Пустыня. Крепость. - Колин Уилсон

Покидая пещеру, он преследовал единственную цель: догнать семью.

Не задумываясь об этом, он, однако, допускал мысль, что ему, вероятно, придется сдаться в неволю паукам. Однако он тогда полагал, что его родные уже в лапах у смертоносцев. Оказывается, еще нет.

Значит, все еще не так плохо. Сдайся он в плен, бурые охотники не спустят с него глаз. А будучи на свободе, он сам может за ними следить и тогда, как знать, может, вызволит семью…

Прежде чем строить планы, нужно вначале нагнать дорогих своих невольников. Найл тяжело (по-настоящему он так и не отдохнул) поднялся на ноги, закинул на спину суму и поплелся вверх по тропе.

Дорога вилась между колоннами изъеденного ветром песчаника. Кое-где столбы лежали поперек дороги, словно опрокинутые бурей или землетрясением. Постепенно тропа становилась все круче.

Ближе к вершине он остановился и, обернувшись, окинул взором то, что осталось позади. В невероятной дали виднелось подернутое заревом обширное плато, окруженное пустыней. Найлу даже показалось, что, кроме него, на всем этом бескрайнем просторе никого нет. Юноша смотрел долго, не отрываясь: это была земля, на которой прошла вся его жизнь. Затем он повернулся и поплелся наверх. До вершины оставалось еще метров пятьсот.

Горячую, покрытую потом кожу неожиданно обдало прохладой: между крутыми известковыми скалами засквозил стойкий ветер. Он нес запах, совершенно Найлу незнакомый: чистый, свежий, вызывающий невольный трепет сердца. Минут через десять юноша уже разглядел зеленую полоску низменности, за которой открывалась безбрежная водная гладь. Даже с такого расстояния резкий ветер доносил терпкий запах водяной пыли. От неизъяснимого восторга у Найла гулко застучало сердце, он вдруг почувствовал, что видит землю, сохранившую давнюю память о той поре, когда ею еще не владели пауки.

Было уже далеко за полдень. Если он собирается ночевать на равнине, то пора идти дальше. Найл поднес к губам флягу – смочить горло перед долгим спуском.

«Берегись, Найл», – совершенно отчетливо прозвучал где-то рядом голос.

Не успев глотнуть, парень крупно вздрогнул и едва не выронил флягу. Вода попала не в то горло, и он закашлялся. Ему почудилось, что где-то сзади стоит мать. Оглянулся – никого. Даже выступа подходящего нет, чтобы укрыться. Найл стоял на тропе, стиснутой с обеих сторон скалами.

Он окинул пристальным взглядом зеленую низменность, простертую внизу: кустарник, деревья и ни малейшего следа живых существ. И все же откуда-то снизу на него должна сейчас смотреть мать.

Она, наверное, углядела его силуэт на фоне неба. А если видит его она, то и бурые бойцовские пауки – тоже. Найл долго неотрывно всматривался вдаль, пытаясь определить, где же они, эти невидимые наблюдатели, и вдруг снова услышал голос: «Уходи, уходи назад». Голос звучал где-то внутри – скорее мгновенный импульс, чем словесное послание.

Обернувшись, Найл посмотрел на тропу, по которой шел, и понял, что идти назад бессмысленно – некуда. Можно спрятаться на несколько часов в случайной трещине или утлой пещерке, так ведь все равно отыщут. Настоящего укрытия здесь не было.

Оставалось либо торчать тут, либо двигаться вперед. Юноша сделал выбор, особо не колеблясь.

Лучше что-нибудь делать, чем покорно ожидать своей участи. Вскинув суму на плечо, Найл отправился вниз, к равнине, по медленно петляющей ленте тропы.

Едва приняв решение, Найл почувствовал удивительную, граничащую с беззаботностью легкость. Он был молод и неопытен, ему не доводилось испытывать настоящего, темного, копившегося годами страха.

Отец или дед, встав перед таким же выбором, и раздумывать бы не стали, а мгновенно повернули бы вспять, чтобы найти укрытие, не столько даже из страха, сколько из убеждения, что угодивший в лапы смертоносцев уже не жилец.

Найла же не пугала возможность скорого плена: не испытав на себе больших невзгод, легко надеяться на лучшее будущее.

Ведущая вниз тропа оказалась прямее, чем подъем с юга, но одновременно и круче, что в конце концов дало о себе знать: ноги загудели от постоянного напряжения. На одном из участков спуска море исчезло из виду, и восторг Найла слегка приутих.

И все равно его бодрила мысль, что скоро он снова увидится с матерью и братом. Найл напрягал и напрягал зрение, неустанно выискивая в глубине зеленой низменности малейшие признаки движения. Уже не раз и не два на пути попадались места, где пауки вполне могли устроить засаду, и всякий раз Найл обмирал в напряженном ожидании.

Но вот уж два часа истекло, и дорога стала более пологой, и до ближайших деревьев оставалось не более пары сотен шагов. Парень уже начал сомневаться, не ошибся ли, полагая, что пауки догадываются о его приближении, и даже испытал нечто похожее на разочарование. Впереди больше не было ни развесистых кустов, ни больших камней, способных прикрыть собой достаточно крупное насекомое.

Не успел он об этом подумать, как краем глаза уловил мимолетное движение и тут же грохнулся на землю с такой силой, что дыхание перехватило. Мощные лапы, схватив, перевернули его вниз головой и вздернули в воздух, не давая даже пошевелить рукой.

Увидев перед самым носом бесстрастно-задумчивые глаза и оскаленные клыки, Найл завопил от ужаса. Он инстинктивно застыл в слепой надежде, что его неподвижность как-нибудь уймет ярость твари. Вот еще одна пара жестких лап перехватила его со спины. Он почувствовал, как с него стряхивают суму, а по прижатым к телу рукам струится липкая нить.

Секундное замешательство сменилось странным спокойствием, может статься, потому, что тварь чем-то отдаленно походила на человека. Она напоминала краба с морщинистым стариковским лицом. Тело источало своеобразный, но не лишенный приятности мускусный запах. Выпущенные клыки выглядели жутко, а когда были сложены – имели сходство с забавной клочкастой бородой.

После нескольких ужасных мгновений, когда ему казалось, что клыки вотвот впрыснут яд, до Найла дошло, что лишать жизни его никто не собирается. Он ведь не делал резких движений, а значит, не сопротивлялся.

Державший Найла паук поднял свою ношу повыше, чтобы его напарник мог пропустить паутину вокруг лодыжек. Шелк, еще влажный, был эластичным, упругим, сами волокна – не толще травинки песколюба, однако чувствовалось, что прочен он необычайно.

Через пару мгновений юноша уже не мог не только раздвинуть ноги, но и даже пошевелить ими.

Паук взвалил добычу на спину, придерживая передними лапами – теми, что покороче, – и рванул внезапно с места с такой скоростью, что у Найла перед глазами все поплыло. Восьмилапый мчался вперед, то прижимаясь к земле, то подпрыгивая, и парня при каждом новом рывке резко подкидывало.