Хранитель Рун (СИ) - Иванов Павел Викторович

— Студия «Феникс»? — спросил я. — Она существовала вообще?

Коршунов сделал неопределенный жест рукой.

— В некотором роде. Это был, скорее, личный бренд одной действительно талантливой дизайнерши, занимающейся продюсированием игр — Маргариты Биссесар. Она не совсем подходила под наши критерии, но её рекомендовал датчанин.

— Датчанин? — заинтересовалась Аська.

— Профессор Инвар Ханссон — его пригласил лично Краммер. Они вместе работали в области нейролингвистики.

— Кто еще был причастен к проекту? — спросил я.

Коршунов начал загибать пальцы.

— Вацлав, Агнесса, Вохмичевский, Краммер, Линдстрем, Биссесар, Ханссоны…

— Ханссоны?

— Их было двое, брат и сестра. Гертруда — врач по образованию, но занималась также наукой, исследованиями в области эндокринологии и иммунологии.

— Итого восемь, — вмешалась Аська. — Это все?

— Нет, последний участник проекта — нейропсихолог, Марк Фишер. Он подключился значительно позже, когда мы столкнулись с проблемой адаптации мозга к виртуальной реальности и поствиртуальных стрессовых расстройств у испытуемых.

— Значит, были и осложнения?

— Безусловно, — Коршунов пожал плечами. — Именно поэтому работа растянулась на год, хотя принципиальное техническое решение было уже готовым.

— Что же произошло потом? — я взял в руки обгоревшую папку.

— Осторожно, листы очень хрупкие! — предупредил Коршунов.

Бумага, действительно, крошилась под пальцами. Сохранившиеся фрагменты страниц были испещрены формулами, чертежами и рисунками.

На одной из них мне встретилась знакомая схема — цепь из девяти переплетенных колец с рунами внутри.

— Потом возникли… трения, — Коршунов нахмурился и побарабанил пальцами по столу. — Мы зафиксировали факт утечки информации по проекту, в связи с чем начали проводить расследование, неофициальное, конечно же. Пришлось усилить меры контроля. К сожалению, это привело к возникновению конфликтов внутри рабочей группы, и, как следствие — недоверия друг к другу. В свою очередь, это повлекло за собой формирование группировок, и, что гораздо хуже — искажение ими изначального проекта. К моему великому огорчению, мы совершили непростительную ошибку, упустив этот момент…

Коршунов помрачнел.

— Когда же мы обнаружили, что группа, фактически, готовит собственный проект под названием «ИМИР», то предприняли попытку вмешательства. Но не успели.

Генерал вздохнул. — Каким-то образом, группа оказалась предупреждена о готовящейся операции, и, очевидно, преодолев взаимные разногласия, решилась на отчаянный шаг, запустив процесс коллективной активации.

— Они все ушли в вирт! — прошептала Аська.

— Именно так, — Коршунов кивнул. — При том, что процесс активации был уникален — они все исчезли, разом, при этом уничтожив все сервера и документацию, кроме этой папки.

— И… за все двадцать лет они ни разу не выходили на связь? И вы даже не знаете, что с ними произошло?

Генерал развел руками. — Ни единого бита информации. Что, в общем, позволяет сделать неутешительный вывод — процесс активации был выполнен с фатальной ошибкой. Говоря прямо — они перестали существовать.

— Ужасно, — пробормотала Аська. — Но ведь… Они не могли исчезнуть просто так, вместе с телами?!

— И тем не менее, — Коршунов устало вздохнул. — Поверьте, за эти двадцать лет, и мы, и федералы, рыли землю зубами, чтобы найти хоть какой-то признак их существования. И, если бы он был — можете не сомневаться, мы бы его обнаружили. Но, судя по всему, созданный ими мир был уничтожен в момент коллективной активации. Вот почему мы начали новый проект, с подбором новых кандидатов — это единственная возможность перезапустить его, создав новую реальность на основе нового генетического материала.

— При этом, новый генетический материал должен быть сходен с предыдущим, — подытожила Аська.

— Вы все верно поняли, — согласился Коршунов.

— Но тогда логичнее всего было бы использовать близких родственников, — продолжала Аська, — братьев, сестёр, детей, наконец!

— И вы снова зрите в корень, — генерал потёр виски, — разумеется, это было бы очевидным решением — федералы мыслили также. Они и попытались это сделать. Однако, результаты тестов были неудовлетворительными — сложно сказать почему именно, но, очевидно, дело не только в идентичности генома. У нас есть основания полагать, что ученые внесли некий дополнительный фактор, в качестве условия, необходимого для активации. Что-то вроде хромосомной аберрации — по крайней мере, мы точно знаем, что процент совместимости выше у носителей ДНК, имеющих какие-то отклонения. Это лишь гипотеза, но она подтверждается фактами. Кроме того, — он вздохнул, — большинство участников проекта не имело детей. Я сказал большинство, но, на самом деле, единственный прецедент — это вы, Ежи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он поглядел мне в глаза. — Вы, наверняка ведь, догадывались об этом?

Я пожал плечами. — Трудно не сложить два и два. Процент совместимости выше девяноста процентов, внешнее сходство… Одинаковые фамилии, наконец! Да, у меня были основания для догадок.

— Внешнее сходство? — переспросил Коршунов. — Вам известно, как выглядел Вацлав? Откуда?

Я тут же пожалел о своей поспешности. Ведь генерал не знал о фотографии!

— Старик профессор на кафедре, знавший моего отца, спутал меня с ним, — выкрутился я. — Он утверждал, что мы с ним очень похожи.

Коршунов понимающе покивал, лицо его просветлело.

— Да, сходство, безусловно, есть, — подтвердил он. — Я хорошо помню Вацлава…

— Если Вацлав — отец, то кто тогда была мать Ежи? — вмешалась Аська. — Агнесса?

Я незаметно пихнул ее локтем.

— Агнесса? Нет, не думаю, — отозвался Коршунов. — Дело в том, что на тот момент мы попросту не знали, что у Вацлава был сын. А первое, что сделали федералы, получив доступ к архивам — заблокировали всю информацию о разработчиках проекта. Люди словно просто исчезли из истории, словно бы их никогда не существовало. Феноменально, но факт. Тем не менее, каким-то образом им стало известно о вашем существовании, Ежи. Только этим можно объяснить тот уровень контроля, под которым вы жили все эти годы, и тот факт, что вы практически мгновенно стали участником проекта.

— Но я ведь подавал заявку, — напомнил я.

Коршунов усмехнулся. — В вашем случае это была чистая формальность. Они бы все равно вышли на вас под тем, или иным предлогом. Возможно, незадолго до этого у вас были какие-то необычные предложения по работе?

— Возможно, — пробормотал я, вспоминая разговор в отделе кадров.

— Вот именно, — кивнул Коршунов. — Фактически, вы с самого начала были их основной целью. Остальные участники конкурса — резервный вариант, на случай редкого шанса высокой совместимости. Вероятность — один к ста тысячам, или около того.

Я задумался. Меня не покидало ощущение, будто генерал чего-то не договаривает. Его объяснения выглядели как будто логичными, если бы не одно но: я видел фотографии участников проекта. И, если мое сходство с Вацлавом могло быть объяснено родством, то как быть с Сильвой и Ладой?

— У вас еще остались вопросы? — спросил Коршунов, по-своему истолковав мое замешательство.

— Да. — Я решил пока не выдавать свою осведомленность. — Кто стрелял в Миллера? И почему?

— А вот на этот вопрос мы бы и сами хотели знать ответ, — генерал помрачнел. — Судя по выкрикам, это был один из фанатиков-сектантов. Удивительно, что федералы его не вычислили.

— Что за сектанты? — заинтересовалась Аська.

Коршунов раздраженно дернул щекой. — Белое Братство. Откровенно говоря, я думал, что их уже давно вычистили федералы. Они появились еще при Каргатове, такое фриковатое движение, против цифровых технологий, электронных чипов и прочего. Со временем, по закону жанра, в нем возникло радикальное крыло, с которым мы как раз начали плотно работать, но после переворота стало не до них. В любом случае, — добавил он, — сейчас есть более актуальные задачи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я понял, что исчерпал отведенный мне лимит вопросов.