Большая книга женского здоровья - Рушель Блаво

Сказка для зрения и слуха

И ведь говорили девочке, что в лес ходить опасно, а одной ходит – опасно вдвойне! Но всем известно, что когда так говорят, то почему-то пойти туда, куда ходить нельзя, хочется еще больше. Смотрит девочка на этот лес – такой темный, такой густой – и все думает, что вот есть же тропинка, в лес ведущая; а раз есть такая тропинка, то куда-то же она выведет когда-нибудь, даже если идти по ней по самому дремучему в мире лесу. И пока так думала девочка, ноги сами принесли ее на лесную опушку. А ведь и правда – тропинка так себе и шла дальше в лес. По краям тропинки лес был темный, а на самой тропинке светило солнышко и было даже совсем и ни капельки не страшно. И девочка сама как-то даже и не заметила, что пошла по этой тропинке, все дальше удаляясь в лес. Пели птицы, летали бабочки, трепетала листва на деревьях, ведь было лето, а летом листва как раз и имеет обыкновение трепетать – другого назначения у летней листвы просто нет. Это осенняя листва и желтеет, и краснеет, и жухнет, и облетает, да мало ли на что способна вообще осенняя листва! Осенняя листва способна на многое, летняя – только трепетать. Но ведь этого не мало, а даже и очень много, потому что трепет листвы летом куда как приятнее, чем все то, что происходит с листвой по осени. Впрочем, девочка, идущая по лесной тропинке, как-то не сильно думала про трепещущую листву. Девочка просто радовалась солнышку, бабочкам, птичкам, радовалась себе – такой веселой и красивой. Да и как было не радоваться, если и вокруг так все хорошо, и на сердце сплошная благодать. У летнего же леса есть еще одна особенность – это в изобилии растущие тут лесные ягоды, среди которых чаще всего можно встретить об эту пору, о которой речь, чернику и землянику. Какая ягода вкуснее? Споры об этом идут давно, но человечество так и не пришло пока что к какому-то однозначному решению, ведь и синяя черника, и красная земляника настолько вкусны, что отдать пальму первенства какой-то одной ягоде означало бы нанести обиду ягоде другой. И девочка, едва завидев кустик черники, сразу же устремилась к нему – одна ягодка, другая, третья… Перемазалась уже вся, а тут смотрит – в траве заалели землянички, будто маленькие камешки драгоценные, аж переливаются на солнце. А какая сладкая земляника в лесу в разгар лета! Девочка, не зная, какая все же ягода лучше, стала есть по очереди: ода черничка, одна земляничка, одна черничка, одна земляничка… И сама не заметила девочка, как отошла от тропинки в лесную чащу. И отошла так далеко, что тропинки уже и не было видно. И солнечные лучи скрылись уже за кронами деревьев, и птичий щебет теперь звучал откуда-то очень издалека, а бабочек тут не было вовсе, потому что было в этом месте, куда забрела девочка, страсть как темно. Черника и земляника еще попадались, но девочке уже не хотелось ягод. Ей хотелось одного – выбраться из этого страшного и темного леса. Но как выбраться из леса, если тропинка потерялась и находиться сама не хочет? Девочка пошла тогда туда, где, как ей казалось, тропинка и должна быть. Но сколько ни шла – тропинки все не было. Пошла в другую сторону – результат оказался ровно таким же, как и прежде. Села девочка на пенек, как обыкновенно в таких случаях девочки и поступают, и горько заплакала. Вдоволь наплакавшись, решила осмотреться. И увидала тут девочка, что сидит она на небольшой полянке, а с самого края этой полянки стоит малая избушка, черная вся и такая грязная, что аж оторопь берет. Подойти к избушке? А страшно… Хотя чего уж может быть страшнее, чем оказаться в сумрачном лесу такой маленькой девочке. И слышит тут девочка, как что-то над ней зашелестело, что-то проскользнуло между ней и небом. Глядит, а на ветке сидит сова – хмурая такая, сердитая. И молвит сова вроде как по-птичьи, но девочке все понятно почему-то: «Ты, девочка, – говорит сова, – ступай к этой избушке и скажи ей слова волшебные». Сказала так сова, села на плечо девочки и шепнула ей на ушко те самые волшебные слова, а потом улетела куда-то еще дальше в чащу, только ее и видели. Девочка послушалась сову, подошла к ветхой избушке и сказала те самые волшебны слова, что сова ей нашептала. И тут избушка вдруг вся заскрипела, стала ерзать, разрастаться, стала тянуться ввысь. Не прошло и минуты, как взору девочки предстал большущий дом красоты небывалой. Дверь на высоком крыльце отворилась и оттуда вышла старуха, по всему сразу было видно, что была это сама хозяйка избушки. Спустилась старуха с высокого крыльца, костлявой рукой потрепала девочку по голове, отчего белоснежный платочек стал разом серым, а потом сказала: «Меня зовут Желя. Ты, девочка, отныне и навсегда будешь у меня в горничных служить». Взяла девочку за руку и повела в большой дом. Поняла тогда девочка, что обманула ее сова, но было уже поздно. Крепко Желя держала свою будущую горничную. А если ночью убежать? Ночью? В лесу? Хотела девочка заплакать, но слезы все она уже на сегодня выплакала, пока на пеньке сидела. И стала с той поры девочка трудиться в доме старой Жели, стала готовить обед, прибираться стелить постель… Прошло так несколько дней. И раз видит девочка, что на окно большого дома села та самая сова-обманщица. И давай клювом барабанить по деревяшке – звонко-презвонко. Девочка же не желала отворять окно, всем своим видом показывая, что обижена на сову. Но сова была упрямой и никак не хотела отступать. Пришлось девочке открыть окно. Тут сова и сказала, что вины ее нет в том, что с девочкой произошло. Только и виновата бедная птица в том, что по старости перепутала слова волшебные – не те слова, что следовало, шепнула она девочке. А те слова – да вот же они. И снова, как было несколько дней тому назад, села сова на плечо девочке и шепнула ей на все том же птичьем, но отчего-то понятном языке, какие именно слова надо сказать. А вдруг сова опять обманет. Но девочка решила, что хуже уже все равно не будет, потому и сказала эти слова, которые теперь ей сова шепнула. И как сказала, так тут же исчезли куда-то и сова, и большой дом Жели, и весь лес дремучий, обступивший полянку с домом. А девочка уже стояла на краю своей деревни, на той самой тропинке, что вела в лес. Только теперь уже девочка не пошла в сторону леса, как несколько дней назад, а стремглав ринулась к своему дому, к своим добрым родителям, которые, признаться, даже и не успели заметить, что их дочки не было возле них, ведь это в лесном царстве старухи Жели прошло несколько дней, а в нашем мире и часа одного не прошло. Только с тех пор девочка одна в лес уже не ходила.

Сказка для мочеполовой системы

Юноша один гулял по господскому парку. Сам юноша этот был сыном садовника и потому по господскому парку ему гулять дозволялось даже тогда, когда никому больше не дозволялось там гулять. Парк был со всех сторон обнесен могучим забором, перелезть через который не мог никто. Да никто особо и не хотел – мало ли вокруг других парков, в которых можно гулять; совсем необязательно гулять именно в парке господском. Юноша же любил именно этот парк. Здесь в доме садовника он родился, в этом парке прошло его детство. Знал юноша в парке не только каждое дерево, но даже знал каждый кустик и каждую клумбу. Умел он с деревьями и кустами разговаривать, слушал их внимательно, любил их. а те отвечали ему взаимностью, тоже любили юношу. И вот в то утро, о котором мой рассказ, юноша, как и всегда, вслушивался в то, что говорили про меж себя деревья и кустарники, что шептали друг другу садовые цветы, о чем болтали травинки на газонах. Так приятно было слушать эту беззаботную болтовню о красоте неба, о весеннем ветерке, набегавшем иногда откуда-то со стороны моря, о дождике, который прибежал откуда-то в прошлый четверг, пролился на клумбы и газоны и убежал себе дальше. Еще один цветок рассказывал другому об очень красивом облаке, что вчера полдня проплывало над господским парком. И хотя второй цветок тоже это облако видел, все же слушал своего собеседника так внимательно и с таким почтением, как будто отродясь облаков не видал вовсе. Беззаботен мир господского парка. И юноше нравилась эта беззаботность, этот покой, пусть и отгороженный от всего остального мира могучим забором. А может, как раз потому здесь и царили беззаботность и покой, потому что весь остальной мир находился относительно господского парка за тем самым забором? Все могло быть… Но главное, что забор не мешал юноше наслаждаться жизнью, наслаждаться той радостью, что дарили ему беседы цветов, деревьев и кустарников. Однако вдруг в беззаботных разговорах растений вдруг стали отчего-то проскальзывать тревожные нотки. Юноша за свою жизнь изучил уже все поводки мира флоры, а потому знал, что тревожные нотки случаются здесь крайне редко и только по очень глобальным, по очень серьезным поводам. что же случилось? Юноша прислушался и очень скоро понял, в чем была проблема. Оказывается на краю парка, у самого забора лежит какой-то несчастный птенец, который летать еще не научился, а ходить, по всей вероятности, уже разучился. Бедняга лежит на клумбе с хризантемами и только и может, что издавать печальные горловые звуки. Всем ведь известно, что птицы не умеют говорить так хорошо, как могут делать это деревья, кустарники и цветы. Птенцы же говорить не умеют и подавно. Юноша, едва только услыхал о таком событии, как сразу же ринулся на край сада – туда, где, как говорили деревья и кустарники, на клумбе с хризантемами лежит несчастный птенец, не умеющий ни летать, ни ходить, ни говорить. Едва юноша приблизился к клумбе, как увидал этого беднягу. Похоже, единственно, что умел этот птенец, так это хлопать глазами, жалобно глядя ими на окружающий мир. И как только этот малыш здесь оказался? Не иначе как сердитый северный ветер принес его из-за могучего забора. Но некогда было размышлять о причинах появления птенца в господском парке, надо было спасать беднягу. Бережно юноша взял птенчика на руки и понес по аллеям парка под одобрительный шелест деревьев, кустарников и цветов в сторону дома садовника. Юноша прошел в свою комнату, там нашел какую-то старую коробку, куда набросал бумажек и всякого корму, который любят птицы. Птенчик, едва очутившись в коробке, как-то сразу оживился, пробудился от печального состояния своего, защебетал что-то, словно вспомнив птичью речь. Щебетанья его юноше было не понять, ведь он не знал птичьего языка и даже немного сомневался в существовании такого языка. Да и не в этом дело было, а в том, что уже к вечеру птенец явно пошел на поправку. Он по-прежнему грустно хлопал глазами, по-прежнему пытался шевелить крыльями, а точнее, тем, что должно было в будущем стать крыльями, по-прежнему пытался шевелить ножками, вспоминая, по всей вероятности, навыки ходьбы по траве. Юноша был очень рад тому, что птенец приходит в себя. Какой же породы был этот птенец, того юноша не знал. Не знали и деревья с кустарниками, даже цветы, которые обычно знают все, и те этого не знали. Может, голубь, может, утка, может, коршун… Ну, разве что для птенца пеночки или синички этот птенчик был несколько крупноват, а так… Посоветоваться же в господском парке по этому поводу было не с кем. Отец юноши всю долгую жизнь свою служил садовником у господ, то есть знал все о растениях, но ничего не знал про птиц. Мать же отвечала в усадьбе за домашнее хозяйство, не имела себе равных по засолке огурцов и приготовлению варенья из крыжовника, но птиц знала лишь тех, что подаются за обедом к господскому столу. Птенец был явно не из таких. Его нельзя было назвать домашней птицей, но и дичи, что, с точки зрения некоторых людей, вполне и даже очень съедобна, птенчика отнести было нельзя. Шли дни, но птенец рос не по ним, а по часам. Вот уже крылья стали похожи на крылья, а перья на перья. Все чаще взмахивал он крыльями, пытаясь подняться над своей коробкой. И иногда это даже у него получалось, но завершалось обычно тем, что бедняга падал обратно в коробку, поднимая фонтан из чужих бумажек и своего пуха. Однако как-то раз юноша вошел в комнату и увидел своего питомца сидящим на люстре под высоким потолком. Оттуда птенец взирал гордо на вошедшего спасителя своего и явно не скрывал радости от того, что сам смог забраться на такую высоту и что сделал это с помощью уже весьма развитых крыльев. Юноша, надо сказать, радовался ничуть не меньше птенчика. Под восторженным взором юноши птенец взмахнул крыльями и слетел с люстры, совершив круг почета по комнате и… вылетев в опрометчиво открытое еще с утра самим же юношей окно. Юноша бросился в сторону окна, но увидел только, как его питомец взмывает ввысь в безоблачное небо. И даже не поблагодарил птенец своего спасителя, улетел при первом же удобном случае. Такова уж природа этих птенцов – забывать своих благодетелей. Прошел месяц. И, гуляя в саду, как раз возле могучего забора, юноша наш вдруг увидел на заборе красавца орла. С большим трудом в этой гордой птице можно было узнать того несчастного птенчика, который когда-то был подобран и спасен юношей. Орел слетел с забора и из клюва большой птицы что-то выпало в траву. Юноша бросился искать то, что выпало, и, пока искал, орел улетел. Орлы всегда улетают, пока люди что-то ищут. Но вот юноша нащупал в траве что-то приятно холодящее. В руке его был ключ. Юноша стразу понял, что это ключ от счастья. Оставалось найти дверь, которая открывалась бы этим ключом.