Цинковые мальчики - Светлана Алексиевич

Первый вопрос в Союзе: замуж вышла? Какие вам льготы дадут? Единственная наша льгота (для служащих): если убьют - тысяча рублей семье. привезут в военторг товары, мужчины впереди: "Вы кто?.. А нам женам надо подарки купить". Ночью просятся к нам...

Тут выполняют "интернациональный долг" и делают деньги. Это нормально. Покупают в военторге конфеты, печенье, консервы и сдают в дукан. Существует ценник: банка сухого молока - пятьдесят афошек, военная шапка-фуражка четыреста афошек... Зеркало с машины - тысяча, колесо с КамАЗа восемнадцать-двадцать тысяч, пистолет Макарова - тридцать тысяч, автомат Калашникова - сто тысяч, машина мусора из военного городка (в зависимости от того, какой мусор, есть ли там железные банки, сколько их) - от семисот до двух тысяч афошек... Из женщин лучше всех живут те. кто спит с прапорщиками. А на заставах ребята цингой болеют... Капусту гнилую едят.

Девчонки рассказывают, что в палате безногих говорят обо всем, только не о будущем. Здесь не любят говорить о будущем. Счастливым умирать, наверное, страшно... А мне маму жалко...

Кошка между убитыми крадется... Ищет поесть... Боится... Как будто ребята лежат живые...

Остановите меня сами. Я буду рассказывать и рассказывать. А я никого не убила..."

Служащая.

"Иногда задумаюсь, что было бы, если бы не попал на эту войну? Я был бы счастливый. Я никогда бы не разочаровался в себе и ничего бы о себе не узнал из того, чего лучше о себе не знать. Как сказал Заратустра: не только ты заглядываешь в пропасть, но и она смотрит тебе в душу...

Учился на втором курсе радиотехнического института, но тянуло к музыке, к книгам об искусстве. Это был более близкий мне мир. Начал метаться, и вот в эту паузу - повестка в военкомат. А я человек безвольный, пытаюсь не вмешиваться в свою судьбу. Если вмешиваться, то все равно проиграешь, а так, что бы ни получилось, ты не виноват... Конечно, к армии готов не был.

В упор не говорили, но было ясно: едем в Афганистан. Я в свою судьбу не вмешивался... Выстроили на плацу, зачитали приказ. что мы воины-интернационалисты... Все воспринималось очень спокойно, не скажешь: "Я боюсь! Я не хочу!" Едем выполнять интернациональный долг, все разложено по полочкам. А на пересылке в Гардезе началось... Старослужащие отбирали все ценное: сапоги, тельняшки, береты. Все стоило денег: берег - десять чеков, набор значков, их у десантника должно быть пять - гвардейский, "Отличник Военно-Воздушных Сил", значок парашютиста, значок за классность и, мы его звали "бегунок", значок воина-спортсмена, - этот набор оценивался в двадцать пять чеков. Отнимали рубашки парадные, их меняли у афганцев на наркотики. Подойдет несколько "дедов": "Где твой вещмешок?" Пороются, что понравится, заберут - и все. В роте сняли со всех обмундирование, в обмен дали старое. Зовут в каптерку: "Тебе зачем здесь новое? А ребята в Союз возвращаются". Домой писал: какое хорошее небо в Монголии - кормят хорошо, солнце светит. А это уже была война...

Выехали первый раз в кишлак. Командир батальна учил, как вести себя с местным населением:

- Все афганцы, независимо от возраста, бача. Поняли? Остальное покажу.

Встретили на дороге старика. Команда:

- Остановить машину. Все смотреть!

Комбат подошел к старику, сбросил чалму, порылся в бороде:

- Ну, иди-иди, бача.

Это было неожиданно.

В кишлаке бросали детям перловую кашу в брикетах. Они убегали, думали, что кидаем гранаты.

Первый боевой выезд - сопровождение колонны. Внутри возбуждение, интерес: война рядом! В руках, на поясе - оружие, гранаты, которые раньше только на плакатах видел. На подходе к зеленой зоне... Я, как операторнаводчик, очень внимательно смотрел в прицел... Появляется какая-то чалма...

- Серега, - кричу тому, кто сидит у пушки, - вижу чалму. Что делать?

- Стрелять.

- Так просто стрелять?

- А ты думал. - Дает выстрел.

- Еще вижу чалму... Белая чалма... Что делать?

- Стрелять!!!

Выпустили половину боекомплекта машины. Стреляли из пушки, из пулемета.

- Где ты видел белую чалму? Это сугроб.

- Серега, а твой "сугроб" бегает... Твой снеговик с автоматом...

Соскочили с машины, палили из автоматов.

Убить человека или не убить - так вопрос не стоял. Все время хотелось есть и спать, все время одно желание - скорее бы это кончилось. Кончить стрелять, идти... А ехать на раскаленной броне... Дышать едким поджаренным песком... Пули свистят над головой, а мы спим... Убить или не убить - это послевоенные вопросы. психология самой войны проще. Видеть друг в друге людей нам было нельзя. Не смогли бы убивать. Блокируем душманский кишлак... Стоим сутки, двое... Звереешь от жары, от усталости... И мы становились более жестокими, чем "зеленые"... Те все-таки свои, они в этих кишлаках росли... А мы, не задумываясь... Чужая жизнь, на нашу непохожая, непонятная... Нам проще было выстрелить, бросить гранату.

Один раз возвращаемся, семь ребят ранены, двое контужены. Кишлаки вдоль дороги вымерли: кто в горы ушел, кто в своем дувале сидит. Вдруг выскакивает старая афганка, плачет, кричит, с кулаками бросается на броню... У нее убили сына... Она нас проклинает... У всех она вызвала одно чувство: чего это она кричит, кулаками машет, грозится - надо ее убить. Мы ее не убили, а могли убить. Столкнули с дороги и поехали дальше. Везем семь раненых... Чего она кричит? Чего хочет?

Мы ничего не знали, мы были солдаты, которые воевали. Наша солдатская жизнь от афганцев отделена, им запрещалось появляться на территории части. Нам было известно, что они нас убивают. А все очень хотели жить. Я допускал, что меня могут ранить, даже желал быть легко раненым, чтобы полежать, отоспаться. Но умирать никто не хотел. Когда двое наших солдат зашли в дукан, перестреляли семью дуканщика, забрали все, начался разбор. Сначала отказывались: это, мол, не мы. Нам притащили наши пули, которые извлекли из убитых. Стали искать: кот? Нашли троих: офицера, прапорщика и солдата. Но помню, когда в роте шел обыск, похищенные деньги искали, было чувство унижения: как это из-за них, из-за каких-то убитых афганцев, обыскивают? Состоялся трибунал. Двоих приговорили к расстрелу - прапорщика и солдата. Все их жалели. Из-за глупости погибли. Называли это глупостью, а не преступлением. Убитой семьи дуканщика как бы не существовало. Все разложено по полочкам... Только сейчас задумался, когда рассыпался стереотип... А ведь я никогда не мог без слез читать "Муму" Тургенева!

На войне с человеком что-то происходит, там человек тот или уже не тот. Разве нас учили: не убий? В школу, в институт приходили участники войны и рассказывали, как они убивали. У всех были приколоты к торжественным костюмам орденские планки.Я ни разу не слышал, что на войне убивать нельзя. Я знал, что судят только тех, кто убивает в мирное время. Они - убийцы, а в войну это именуется по-другому: "Сыновний долг перед Родиной", "святое мужское дел", "защита Отечества". Нам объяснили, что мы повторяем подвиг солдат Великой Отечественной. Как я мог усомниться? Нам всегда повторяли. что мы самые лучшие, если мы самые лучшие, то зачем мне самому думать, все у нас правильно. Потом я много размышлял. Друзья говорил: "Ты или сошел с ума, или хочешь сойти с ума". А я (меня воспитывала мама, человек сильный, властный) никогда не хотел вмешиваться в судьбу.