Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды) - Владимир КОРОТКЕВИЧ

«Благословилась, – думал Христос. – Всё равно что с первым встречным. Радуйся! Есть чему радоваться».

Она плакала, обнимая его. Возможно, от счастья.

– Я знала… всегда… Я ждала кого-то… Не купца, которому – деньги… Не смердящего воина… Кто-то явится ко мне когда-нибудь… Но я не думала, что так… Что Ты… Ты явишься ко мне… Почему так долго не прилетал?.. Целых семнадцать лет?

– Недавно только научили, – грустно сказал он. – Когда вылетел из коллегиума.

Он глядел на неё. Она была прекрасна. И она не любила его. Она говорила это другому. Он захлебнулся от ревности и не смог больше молчать:

– Анея… Ты же это не мне… Ты – другому… А я простой школяр, бродяга, жулик.

Она не слышала. А может, не способна была слышать, и слова сейчас сделались для неё лишёнными смысла звуками.

– Не надо, – как глухая, произнесла она. – Я знаю Твоё смирение. Простая холстина, пыль дорог, Воздыхальня, где Ты ниже разбойника. Но я же знаю, кто Ты. И я люблю Тебя. Я никого ещё так не любила.

В возмущении и обиде он оторвался от неё, хотя это и было свыше его сил. Глухая обида двигала им.

– Ты не хочешь слушать. Я пойду.

Она вся сжалась.

– Я знаю, – тихо-тихо сказала она. – Я же знаю, что не достойна Тебя, что это небо подарило мне незаслуженную милость. Хочешь – иди. Всё в Твоей святой воле. Нет Тебя – пусть тогда пекло… Зачем мне жизнь, если меня покинул мой Бог?

И он понял, что она так и сделает. Нельзя было её переубедить. И нельзя, смертельно опасно было не совершить подлости, оставить её и уйти.

Замкнулся круг. И он, разрываясь от презрения к себе и неистового влечения к ней, сдался, поняв, что ничто более невозможно, кроме того, что должно произойти.

«И сказал ей Ангел: не бойся…» – летело издалека, словно с самого неба, пение. Март шагал по земле. И она закрыла глаза и, дрожа, прошептала:

– Поцелуй меня, мне страшно. Но это, наверное, так и должно быть, когда приходит Бог… Я верю Тебе.

«Верит? Мне?» – успел он ещё подумать с непомерным изумлением, но губы его уже припали к чему-то, и этого он ждал всю жизнь, и поплыли ближе к его лицу травы, и остановились, а после, через несчётные столетия, содрогнулась земная твердь.

Летели откуда-то голоса, слышались за стеной шаги, смех и звуки лютни. В лунном сиянии запели молодые голоса:

Боярышник в сумерках синихНа Замковой цвёл стороне.В то время во двор к дивчинеЧудесный пришёл гонец.«Люблю», – он сказал ей с печалью,С любовью и сладкой тоской,И в небе запели хоралы:«Девица, Пан Бог с тобой».

Тихий голос говорил, что кто-то любим, мил и желанен. А над всем этим в лунном дыму простиралось бездонное небо, и мигала в нём то белая, то синяя, то радужная звёздочка.

Утром он перепрыгнул через ограду:

– Я приду вечером и заберу тебя.

– Да… Да…

– Навсегда. Только я должен подготовиться.

– Я жду.

…Он шёл улицей, и лицо его было обновлено тем, что с ним случилось. Возможно, потому, что в нахальных когда-то, плутовских глазах жило тихое и доброе сияние.

Ещё издалека он увидел, что навстречу ему движутся двенадцать обеспокоенных апостолов. Но раньше, чем он успел хоть немного приблизиться к ним, на него вывалился из переулка пьяный с утра, страшный и звероподобный в своих шкурах Ильюк Спасоиконопреображенский.

– А-а, Иисус милостивый. – Он еле держался на ногах. – Вот где встретились! Позвольте ручку. Я ж, можно сказать, твой Илья. Тот, про которого ещё Исайя говорил: «Глас вопиющего в пустыне». Я… – и тут он с размаху шлёпнулся в лужу, – Иоанн Креститель.

– Что это за свинья? – брезгливо спросил Тумаш.

– Илия, – сказал Братчик. – Каков предтеча, таков и мессия.

– А я ж… готовил путь твой перед тобой.

Фома-Тумаш подмигнул. Сила-Иаков и Лявон-Пётр схватили предтечу за руки и поволокли. Он пахал ногами землю, делая две борозды.

– Не узнаёшь? Отрекаешься? А я ж тебя в Иордан макал! Ну погоди-и! Пророчил я! Узнаешь ты теперь мои пророчества! Голос Божий был у тех ночных людей! Погоди-и!

Юрась плюнул и пошёл дальше.

Когда все они сворачивали с Мечной улицы на улицу Ободранного Бобра, навстречу им попались два десятка всадников в красных плащах – замковая стража. За ними тащилась обшарпанная закрытая карета, запряжённая парой добрых белых коней.

Христос не обратил на них внимания. Ему было не до того.

…Спустя несколько часов они сидели в покое Юрася и пререкались. Пререкались упорно.

– Женится он, – насмешничал Лявон-Пётр. – Не успел явиться пан Иисус, как он, видите ли, женится. – Табачные глаза Лявона бегали. – Ясно, что здесь такое: брак под кустом, а свадьба – потом.

– Я тебе, Лявон, сейчас дам по твоей апостольской лысине, чтоб языка своего ядовитого лишился, – спокойно ответствовал Юрась.

Конавка утратил равновесие. Заскулил чуть ли не с отчаянием:

– Да ты понимаешь, что это такое будет, твоя свадьба? Ты же сразу как Христос накроешься. Ты же сам недавно говорил, что будешь плыть, куда судьба вынесет, возвышаться, власть брать, деньги брать. – И передразнил: – «Раз уж останусь в этом навозе, pa-аз все они такие свиньи».

– Вчера думал, – отрезал Братчик. – А сегодня гадко мне.

– Иоанна Крестителя помнишь? – нервно спросил горбоносый мытарь. – Злодеи мы. Нельзя остановиться, раз попали, как сучка в колесо. Визжать да бежать. Остановишься – они тебе припомнят, кто ты и что ты. На дыбе вспомнишь, какое оно, вознесение да на небо взятие. Люд тебя на куски разорвёт.

– Как хотите, – стоял на своем Христос. – Я должен…

– Перед кем? – заголосил елейным голосом Иаков Алфеев. – Перед девкой той? Да спи ты с ней сколько хочешь – слова никто не скажет. Благословлять тебя станут, стопы целовать. Ей, думаешь, что-то другое нужно? Ты – Бог.

– Для неё…

– А про нас забыл?! Снова на дорогу?! А жрать что?!

Явтух-Андрей по-дурному зазвенел в кармане деньгами.

– А, деньги, – вспомнил Христос. – Вот тут каждому по четыре золотых… И мне то же самое… Я собрал.

И тут взорвались страсти.

Братчик никогда не мог представить, что десять человек могут так кричать.

– А потом что? Это на всю жизнь?

– Ещё бы казну взять, коней накр… наменять, так тогда ничего. А то… четыре монеты.

– У меня это самая удачная роль, – скрипел Варфоломей. – Платят, как никогда.

– Повезло как, – голова на блюде шевелила толстой губой. – А тебе чего ещё надо?! Жалобщик ты! Енох!

– И я!.. Эва!.. Как его!.. Оно!.. Ну, того!!!

– Любезные, – успокаивал женоподобный Иоанн. – Зачем идти? Он не думает. Добро делает миру и себе.