Тайна, приносящая смерть - Галина Романова

– Нормальный вроде, – согласно кивнул Бабенко, так и не скрипнув ни разу стержнем по бумаге. Все, что сказал теперь Мишка, уже давно было им записано в исписанный до картонной обложки блокнот. – Только вот говорил со мной грубо очень. Грубо и вызывающе. Горе у него, вишь, а я тут свою ментовскую харю к нему в дом сунул.

– Так и сказал прямо?! – ахнул Мишка с разгорающимся с каждой минутой любопытством. – Ни хрена себе, а вежливый будто всегда.

– Будто... Может, и не совсем так, конечно, но я так услыхал, – чуть подредактировал свой рассказ Бабенко. – Слушай, а чего он пить с тобой расхотел?

– Не расхотел, а не захотел вовсе, – уточнил Никонов и кивнул себе за спину. – Мне всегда хочется, когда футбол. Я и во время матча прикладывался, а после вообще завелся.

– Какой ты удалец, – похвалил с кислой улыбкой Бабенко. – Все успевал. И футбол смотреть, и водку пить, и с соседом по телефону трепаться! Красавец!

– Да ладно тебе, Степаныч, погоди укорять-то, – надулся Никонов. – Кто старое помянет...

Но оба все равно тут же вспомнили, как несколько лет назад Мишка был запойным и склочным мужиком и Бабенко не раз приходилось его в чувство приводить, запирая его в его же собственном подвале на пару часов, пока дурь из башки не улетучивалась вместе с хмелем.

– Не пью я особо. А когда случается выпивать, закусываю теперь. Хочешь, вон и у Сашки спроси, тот подтвердит, что я теперь держу себя в узде. В огороде вон копаюсь, сам видал.

Бабенко покосился на недокопанный палисадник.

– Спрошу и у Сашки, не переживай, – он начал с кряхтеньем подниматься со ступенек. – А где он теперь-то?

– В доме. Позвать?

Ну, вот не хотел с какой-то причины Никонов Бабенко в дом пускать. Что ты будешь делать, а! Участковому аж обидно стало. Как беда какая подвалит, так к нему бегут. Помогай, Степаныч, как хочешь. А как в дом позвать, так нет, увольте. Он ведь и теперь не по своей нужде под солнцем по деревне, как собачий хвост, мотается. Если разобраться, ему что, больше всех надо? Возьмет да и уедет к сыну. Пускай тут как хотят разбираются. Вон в соседнем селе новый участковый раз в неделю хорошо если появляется. И народ по привычке ему время от времени позванивает. А что он может? Если только советом помочь. Соваться на чужую территорию прав он никаких не имеет.

Сашка вышел на крыльцо помятым каким-то, всклокоченным. Через всю щеку ото лба свежая царапина, губа припухла.

– Вы чего там, подрались, что ли? – начал прозревать участковый. – Потому меня и в дом не пускаешь, Михаил?

– Да я-то тут при чем? – махнул в сердцах рукой Мишка Никонов и покосился на сына будто бы и с болью даже. – Приволок девку какую-то в дом из города, она дел никаких не делает, спит да курит за домом целыми днями. Вчера вон подрались они с ней, видал, как портрет-то ему подправила.

– А где она сейчас?

Павел Степанович раздосадованно попенял себе: совсем хватку теряет, совсем стар стал. Знать не знает, что посторонние на его подведомственной территории проживают, и без регистрации, пускай и временной, между прочим. Мало того, дебош учиняют. А если бы драка та еще дальше зашла, а? Неспроста в дом не зовут, там наверняка как после бомбежки.

Вот случись что-то страшное, что тогда? Снова ему по шапке? Скажут, мало того, что два убийства меньше чем за месяц случились, так еще и вдогонку...

– Спровадили мы ее сегодня поутру, – проворчал Саша, усаживаясь рядом с отцом на ступеньки крыльца. – Нет бабы, и эта не баба. Такие они, городские.

– Деревенские, что ли, лучше? – фыркнул его отец и мотнул лохматой башкой куда-то в сторону хлоповского двора. – К Игорьку-то после Машки Лялька каждую ночь в окно скребется. Вот тебе и деревенская! Везде успевает, и в соседнюю деревню к вору этому, рецидивисту полоумному, мотаться раза по два на неделе, и к Игорьку каждую ночь.

Бабенко слушал, не перебивал. Кое о чем он знал, о чем не знал, о том догадывался. И этому высокомерному молодому оперу из города даже докладывал. Только тот слушать не пожелал. Нос поморщил и пальцами помахал в сторону двери, убирайся, мол, некогда.

Интересно, что он теперь скажет под весом неопровержимых улик, а? Павлу Степановичу осталось только звоночка одного дождаться от давнего дружка, но то будет не раньше понедельника, и тогда...

– Что ты мелешь, батя?! Вот чего ты мелешь?! – разозлился Сашка, только злился он как-то вяло, будто сил у него совсем не было или досада какая-то душу ему разъедала. – Лялька, во-первых, никакая не деревенская, она к нам из города приехала, если что. А с Игорем она еще и при Машке путалась.

– Да ладно! – вскинулся отец. – Как же так? Я ее тут ни разу не видал.

– Он к ней ходил. Это теперь она стыд потеряла, сама к нему приходит. А тогда осторожничали.

– Да не может быть! Он ведь всю дорогу дома! Я поздно ложусь, вижу свет всегда в доме, да и звоню ему, он трубку берет! – начал кипятиться Никонов-старший, даже в сердцах двинул сына в плечо.

– Вот именно, что трубку он берет.

Сашку отцово возмущение совсем не тронуло, он рассеянно слушал, рассеянно отвечал, видимо, не только царапина на щеке саднила и губа разбитая, но и сердце ему успела расцарапать бездельница из города. Бабенко его даже пожалел. Хоть и не особенно путевым он считал парня, но тот ведь тоже чего-то достоин. Какого-то внимания, да и любви не помешало бы.

– Трубку он с собой берет, – пояснил Сашка в ответ на вопросительный взгляд Бабенко и немое изумление отца. – У него радиотелефон, чего, не знали, что ли? Он его с собой берет, я подсекал. Да чего ты глаза на меня выкатил, па?! Чего, не помнишь? Как он буровил, когда ты футбол с ним обсуждал?

– Чего буровил?! – Мишка часто-часто заморгал белесыми, редкими от возраста ресницами. – Какой футбол?! Чего-то я не пойму ничего, ты можешь объяснить, балаболка хренова?!

Снова Сашка внимания на грубость не обратил, это точно запала ему в холостяцкое сердце приезжая деваха. Как вареный, ей-богу.

– Ты-то к рюмке без конца прикладывался, мало что помнишь, – пожал он плечами, глядя теперь исключительно на участкового, хотя и говорил будто бы с отцом. – А я внимание обратил, что, когда ближе к концу матча ты Игорьку звонил пару раз, он тебе невпопад говорил.

– Какой невпопад?! Не помню! – Мишка запустил узловатые пальцы в спутанные волосы, встряхнул головой, будто призывал память к активности.

– Такой! Тут у наших ворот возня пошла, ты то за сердце, то за рюмку хвататься принялся и начал Игорьку звонить. А он чего-то такое нес не по теме.

– А чего?

– Я же не слышал, батя, – укорил его Сашка, впервые вырвавшись из полусонного состояния. – Ты просто трубку положил и проворчал, что Игорек из сортира, что ли, говорит.

– А почему? – Отец моргал все чаще, не выпуская головы из тисков пальцев.

– А потому, что звук был с треском, слышно его плохо было, и про футбол буровил невпопад. Потом еще раз ты ему позвонил минут через десять, и уже ты нарочно что-то про наше нападение сморозил.

– А он что?

– А он проглотил, как дурачок, и тоже говорит, да, да, это точно. Ты тогда матерился долго. Но после наших двух голов успокоился. И после матча начал Игорька звать на сто граммов.

– Он отказался, как я помню? – ввернул вопрос Бабенко.

– Да, только он уже дома, мне кажется, был. Потому что я у окна стоял и видал, как кто-то в его доме свет в кухне выключил, а в комнате большой включил. Наверное, он уже дома был.

– А до этого, думаешь, не был? – удовлетворенно улыбаясь, уточнил участковый.

Вот, собственно, то, зачем он тащился через всю деревню, жаря свой затылок и лопатки под взбесившимся солнцем. Не зря он сегодня себя мучил, совсем не зря. Сначала Маринка, умница такая, как ему помогла! Теперь вот еще и Сашка. В суде, конечно, никто этого лепета во внимание не примет, но...

Но сочинил про себя Володька-библиотекарь чистосердечное признание. Почему другим так не сделать? Только уже без сочинительства, а со всей прямотой?

– В доме, думаю, Игорек не был. Треск в трубке стоял, раз. И про футбол нес не пойми чего.

– А может, он просто футбол не смотрел? А... – начал было возражать Бабенко.

Но мужики его перебили в один голос вопросом, возражений на который у него не нашлось.

– А чего брехать-то тогда? Не смотрел и не смотрел, кому от этого хуже-то?

Действительно, а чего? Не смотрел и не смотрел, так и сказал бы. Мол, на лавочке возле дома сижу, воздухом дышу, Машу жду. Нет же, Хлопову зачем-то нужно было, чтобы соседи думали, что он что? Правильно, что он находится дома в тот самый момент, когда...

Когда умирала в чьих-то сильных руках Маша Углина.

Вот!!! Вот оно, то самое!!! Бабенко снова почувствовал, как трясутся коленки с руками мелко, противно, как перед прыжком с высокого трамплина. Прыгал однажды на соревнованиях, куда их от райотдела погнали, знает, что это такое.

Хлопову нужно было, чтобы соседи подтвердили его АЛИБИ!!! Оно ему было нужно! Он в нем нуждался! Почему?! Мог бы действительно Машу на скамейке ждать возле дома. Или в доме, наблюдая за матчем. Нет, сначала он в самом деле смотрел футбол, потому как отвечал правильно на вопросы соседа, делился впечатлениями, так сказать, в тему. Но вот потом!