Сны инкуба - Гамильтон Лорел Кей

Я хотела заспорить, но Жан-Клод был слишком глубоко в моем разуме, а шея Мики у меня между зубами. Столько видов голода можно утолить на этой плоти, столько желания, столько… столько… Сладкая струйка крови зазмеилась по языку, помогла мне овладеть собой, и я отодвинулась, чтобы не ранить его. Но он обмяк, прижимаясь ко мне, как после законченного секса. Он дрожал, его дрожь передавалась мне, и дыхание его вырывалось вздохами.

Я держала его, обвив руками, иначе он бы упал, наверное. Он отдал себя мне полностью. Не пытался защитить себя, не боялся, что я вырву ему горло, а надо бы. Но он мне доверял. Доверял, что я не сделаю ему больнее, чем будет радостно. Никогда до сих пор я не пускала ему кровь, никогда не оставляла больше, чем следы зубов или синяки. И так это было хорошо — держать его между зубами и не прекращать, пока не почувствуешь вкус крови.

Он засмеялся с придыханием и сказал хрипло:

— Натэниел будет ревновать.

— Ага, — шепнула я. — Он всегда хотел, чтобы я его пометила.

И пришла мне такая мысль: «Разве убьёт меня, если я дам Натэниелу немного того, чего ему хочется?» Нет, не убьёт. Вопрос в том, сломает ли это меня, и если да, то насколько? Эхом отозвался у меня в голове Жан-Клод: «Вряд ли сломает, ma petite. Скорее исцелит тебя — и его».

— Пшел вон из моей головы, — сказала я.

— Что? — переспросил Мика.

— Ничего, прости, сама с собой.

Жан-Клод сделал, как я велела, но его смех ещё звучал у меня в голове эхом все остальное утро.

Глава двадцать шестая

Я сидела в кухне и ела печенье, щедро намазанное маслом и мёдом. Отличное было печенье, но гвоздём программы был Грегори. Он все ещё оставался в облике леопарда, но печенье ел. Вы когда-нибудь видели, как едят хлеб зубами, предназначенными для перегрызания горла антилоп? Интересное зрелище. Если бы он просто клал целое печенье в рот, было бы нормально, но он поступал по-другому. Он поедал кружочки выпечки, капающие маслом и смородиновым вареньем кусочками, деликатно. Но челюсти его не были приспособлены для деликатной работы, и мех перемазало вареньем, а Грегори облизывал его неимоверно длинным языком. Это отвлекало, но и завораживало. Как сочетание «Планеты зверей» и «Сети еды».

Хорошо, что было, кому меня развлечь, потому что Натэниел был совершенно мрачен. Я знала, что его огорчит моя метка на шее Мики, потому что меня он буквально умолял сделать это ему, а я отказалась, но насколько он расстроится, я себе не представляла. Он грохотал кухонной утварью. Дверцы шкафов он не закрывал, а захлопывал. Когда он открывал холодильник, доносился хор ударов, шлепков и прочих звуков. Я понятия не имела, что пластиковые контейнеры могут так грохотать.

В промежутках между грохотом он соглашался со всем, что говорил Грегори, но таким тоном, будто вызывал на ссору.

— Мы сегодня объявили выступление леопарда, и если меня не будет, придётся тебе, — сказал Грегори и облизнул «морду» длинным языком.

— Ладно, мне все равно сегодня вечером нечего делать.

Почему-то я поняла, что это шпилька в мой адрес.

Мика посмотрел на меня, и этот взгляд яснее слов говорил: «Уладь все это». Почему это всегда мне кашу расхлёбывать? Ну, прежде всего, потому что я обычно её и заваривала. Вот так.

Следы моих зубов отпечатались у Мики на шее. Они слегка поблекли под действием неоспорина, но перевязывать их не было нужды. Его счастье — и моё. Я остановилась как раз когда могла нанести ему рану посерьёзнее. И крови меньше, чем в тот единственный раз, когда я позволила себе пометить Натэниела. Это было, когда ardeur только появился и я все ещё пыталась утолять его как-нибудь так, чтобы не нужно было сношения. Такая я была дура.

Последней соломинкой послужил инцидент, когда Натэниел попытался убрать со стола масло, а ещё не все доели. Грегори перехватил маслёнку, а когти леопарда не приспособлены держать фарфор. Маслёнка выпала и разлетелась по всему полу, масло проехало из угла в угол, оставив противный след, как жёлтый слизняк. Не знаю, что я могла бы сказать — вряд ли что-нибудь полезное, — как зазвонил телефон.

— Возьмите кто-нибудь трубку, — сказал Натэниел с пола, убирая грязь. — Я тут занят слегка.

Мика продолжал есть, будто не слышал. Наверное, был расстроен, что я не сказала Натэниелу что-нибудь утешительное. Проблема была в том, что я не знала, что можно сказать. Так что трубку взяла я.

— Анита, это я, Ронни.

— Привет, Ронни! — Я стала лихорадочно думать. Да, не у меня одной проблемы. Я никак до сих пор не могла поверить, что она отвергла предложение Луи. А вслух я произнесла: — Как ты там?

— Луи мне оставил сообщение на автоответчике, и я знаю, что ты знаешь.

Голос её звучал слегка с вызовом.

— Понятно. Хочешь об этом поговорить?

Вызова я не приняла. Не на меня она злится.

Она испустила долгий вздох.

— Нет… да… не знаю.

— Можешь ко мне приехать, или где-нибудь встретимся, если хочешь.

Я говорила тем же тщательно-спокойным голосом, каким так часто говорил со мной Мика.

— Я бубликов привезу.

— Могу накормить домашним печеньем, когда приедешь.

— Домашним печеньем? Неужто ты его испекла? Быть не может.

— Нет, это Натэниел.

— Он умеет печь?

— Как видишь.

Волна её сомнений накрыла меня даже по телефону.

— Нет, честно, он отлично готовит.

— Раз ты так говоришь.

— Знаешь, мы бы с голоду умерли все, если бы ждали, пока я что-нибудь приготовлю.

Тут она засмеялась:

— Вот это уже чистая правда. Ладно, я скоро приеду, оставьте мне пару печений.

— Не сомневайся.

И разговор закончился. Повесив трубку, я ещё постояла у телефона секунду, глядя на сердитую спину Натэниела и мусорное ведро, куда он сбрасывал разбитую маслёнку и загубленное масло. Никогда не думала, что завязанные на затылке волосы могут подпрыгивать сердито.

Мика посмотрел на меня — очень красноречиво. Взгляд говорил: «Немедленно все исправь, немедленно, иначе я на тебя тоже разозлюсь». Когда с тобой в доме живут двое мужчин, это имеет свои теневые стороны. Одна из них — если они оба с тобой одновременно поссорятся.

Натэниел стоял возле шкафа, положив руки на край, и всем телом излучал гнев. Никогда я его таким не видела. Казалось бы, это должно было меня взбесить, но нет. Наверное, если он хочет злиться, то имеет право.

Я попыталась придумать что-нибудь полезное, что сказать. Натэниел из счастливого домашнего жаворонка превратился в разозлённого мужчину, такого разозлённого, каким я его никогда не видела. А изменилось только одно: я поставила Мике метку на шее. Натэниел вполне терпел, что у Мики есть и сношения со мной, и оргазм, когда ему, Натэниелу, почти ничего не достаётся. Так почему же один такой неосторожный засос так все изменил? Я думала-думала, аж между глаз заболело, и тут меня осенило — вроде бы хорошая мысль. Со мной это редко бывает, если не поговорю с друзьями поумнее меня. Но вдруг до меня допёрло.

Я подошла к нему и взяла его за плечо. Он отдёрнулся. Никогда раньше такого не было, и это меня испугало. Я не хочу, чтобы он на меня злился. Пусть он на меня никогда не злится. Мика прав, я должна это исправить. Только как?

— Натэниел…

И будто шлюз прорвало.

— Не могу я так жить! Ты мне чуть-чуть отдаёшь и тут же обратно забираешь. Сегодня был оргазм, но только ради какой-то метафизической фигни. И ты найдёшь повод, чтобы никогда уже такого не было, всегда находишь! Он все получает — и секс, и оргазм, а мне ничего. Но ты на мне ставила метки, на мне, не на нем! — Он все ещё смотрел на шкаф и орал все громче. — Только это у меня и было. Только это!

Он запнулся перевести дыхание, и я бросилась в эту короткую паузу.

— Мне очень жаль…

Но он уже перевёл дух и мчался дальше.

— Не знаю, почему я ещё надеюсь… — Он запнулся, остановился, и медленно повернулся ко мне. — Как ты сказала?

— Я сказала, что мне очень жаль.