в родительскую спальню, выпотрошил шкатулку и вытащил этот самый перстенек. И вышел со своей «добычей» к гостям. Мама разнервничалась сильнее, чем следовало. У отца снова всколыхнулись старые подозрения, началась разборка, бензинчика в которую плеснул еще и Прохор. То ли он опознал украшение, то ли ляпнул про рога отца просто потому что по природе своей человек-говно... В общем, это был ужасный позор. И особенно неприятно было то, что все произошло при куче свидетелей.

Потом, когда все разошлись, обогащенные свежими сплетнями, отец насел на маму, и она повинилась. Все ему рассказала, ну, за исключением раскрытия личности любовника. А кольцо это пропало. Отец в пылу ссоры швырнул его в стену, а потом оно так и не нашлось.

— Наверное, это Прохор забрал, — вздохнула мама. — Сглупила я, конечно, когда вообще это кольцо взяла. Надо было сразу вернуть, но я что-то замешкалась, а потом надо было спешно собираться и уезжать.

— Да кто такой этот Прохор вообще? — вырвалось у меня.

Мама странно на меня посмотрела, будто я сморозил что-то дикое.

— Лешин двоюродный брат, — проговорила она. — Зойки, бабушкиной сестры сын.

— И они с тех самых пор и не общались? — а, черт с ним, сгорел сарай — гори и хата! Раз уж я уже задал дурацкий вопрос, можно продолжать и дальше. Наверное, можно было как-нибудь иначе заставить маму проговорить очевидные вещи, которые Ивану Мельникову и без нее прекрасно известны, но я что-то замерз, и все мои способности к беседе на экивоках как-то увяли.

— Нет, конечно, — мама посмотрела на меня еще более странно. — Они разругались окончательно недавно совсем, когда мы в Новокиневск переехали. Но что там случилось, я не знаю. Но Леша с тех пор даже имени Прохора на дух не переносит.

Я вернулся домой в глубокой задумчивости. Посмотрел на валяющуюся на полу тетрадку. Ту самую, в которой я так и не написал донос на Прохора Нестерова.

Сердце гулко бухнуло, в ушах зазвенело. Как бывает, когда только что избежал чего-то страшного и непоправимого.

Колени даже задрожали.

Я изо всех сил напряг память. Ну давай, Жан Михалыч, пошевели уже извилинами! Не было в будущем никакого Прохора Нестерова! Братья Мельниковы были, а Прохора, Даши и Ани не было! Я же под лупой просвечивал биографию Игоря, когда журналистское расследование вел! Так глубоко, как сейчас, я не забирался, но уже в восемьдесят пятом нигде в его окружении не мелькала фамилия «Нестеров». Что это значит?

Это значит, что эту фигуру он смахнул с доски раньше.

И я чуть было не сделал это своими руками.

Давай, умник, думай дальше. Вспоминай, складывай кусочки пазла, теперь они все перед тобой.

Кто сказал, что за покушениями на тебя и за неприятностями Аллы стоит именно Прохор?

Кто все время был рядом, когда я, а точнее, еще не я, а настоящий Иван Мельников, вцепился в Прохора, как клещ, пытаясь собрать на него компромат?

И кто буквально вчера вечером весело запрыгнул в служебную черную волгу в министерскими номерами?

Я выдохнул. Стянул пальто, убрал его в шкаф. Прошелся по комнате. Снова взял тетрадку и пролистал ее пустые страницы.

Этот Прохор может быть вообще ни в чем особенно не виновен. Ну, то есть как... Он же чиновник. Если покопаться, то там наверняка найдется, к чему прицепиться, чтобы отправить его в места не столь отдаленные. Но здесь и сейчас...

Может быть, я и в дом-то к Прохору попал, потому что мы родственники. Девок водил, чувствовал себя хозяином. А что закрутил с его женой...

Так всякое случается, что уж.

Допустим, я был вхож в его дом. Навещал, гостил и все такое. И была у меня подруга-возлюбленная Аня. Которая просто в нужный момент роняла нужные слова.

И заветре...

А потом мы с ней приехали в Новокиневск. И меня убили в первый же день. Нужные люди внезапно оказались в нужное время в нужном месте. Идти в которое я совершенно не собирался, потому что у меня были другие планы совсем.

Кто-то должен был сказать, где меня искать.

Значит я к этому моменту или сделал то, что был должен. Или свернул в опасном направлении.

И потом Игорь еще.

«Отцепись от Прохора...»

Осколки памяти всплывали, вспыхивали искрами, крутились перед глазами. Я разжал пальцы, и тетрадка упала на пол.

Ну давай уже, вот же он, вывод.

Который напрашивается сам собой, ясно же, как белый день!

Я несколько раз крепко зажмурился. Сел на кровать.

Но ведь в настоящей истории и меня здесь не было. Иван Мельников выпал с балкона и разбился в ноябре тысяча девятьсот восьмидесятого. И не написал никакой донос на Прохора.