Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст - Нил Маккей

в четырнадцать лет, когда ее изнасиловал незнакомец. Но позже она сказала мне, что это произошло в двенадцать лет. Я верю в то, что этим «незнакомцем» был Билл и что это был первый из множества половых контактов – эта отвратительная сексуальная эксплуатация дочери продолжалась годами. Что-то об этом упоминал мой папа во время своих многочисленных допросов в полиции. Он рассказывал, что это продолжалось даже после того, как мама вышла за него замуж и жила на Кромвель-стрит, а Билл навещал их. Папа вообще часто врал, однако я думаю, что в этот раз он рассказал правду.

За прошедшие годы журналисты, и не только они, успели поговорить с родственниками моей мамы и людьми, которые знали о ранних годах ее жизни. Сложив вместе то, что говорил мой папа, и то, что мама говорила мне сама, вот какие сведения я считаю правдивыми.

Так как с детства она была жертвой сексуального насилия, то в юношестве она стала сумасбродной и распутной. Она привыкла принимать секс за привязанность. Мужчины видели это и пользовались ей. Как и ее собственный отец, они видели в ней легкую добычу и этим лишь ухудшали ее ситуацию. Когда ее мать Дейзи ушла от Билла, съехала из дома на Бишопс-Клив и стала жить в Челтнеме, забрав с собой детей, мама переехала вместе с ней. Но было поздно. Вред уже был ей нанесен. В ее жизни начался некий полуживотный период, когда она встречалась с мужчинами, которые ей хоть сколько-нибудь нравились, и иногда занималась с ними сексом просто так, иногда за деньги. Когда Дейзи снова переехала с семьей, покинув эти места на некоторое время, мама отказалась уезжать с ними и решила вернуться жить к Биллу. Я не могу объяснить себе, зачем она это сделала, раз он уже проявлял себя в роли жестокого насильника. Возможно, она почувствовала, что, живя с ним, сможет безнаказанно продолжать свой беспутный образ жизни или даже что сможет избежать его жестокости, продолжая удовлетворять его сексуальные запросы. А еще есть вероятность, что у нее была точно такая же эмоциональная привязанность к нему, что и, к моему ужасу, была у меня, а также у моих братьев и сестер к нашей маме, несмотря на то как она себя с нами вела. На этот вопрос может ответить только она сама.

Поначалу такая договоренность устраивала Билла, но он не был готов к тому, какой своенравной и непослушной становилась мама. Она приходила домой и уходила в любое время, а также занималась сексом с мужчинами где и когда хотела. Это вызывало у него зависть и злость. Она была дочерью, которую он сотворил такой своими руками, но теперь она становилась самостоятельной женщиной и отказывалась подчиняться кому-либо. Ее распутность никак не изменилась, когда – к удивлению многих – ее мать Дейзи решила вернуться домой и снова жить с Биллом, так как была не способна прокормить самостоятельно их младших детей.

И Билл, и Дейзи не понимали, как сладить с мамой. К тому времени ей было уже пятнадцать, она бросила школу и работала швеей в сети химчисток «Скетчлейс», а затем в чайных закусочных Челтнема, однако по-прежнему вела тот дикий и развратный образ жизни, даже не достигнув еще полового совершеннолетия. Полицейские стали обращать на нее внимание, скорее всего, из-за того, что ревнивый Билл, озлобленный всеми ее отношениями с другими мужчинами, сообщил об этом полицейским. Они видели в этой ситуации просто лишь действия обеспокоенного отца и не знали, каким насильником тот был. Они поговорили с мамой и связались с социальными службами, которые тоже поставили ее на учет, но по всей видимости, никто не предпринимал никаких действий, чтобы защитить ее.

После такого детства, которое ей досталось, мой папа при всем желании не смог бы найти более уязвимую женщину, когда однажды зашел в чайную и заметил мою маму. Однако подобный жизненный опыт ожесточил маму. Она научилась подавлять свои чувства. Точно так же, как она умела отключать чувства и не обращать внимания на то, что с ней делают, я думаю, она могла точно так же не проявлять чуткость к тем людям, с которыми она находилась рядом.

Однако за те недели и месяцы, после того как ее детей забрали под опеку, она показала мне и свою уязвимую сторону. Казалось, ее отчаяние и депрессия нарастают с каждым днем.

Когда я вернулась жить домой, я спала внизу на диване. Однажды рано утром мама зашла ко мне в комнату. Она выглядела пьяной и что-то бубнила про себя.

Я поднялась и встревожилась:

– Мама, ты как?

Она сначала не ответила мне, но затем сказала:

– Ну, на хер, с меня хватит, Мэй… Хочу со всем этим покончить.

– В каком смысле? – я вскочила и помогла сесть ей на стул. – Что ты сделала? Мама? Отвечай!

Ее ответ прозвучал неразборчивой мешаниной, я не смогла ничего понять. Я подумала, что у нее может быть передозировка. Я допытывалась у нее:

– Ты что-то приняла?

– А если и так? Тебе-то что? Кого это вообще волнует?

В панике Стив помчался наверх и стал искать повсюду то, что она могла принять. У изголовья ее кровати нашлись наполовину выпитая бутылка водки из бара «Блэк Мэждик» и несколько пустых пакетиков из-под обезболивающего под названием «Анадин».

Мы вызвали скорую, но поначалу мама отказывалась выходить. Наконец, мы запихнули ее в машину, и та отвезла ее в Королевскую больницу Глостершира, где ей сделали промывание желудка. Она поправилась без особых последствий, но нас всех сильно потрясло это происшествие. Кое-кто утверждал, что эта попытка самоубийства была не чем иным, как фальсификацией ее страданий, возможно, как способ убедить власти, которые в тот момент проводили психиатрическую экспертизу для подготовки к суду. Но я в это не верю. Что бы тогда ни было причиной столь сильной душевной боли у мамы – ее чувство вины, раскаяние или скорбь по отнятым детям, – я до