Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти - Луис Броули

Я игнорировал, я успокаивал, я приводил доводы, а затем взорвался.

Наконец мы добрались до Гштаада, где под белым пудровым одеялом сверкали Альпы. Амбары и шале были одеты в праздничные рождественские огни, их крыши напоминали сияющие перевёрнутые буквы V.

Вместе с несколькими нашими мы поселились в «Охотничьем домике» с огромным количеством комнат, камином и развешанными повсюду оленьими рогами. Создавалось ощущение, будто действительно находишься в домике охотника где-нибудь на Диком Западе. Я спал на диване в пространстве столовой, поскольку Йогиня очень трепетно отнеслась к тому, чтобы делить комнату на двоих. Схватка в Бавено оставила шрамы, но, по счастливому случаю, на другой стороне улицы освободилась комната, так что я смог выйти из зоны огня и немного остыть. Ноги Юджи стали очень слабыми. Я удивлялся тому, что он ещё был способен передвигаться. На тот момент он извергал из себя столько еды, что казалось, он питается одним воздухом. Ему по-прежнему нравилось меня мутузить и бросаться чем-нибудь, но после смертоубийства в Индии это был просто отдых.

— Существует такая вещь, как процесс старения! — напоминал он нам, после чего, как пятилетний ребёнок, заталкивал мне на улице снег под куртку и толкал в сугроб.

Мы отправились в Грюйер пообедать. Водитель подвёз его прямо к двери ресторана, так чтобы ему не пришлось идти. Было очень морозно, обледеневшие булыжники таили в себе опасность. Он вышел из машины и под предлогом проверки обменных курсов прошёл пешком весь путь обратно к началу небольшого средневекового города. Мы могли только беспомощно следовать за ним, пока он занимался мониторингом кончины доллара. Его куртка хлопала на ветру, и если бы кто-то посмел сказать ему о холоде, он тут же нарвался бы на шквал проклятий и угроз:

— Это тело не знает холода или жары! Не существует таких понятий! Вы все — напуганные куры!

Он насмехался над стихиями. Его интересовало более неотложное дело.

— Смотрите, сэр! Ваш доллар снова внизу! О, я доволен!

Я радостно согласился с ним, лишь бы он продолжал идти.

В кафе во время обеда он нарисовал меня с моей лысой головой, в смешно выглядящей рубашке. Приковав внимание всех сидящих за столом, он начал рисовать женскую фигуру. То, что она была женской, было понятно по сиськам. Её огромные глаза косили на мужчину, который смотрел в другом направлении. Присутствующие, не отрываясь, следили за руками Юджи, словно тот показывал фокус. Затем, состроив шкодливую детскую физиономию, он чётко обозначил соски, чтобы уж точно ни у кого не осталось сомнений, что это была женщина. От головы мужчины он провёл несколько линий к голове женщины, что можно было интерпретировать как угодно. Я видел в этой картинке женщину, которая била мужчину по голове чем-то вроде пениса. Йогиня позже высказала свою версию, разглядев на рисунке мужчину, тянущего энергию из женщины. Я попросил Юджи расшифровать его рисунок, и он подтвердил, что на нём была изображена бьющая мужчину женщина. Но я даже не сомневаюсь, что если бы спросила его она, он бы сказал ей, что это мужчина, который тянет из женщины энергию. C’est la vie: и то и другое было правдой.

Словно желая усугубить ситуацию, он, где бы мы ни оказывались, всё время садился рядом со мной. Иногда она занимала место рядом с ним, и тогда он отодвигался от неё. Мне хотелось оставаться незамеченным и не бередить раны, но он не давал мне такой возможности: он бил меня, стучал ложкой по голове, проливал на меня воду, кофе, просыпал сахар, в то время как она наблюдала за происходящим на расстоянии. Это расстраивало меня.

— Смотри, смотри, это тебе, — говорил он, отдавая мне остатки своей еды. Он таким образом признавал существующую между нами связь: мне он отдавал остатки кофе, а ей — остатки сливок.

— Где она?

— Вон там, Юджи.

— Тебе, — говорил он, добавляя ложку взбитых сливок в её чашку с горячим шоколадом.

— Спасибо, Юджи.

Мне льстило, что мы ему были настолько интересны, что он даже нарисовал нас. Я хранил его рисунок как талисман, напоминалку. Всё, что он делал, было чрезвычайно значимо, информация продолжала распаковываться даже годы спустя. Взять, к примеру, его привычку пичкать меня сахаром: ведь он в буквальном смысле давал мне сладость в ситуации настолько горькой, что я едва с ней справлялся. Его внимание спасало меня от бездны отчаяния, в которую я готов был погрузиться из-за отношений с Йогиней. Он поддерживал меня так, как я его никогда не поддерживал. Это всё равно что постоянно находиться в заботливых, терпеливых руках мамы. Он позволял мне совершать ошибки, которых я не мог не совершить, обжигаясь снова и снова, и не отказался от меня, хотя я был полным идиотом. Когда он говорил: «Я не обзываю тебя идиотом, ты и есть идиот», это было чем-то вроде благословения.

Боясь, что он упадёт, я старался повсюду незаметно следовать за ним. Теперь он постоянно опирался на мою руку, выходя из ресторана, переходя улицу или спускаясь по лестнице. Когда он переигрывал, изображая «старикашку», выходило смешно. Играя на публику, он с широчайшей улыбкой на лице горбился и ковылял сверх меры, создавая совершенно определённое ощущение бестелесного кукловода, руководящего собственным телом.

Его руки всегда были прохладными. Его прикосновение ощущалось кожей как лёгкий ветерок, невинный и добрый.

Леди из Нью-Йорка с его одобрения коллекционировала салфетки из мест, где мы ели. «В конце концов, мы за них платим!» — напоминал он нам. «Я не ворую! Но я подбиваю других на воровство!» «Ничего, если мы украдём это?» — спрашивал он громко, смущая нас и нервируя официантов.

В ту зиму мы опять куда только не ездили. Йогиня временно успокоилась, пока ей ничего не угрожало, и она отвечала за кормёжку Юджи в машине. Её пугала конкуренция. Когда людей вокруг было меньше, она всегда готова была взяться за дело. Обычно она какое-то время заботилась о Юджи, а потом на горизонте появлялся кто-нибудь ещё, и она начинала чувствовать себя ненужной. Зная о том, что люди соревнуются за то, чтобы иметь возможность кормить его, он вредничал. Он пытался не дать им упаковать еду для него, бесконечно повторяя, что не собирается есть. А потом ел. Каждый день по этому поводу происходили драмы.

— Он сказал не брать еду!

— Но он всегда так говорит!

— Ох!

— Ты думаешь, он всерьёз говорит?

Со смешанным чувством вины и удовольствия я наблюдал за тем, как он усеивает безупречно чистые дороги бумажными стаканами, салфетками и плевками. Иногда в окне проезжающей мимо машины можно было заметить чьё-нибудь гневное лицо. Его реакция была бесподобной: «Не нравится — убирай!» Он никогда не уставал рассказывать нам историю о своём друге, жаловавшемся на дорожные пробки. Юджи сказал ему, что он в равной степени участвовал в создании проблемы.

— Таким образом, ты можешь тоже наслаждаться пробкой! У нас была замечательная возможность именно это и сделать.

В моей памяти осталось также несколько коротких моментов, когда вдруг в самых неожиданных местах возникала тема духовности, вернее, намёк на неё. В придорожном кафе в Германии я сидел напротив Юджи, когда рядом с нами возник разговор о Раджнише. На столе лежала оранжевая салфетка, и словно желая сказать, что меня подобные вещи не могут одурачить, я скомкал салфетку в шарик оранжевого цвета — традиционного цвета санньясинов — и бросил её себе в чашку.

Спокойно глядя мне в глаза, он громко сказал: «Не всё так просто».

Опять я промахнулся.

При этом он никогда не сдавался, не терял терпения — или, по крайней мере, так казалось.

ГЛАВА 37

«Вы всю жизнь только и делали, что слушали других. В этом причина ваших несчастий».

После нескольких недель таких путешествий мы с Йогиней полетели вместе с Юджи назад в Нью-Йорк. Сопровождая его в аэропорту, мы наблюдали, как он очаровывает таможенника.

— Какова цель вашего визита, сэр? — спросил офицер из-за пластика.

Юджи решил сыграть роль гордого отца и деда.

— Мой сын — вице-президент компьютерного отдела в такой-то компании!

Офицер, молодой испанец, чей отец, по всей видимости, эмигрировал в США, оживился:

— Ух ты! Фантастика!

Разглядывая паспорт с огромным количеством штампов, он спросил:

— Почему вы не живёте здесь, сэр?

— О, я не хочу быть обузой своим детям.

С доброй улыбкой молодой человек поставил ему штамп на въезд в Америку, пока мы с ней ждали.

— Кто они? — спросил он.

— О, они мои добрые друзья.

— Они — члены семьи?

— Нет.

— Пожалуйста, ожидайте за жёлтой линией.

Нью-йоркерша приехала на огромном внедорожнике, чтобы отвезти нас в отель в Нью-Джерси. Юджи любезно согласился провести одну ночь неподалёку от аэропорта, так как привычный ему номер в South Gate был занят. Мы с Йогиней поселились в квартире его знакомой Эллен Кристал на 34-й Авеню, достигнув очередного временного мирного соглашения. Поскольку Йогиня боялась, что за этим последует и очередная близость, она уехала под предлогом посещения отца.