Найти и уничтожить - Андрей Кокотюха

– Куда? – вырвалось у Дробота.

– К стенке! – беззлобно хохотнул Ворон, и Роман, хотя и понимал, что это у вора такие шутки, все равно невольно вздрогнул. От Родимцева всего можно ожидать, в этом Дробот за последнее время уже успел убедиться.

– Хайло закрой! – строго прикрикнул Шалыгин. – Не стой, Дробот, не маячь, шевелись, время пошло.

Роман вздохнул, как-то слишком уж неуклюже развел руками.

– Ну… На всякий случай прощайте, мужчины.

– Ни пуха! – Теперь в голосе Ворона не слышалось ничего, кроме равнодушия. – Заходи, если что…

Надев картуз и натянув козырек на самый лоб, Дробот демонстративно заложил руки за спину и вышел наружу.

Солнечный свет сразу ослепил глаза, но это быстро прошло. Оглядевшись, Роман увидел прямо перед собой, у здания комендатуры, грузовик, бойца, возившегося у машины, судя по всему – шофера, чуть поодаль стояли Родимцев и какой-то офицер, расположившийся к старой усадьбе боком.

– Пошли, Рома, – сказал Шалыгин и тут же перешел на бодрую скороговорку. – Значит, штука такая. Ильич пошустрил. Тут саперы подвернулись, едут в сторону железки. Взялись доставить тебя к особистам, я сопровождающий. Должен сдать тебя и вернуться. Только я с тобой пойду.

– Куда? – не понял Роман, полуобернувшись на ходу.

– Ты иди, на меня не гляди. Слушай дальше. У Ильича, сам знаешь, свои заскоки. Его понять можно, видал, как у нас все обернулось. Я с ним с прошлого лета воюю, скажу так – у него это первый провал. Плюс он про тебя какие-то данные запросил и получил… В общем, ничего не поменяешь, Полинка еще…

– А Полина тут причем?

Теперь Дробот говорил, не оборачиваясь. Он прошли уже половину расстояния, отделявшего их от грузовика и двух офицеров.

– При том. Я тебя предупреждал, нет? В лесу тогда, забыл разве?

– Глупости, Павел. Еще ревность тут приплети…

– Ничего не глупости, Рома, для Ильича все до кучи срослось. Я потому с тобой в Особый отдел, Дробот, и пойду. Я не Ильич, хотя с ним многое прошел. Потому вижу все и соображаю кое-чего. Скажу там, в Особом отделе, пару нужных и правильных слов кому надо. А говорить я, Рома, ох как хорошо умею! Ты не думай, меня товарищ Строкач лично знает.

– Ну, если сам товарищ Строкач… Спасибо, конечно, Паша. Не поможет, раз Родимцев так мною проникся, но все равно – спасибо.

– На здоровье. Пригодится тебе здоровье еще, Дробот. Прорвемся, не дрейфь, не везде дуроломы сидят. Разберутся.

Возражать не хотелось. Роман все-таки до последнего пытался убедить себя в непременной победе логики над эмоциями. Хотя и понимал: гибель отряда особого назначения нужно на кого-то списать и как-то объяснить немецкими происками перед начальством.

Они подошли к Родимцеву. Тот смерил арестованного взглядом, полным какого-то нескрываемого торжества.

– Я говорил тебе, что так будет, боец.

Шалыгин положенным жестом бросил руку к пилотке.

– Товарищ комендант, арестованный Дробот по вашему приказанию…

Когда капитан заговорил с Дроботом, офицер, стоявший рядом с Родимцевым, стал поворачиваться лицом к подошедшим. В тот момент, когда прозвучала фамилия арестованного, человек в форме старшего лейтенанта встретился с Романом взглядом.

– Дерябин, – спокойно, словно так и должно случиться, проговорил Дробот.

Шалыгин не закончил фразу.

– Дерябин, – повторил Роман уже увереннее и, не находя других слов, показал на него рукой, сорвавшись вдруг на крик: – ДЕРЯБИН! – А затем выкрикнул совсем уж необъяснимое: – Стой! СТОЯТЬ!

Николай Дерябин шагнул назад и тут же – в сторону, заученным жестом выхватывая пистолет из кобуры.

Ему даже в голову не пришло заявить, что боец обознался, попытавшись хоть как-то выторговать себе время.

Он четко среагировал на свою настоящую фамилию. И только потом узнал в этом грязном, небритом и давно не мывшемся парне того, кого ему вечность – всего-то месяц! – назад приказали доставить в особый отдел фронта. Вот примерно как сейчас.

Эффект внезапности был достигнут. Дерябину удалось выиграть у остальных несколько секунд, чем он в полной мере воспользовался – навел ствол пистолета на грудь Дробота и, словно в этот момент глядя на себя со стороны, нажал на спуск.

Шалыгин пришел в движение одновременно с ним. Еще ничего толком не понимая, он просто увидел человека, готового стрелять в стоявшего рядом Романа; командир разведчиков сделал единственное, что смог в такой ситуации, – шагнул между Дерябиным и Дроботом, одновременно толкая Романа плечом и хватаясь за свою незастегнутую кобуру.

Он принял пулю, на мгновение замер, удивленно посмотрев перед собой, проговорил:

– Эй!

А потом осел на землю, прямо под ноги спасенного им Дробота.

Стоявший у грузовика Боровой тут же вскинул автомат.

Но тут уже опомнился Родимцев, до которого, наконец, дошла суть происходящего.

Сейчас он представлял отличную мишень как для Дерябина, так и для автоматчика. Однако просто так дать себя убить капитан не собирался. Вокруг не было никакого укрытия, да только прятаться сейчас Родимцев не хотел – резким движением сместившись с линии огня, он кинулся в атаку, сократив расстояние между собой и Дерябиным в одном стремительном прыжке. Потому, когда Николай выстрелил снова, он не успел прицелиться – Дробот с Родимцевым фактически разбежались в разные стороны.

А в следующую секунду комендант уже зашел справа, стараясь перехватить его руку.

Пытаясь повернуться, Дерябин невольно оказался между Родимцевым и вот-вот собравшимся выстрелить Боровым. Тот вовремя сдержался. И, в свою очередь, также сместился, меняя позицию и стараясь достать очередью если не капитана, то хотя бы своего старого, невесть откуда возникшего и разом все испортившего знакомого – Дробота.

Но в этот момент на выручку бросился стоявший возле усадьбы часовой.

Ему со своего места понадобилось чуть больше времени на оценку случившегося. Забыв о запертых в подвале пособниках, он вскинул автомат и дал длинную очередь на бегу, целясь в единственную открытую мишень – водителя. Сомнений в том, на чьей тот стороне, у часового не возникло.

Первая очередь Борового не свалила. Тот понял, что открыт. И хотя вернее было упасть, нырнуть под грузовик, он пригнулся и бросился в сторону, собираясь оббежать полуторку, укрыться за ней. Однако вторая очередь срезала его влет, и Боровой свалился, будто собирался красиво, с разбегу сигануть в реку с бережка, но внезапно поскользнулся.

Дерябину тем временем удалось-таки уклониться от рукопашной. Уходя в сторону, Николай с трудом удержал равновесие, затем тренированным ударом сбил Родимцева с ног – тот неуклюже упал на спину, взбрыкнув при этом, – затем быстро оценил положение. Не принимая в расчет безоружного Дробота, он выстрелил по приближающемуся часовому – не прицельно, просто огрызнулся. А затем рванул к единственному укрытию, находившемуся от него на кратчайшем расстоянии.

Под свист пуль Николай Дерябин в несколько скачков добрался до крыльца комендатуры, протаранил дверь и оказался внутри.

Судя по враз ожившей тишине поселка, стрелять начали уже в другой стороне.

– Sie alles verstanden?[12] – отрывисто спросил Дитрих.

Не удержавшись и повернув голову к окну, на звуки выстрелов, Полина кивнула, выдавила из себя:

– Да, я все поняла.

– Знаете немецкий?

– Учила… Учили…

– А, конечно, вы же работаете в тылу врага! – Дитрих кивнул на стоявшую на столе за спиной девушки рацию. – Почему для вас, большевиков, иностранный язык – это язык врага? Вы ведь учите языки только для того, чтобы допрашивать пленных, не общаться. Я прав? Я прав.

Выстрелы снаружи зазвучали чаще. Полина молчала. Ей просто нечего было сказать.

– Я знаю русский только потому, что на нем разговаривал один близкий мне с детства человек, – продолжал Дитрих. – Еще я владею французским, хотел читать Рембо в оригинале. Вы комсомолка или коммунистка? – Девушка покачала головой. – Нет? Что – нет? Отвечать!

– Беспартийная, – тихо проговорила Полина.

– Но у вас все в комсомоле. Вы, комсомолка, знаете, кто такой Артюр Рембо? Почему ваша нация так некультурна? Я даже немного знаю английский, учил просто так, для себя. Вы учили немецкий язык для своего удовольствия? Для личного развития?

Полина медленно попятилась, прижалась к столу, оперлась о его края. Тумбочка была рядом, точно под правой рукой.

– Дикари, – бросил Дитрих, прислушиваясь к стрекотанию автоматных очередей. Где-то рвануло, снова, еще раз.

– Гранаты, – сказал он спокойно, тут же сменил тему: – На самом деле, фройляйн, мне от вас уже ничего не нужно. Ответьте мне, только, пожалуйста, честно. Это даже не допрос, просто лично для меня очень важно… Тот человек, комендант… Который к вам так неравнодушен… Это Строгов?

– Родимцев, – машинально ответила Полина, действительно не видя в его вопросе ничего особенного, только потом поняв: немец знает то, чего, казалось бы, знать не должен, и все равно повторила, убеждая уже саму себя: – Родимцев.