Перейти грань - Роберт Стоун

"Лживое равновесие противно Богу, — говорил суровый женский голос, — и только честную исповедь приемлет Он". Дальше нельзя было разобрать из-за помех. Браун лег спать на палубе.

Открыв глаза, он увидел необычный янтарный свет. На веках и на зубах был песок. Он почувствовал его и на палубе, когда ступил на нее босыми ногами. Со всех сторон чуть ли не вплотную подступал горизонт. Дальше четверти мили ничего разобрать было невозможно. Солнце было за облаками, но его свет лился со всех сторон. Ветер дул горячий и беспокойный. Браун проверил компас и прошел на корму, чтобы осмотреть плоскость управления. «Нона» шла в каком-то наэлектризованном воздухе.

Каждый порыв ветра поднимал в воздух с маслянистой поверхности моря, колыхавшейся, как тело огромного животного, столбы пены. Разбитый и с тяжелой головой, он спустился вниз и посмотрел на индикатор радара. Его развертка несколько успокоила Брауна. Так и не проснувшись окончательно, он взобрался на койку и вновь погрузился в сон.

Его душные сновидения были похожи на явь, в них слышались знакомые звуки, отдаленно напоминавшие гудение телефонных проводов или ночные шорохи в сельской местности. Пробудившись, он заметил какое-то движение на верхней ступеньке трапа. В каюте было темнее чем обычно. Что-то задерживало лучи света, обычно проникавшие сквозь иллюминаторы. Он наконец связал доносившийся гул с тем, что увидел, и в ужасе вскочил на ноги.

Воздух кишел насекомыми. Ступеньки сходного трапа были сплошь покрыты ими. Словно какая-то отвратительная жидкость, они перетекали с верхних на нижние ступеньки и закрывали иллюминаторы каюты. Когда он взбегал по трапу наверх, слышался хруст от раздавленных его ногами чешуйчатых. Оказавшись на палубе, он не поверил своим глазам. Насекомые опускались поодиночке, как парашютисты, и шевелящимися клубками, напоминавшими перекати-поле, которые тут же скатывались в главный люк. Ванты и оттяжки, покрываясь ими, шевелились, словно живые. Ими были облеплены грот-парус и мачта. Стряхнув с себя сон, он почувствовал массу шевелящихся ног и усов на своей голой коже, и на какой-то момент его охватила паника. Отпрянув в ужасе, Оуэн сообразил, что стоявший в ушах гул исходил от насекомых.

Сломя голову бросился он искать укрытия, но его на палубе не было. Он отчаянно пытался отогнать насекомых от лица, но они впивались в него своими жалами. Проклиная все на свете, он уцепился рукой за укосину и, бросив взгляд вниз, увидел и там копошащуюся массу.

Поверхность моря вокруг лодки, насколько хватало глаз во мраке, напоминала болото с кишащими в нем тварями. В кильватере «Ноны» оставалась полоса белой маслянистой воды, смешанной с насекомыми. Только когда стихло их гудение, Оуэн понял, что они перестали сыпаться с неба. Стиснув зубы и содрогаясь от омерзения, он отряхнулся и стал припечатывать их ногами к палубе. Позднее, несколько успокоившись, он взял швабру и долго очищал яхту. В течение нескольких недель потом он находил насекомых в самых невероятных местах и иногда в невероятных количествах. Они были немногим больше дюйма длиной, бледно-желтого и черного цвета, с хрупкими пятнистыми крылышками. Когда он держал одно из них с расправленными крыльями над своим бортовым журналом, ему вспомнилось фантастическое изображение, которое он, должно быть, видел еще в школьном учебнике. Кажется, там рассказывалось о неприятных вещах, но в то время они находились за пределами его опыта и ему не было до них дела.

Во Вьетнаме среди свихнувшихся от войны лурпов, которые жили сразу за взлетно-посадочной полосой авиабазы тактической авиации, на которой служил Браун, имела хождение легенда о жуках, проникавших в мозг человека и лишавших его рассудка. Этим вечером Браун сделал запись о происшествии в бортовом журнале.

"14.00 по Гринвичу, 13.00 местного, курс 130, ветер с побережья Африки. Хамсин или харматтан принес тучу насекомых, покрывших «Нону» и море вокруг нее. Несколько часов уборки".

Кроме этого, в голову ничего больше не приходило. "Может быть, когда-нибудь позднее, — подумал он, — из этого удастся сделать художественный рассказ для журнала". Потом он спохватился, что начисто забыл о камере Стрикланда. И сделал пометку для памяти на закладке в бортовом журнале, чтобы не упускать ее из виду в будущем.

Перед самым заходом солнца ядовитая дымка рассеялась, задул мягкий попутный бриз. Браун с тревогой смотрел, как догорают последние лучи солнца. Второй раз после выхода в море нервы его были на пределе, а уверенность пошатнулась.

Этой ночью его компас опять метался из стороны в сторону. Браун оставался на ногах и ждал, когда над ним пройдет навигационный спутник, чтобы сверить свое местонахождение. При этом он ежечасно контролировал обстановку по индикатору радара. Необдуманно забравшись так далеко на восток при благоприятном ветре, он теперь медленно продвигался в южном направлении и все время норовил уткнуться в экваториальную штилевую полосу в самой широкой ее части. Получив свои спутниковые пеленги, он сел за штурманский пост и провел локсодромию, которая вела его через экватор примерно по двадцатиградусному меридиану. Брауна охватил безотчетный страх, как будто ветер нес его в самый мрачный уголок океана.

Еще четыре часа он сидел в рубке, обвязавшись штормовым леером. Временами ему казалось, что он дома, а его жена и дочь в соседней комнате, но снаружи все кишит насекомыми. Несколько уцелевших тварей все еще трепыхались на вантах в слабом свете топового огня. Рассвет принес свежий ветер и буйство красок. Наступила среда — день, когда ему предстоял выход на связь с домом. "Тут не может быть никаких вопросов, — подумал Браун, — мне есть что рассказать".

Он очень отчетливо представлял голос Энн и ее восклицания, когда он будет рассказывать ей о насекомых. Воспоминание о ее голосе приводило его в возбуждение. Оно, как непонятное сенегальское свечение, не покидало его и доводило до исступления.

Весь день, пока «Нона» призраком скользила по океану, оставляя за собой лишь легкую струю, он ждал, когда наступит время телефонного разговора. Слабые и неуловимые порывы воздуха изредка накатывали ленивые волны. Привалившись к мачте, посреди штилевого безмолвия, он все яснее видел перед собой Энн, ее прелестные формы и линии. Браун испытывал нетерпеливое и тревожное влечение к ней. И ему не хотелось выходить из этого состояния. Он убеждался, что в море самые сильные чувства и самые острые ощущения рождаются в себе самом.

Ему показалось странным, что он так реально ощущает присутствие жены рядом с собой. "Это губительно", — подумал он. Во Вьетнаме он, обуреваемый желанием, провел много одиноких дней, но никогда оно не преследовало его с такой силой и не было таким всепоглощающим. Он подозревал, что за этим кроются слабость и страх. Они пришли с погодой, штилем и малярийным хамсином. Чтобы уйти от этих мыслей, он стал думать, что же скажет Энн.

33

Энн стояла в спальне у камина, когда зазвонил телефон. Она бросилась к аппарату.

— Милый?

— Да, — сказал он, — это я.

Все время ожидания ей хотелось спросить его, может ли он угадать, что на ней надето. Она спросила.

— Можешь?

Последовавшая за этим тишина была слишком долгой и мучительной. Она предположила, что он смущен, и тоже почувствовала себя неловко. "Все вышло как-то глупо", — подумала она.

— Я откопала ту старую черную кожаную юбку, в которой ходила, когда мы были на флоте. Ты помнишь ее?

— Конечно, — сразу ответил он.

— Правда? Она нравилась тебе?

— Да.

— Да? Да — значит, нравилась?

— Ты была в ней умопомрачительной.

— Я и сейчас такая, — проговорила она. — Мне это видно в зеркале.

— Я мало что могу поделать с этим, Энни, отсюда, где нахожусь.

— Где? — спросила она. — Где ты?

— Ну-у, — протянул он, — согласно последнему спутнику на десяти градусах сорока минутах северной широты и двадцати одном градусе шестидесяти минутах западной долготы.

— Что? — переспросила она и сползла на пол, чтобы найти точку на карте. — Что ты там делаешь? Ты же в Сахаре.

— Здесь кругом вода, Энни. Насколько хватает глаз.

— Хорошо. А ты не введен в заблуждение?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Браун.

— Знаешь, был такой известный киносюжет. В фильме с Хамфри Богартом. О том, как он вместо моря оказался в пустыне. И он говорит там, что его дезинформировали.

— Да, — сказал он, — я помню.

— Ты уверен, что знаешь, где находишься? Ты делал привязку по солнцу?

— Да, — ответил он.

— О Боже, — выдохнула она, — как мне хочется оказаться рядом с тобой. Я думаю, что ты впереди всех в своем классе. Ты побеждаешь.

— Дорогая, мы в открытом эфире, — предупредил Браун. — Я не хочу облегчать задачу другим соревнующимся. Мне кажется также, что мы не должны переходить на личные темы.