Базар житейской суеты. Часть 4 - Уильям Теккерей

Этотъ садъ устроивался въ размѣрахъ и формахъ садовъ Версаля. Среди гротовъ и террасъ возвышаются донынѣ исполинскіе аллегорическіе ватерверки, которымъ предназначено брызгать и дѣлать страшныя водныя изверженія. Есть тутъ трофоніева пещера, гдѣ свинцовые Тритоны не только изрыгаютъ бурные потоки на высоту необозримую, но и ревутъ страшнѣйшимъ образомъ изъ своихъ свинцовыхъ раковинъ: чудный механизмъ! Есть тутъ бассейнъ для нимфъ и водопадъ Ніагара, возбуждающій чудовищное изумленіе въ необозримыхъ толпахъ народа.

Герцогство занимаетъ около десяти квадратныхъ миль, и главные города въ немъ: Болькумъ на западной границѣ, Грогвицъ — на восточной, Потценталь — на сѣверной. Пумперниккель есть столица. Кромѣ этихъ четырехъ городовъ есть еще, на всемъ протяженіи, десятки селъ и деревень, и отсюда-то собственно, къ извѣстнымъ днямъ, стекаются необозримыя толпы въ красныхъ юбкахъ и бархатныхъ шапочкахъ, или въ лощеныхъ шляпахъ и синихъ курткахъ. Все это живетъ истинно-германскою жизнью: движется, любуется, куритъ, пьетъ биръ, шнапсъ, кушаетъ колбасу, сосиски und Kartoffeln. Въ театръ, въ эти дни, пускаютъ даромъ, и воды Монплезира играютъ неутомимо отъ ранняго утра до глубокаго вечера. Въ Монплезирѣ встрѣчаются чудеса на каждомъ шагу, и вниманіе наблюдателя особенно поражается комнатой, гдѣ представлена въ лицахъ исторія Бахуса и Аріадны. Очень, очень хорошо, такъ-что, для дополненія этой картины, я смѣло ставлю точки. . . . . . . . . . . . . . . . изъ которыхъ каждая выражаетъ какой-нибудь интереснѣйшій сюжетъ.

Пумперниккельскій театръ пользуется во всей Германіи, заслуженною славою. Придворные балы великолѣпны. Случается весьма нерѣдко, что за столомъ присутствуютъ около четырехсотъ особъ; каждый кушаетъ на серебрѣ, и за каждыми четырьмя особами стоитъ оффиціантъ въ багряной ливреѣ съ серебряными галунами. Празднества и пиршества продолжаются безпрерывно.

Правленіе конституціонное. Есть парламентъ, но безъ засѣданій; при мнѣ, по крайней мѣрѣ, не было ни одного засѣданія. Армія состоитъ собственно изъ великолѣпнаго оркестра, обязрннаго играть и на сценѣ, гдѣ достойные воины маршируютъ иной разъ въ турецкихъ костюмахъ съ раскрашенными лицами и деревянными палашами, или въ одеждахъ римскихъ солдатъ, вооруженныхъ тромбонами и офиклеидами: зрѣлище истинно-умилительное для ума и сердца! Впрочемъ, кромѣ музыкантовъ есть полный штатъ офицеровъ и даже нѣсколько солдатъ.

Каждый зналъ превосходно своего сосѣда, и принималъ хлопотливое участіе въ его дѣлахъ. Само-собой разумѣется, что мы говоримъ здѣсь только о высшемъ кругѣ. Мадамъ фонъ-Бурръ принимала однажды въ недѣлю, и одна только суарея была у мадамъ фонъ-Шнуррбартъ. Театръ открывался два раза въ недѣлю; при дворѣ принимали однажды. Было вообще очень весело, и каждый, рѣзвясь и танцуя, могъ жить припѣваючи, не замѣчая, какъ пролетаютъ дня и часы скоротечной его жизни.

Были, конечно, ссоры, и вражды и безъ этого, какъ извѣстно, обойдтись нельзя на рынкѣ житейской суеты. Политическія мнѣнія принимали въ Пумперниккелѣ самый запальчивый характеръ, и партіи душевно ненавидѣли одна другую. Въ мое время господствовали тамъ двѣ, изъ которыхъ одна грудью стояла за мадамъ Струмпффъ; другая, въ пику своямъ противникамъ, всѣми силами отстаивала госпожу Ледерлунгъ. Представителемъ первой партіи былъ посланникъ Великобританіи; другую защищалъ преимущественно французскій Chargé d'Affaires, monsieur de Macabeau. Мадамъ Струмпффъ была превосходная, истинно-великая дѣвица, и голосъ ея шелъ тремя нотами выше противъ соперницы ея, госпожи Ледерлунгъ, вотъ почему всею грудью отстаивалъ ее великобританскій министръ. И лишь-только начиналъ онъ свои панегирикъ въ пользу геніальной пѣвицы, дипломатъ Франціи разражался противъ него залпами самыхъ сильныхъ сарказмовъ.

Граждане Пумперниккеля принадлежали къ той или другой партіи, и естественнымъ образомъ раздѣлились на струмпффистовъ и ледерлунгистовъ. Госпожа Ледерлунгъ была, конечно, премиленькая фрау, и голосокъ ея былъ очень нѣженъ. Противники мадамъ Струмпффъ утверждали не безъ основанія, что эта пѣвица отличалась чрезмѣрной полнотою, и давно уже была не въ первой молодости и красотѣ. Когда Струмпффъ, въ послѣдней сценѣ «Сонамбулы» выступила въ кофточкѣ, съ лампою въ рукахъ, и должна была пробраться изъ окна, движенія ея были очень деловыя, дощечки хрупнули и чуть не переломились подъ ея массивными ногами, но зато въ какой очаровательно-волшебной формѣ вылился изъ ея соловьинаго горлышка финалъ этой оперы! и съ какимъ плѣнительнымъ порывомъ страстнаго чувства ринулась она въ объятія Эльвино, готовая почти задушить его своими могучими руками. А эта малютка Ледерлунгъ… но стоитъ ли труда пересказывать вамъ всѣ эти сплетни?.. Дѣло въ томъ, что эти двѣ женщины были въ Пумперниккелѣ двумя штандартами французской и англійской партіи, и весь политическій міръ сгруппировался тогда около представителей этихъ двухъ великихъ націй.

На нашей сторонѣ были: англійскій посланникъ, оберъ-шталмейстеръ и статсъ-секретарь; къ французской партіи принадлежали: генералъ-аншефъ, служившій при Наполеонѣ, гофъ-маршалъ и его супруга, которая, пользуясь этимъ обстоятельствомъ, выписывала изъ Парижа шляпки и ленты черезъ курьера господина Макабо. Секретаремъ французскаго посольства былъ мосьё де-Гриньякъ, юноша очень злой и остроумный, писавшій во всѣхъ мѣстныхъ альбомахъ каррикатуры на Тепъуорма.

Главная ихъ квартира и table d'hôte была расположена въ другой гостинницѣ, называемой Pariser Hof, и хотя эти господа, въ глазахъ публики, принуждены были обращаться очень вѣжливо и деликатно, это, однакожь, не мѣшало имъ колоть другъ друга эпиграммами, острыми какъ лезвее бритвы, причемъ, съ обѣихъ сторонъ, сохранялось невозмутимое спокойствіе и удивительная твердость духа; такъ наши девонширскіе бойцы тузятъ другъ друга, не обнаруживая передъ публикой ни малѣйишхъ признаковъ физическаго страданія и боли. Отправляя депеши къ своимъ правительствамъ, Тепъуормъ и Макабо давали полный разгулъ своимъ взволнованнымъ чувствамъ. Мы, напримѣръ, писали въ такомъ тонѣ: «Интересы Великобританіи въ Пумперниккелѣ, и, слѣдовательно, во всей Германіи, подвергаются вообще большимъ опасностямъ, благодаря постояннымъ интригамъ и кознямъ настоящаго французскаго министра въ этомъ мѣстѣ; личный характеръ господина Макабо столько жалокъ, что для достиженія своихъ низкихъ цѣлей, онъ готовъ прибѣгать ко всякимъ обманамъ, интригамъ, клеветѣ, ко всякимъ преступленіямъ. Онъ вооружаетъ весь дворъ противъ англійскаго министра, и представляетъ поведеніе Великобританіи въ самомъ ненавистномъ свѣтѣ. Къ несчастію, этотъ человѣкъ находитъ для себя опору въ здѣшнемъ министрѣ, лишенномъ всякаго дипломатическаго образованія, но который, однакожь, какъ всѣмъ извѣстно, пользуется роковымъ авторитетомъ.»

Въ депешахъ французскаго посланника изображалось: «Господинъ де-Тепъуормъ, неистощимый въ своихъ интригахъ, продолжаетъ попрежнему свою систему надменности островитянина и до пошлости нелѣпаго хвастовства противъ величайшей націи въ мірѣ… Онъ бросаетъ во всѣ стороны и золото, и свои угрозы. Онъ уже успѣлъ завербовать на свою сторону нѣсколько злонамѣренныхъ лицъ, имѣющихъ вліяніе на Пумперниккель, и должно сказать вообще, что это герцогство, равно какъ вся Германія, Франція и вся Европа не успокоятся до тѣхъ поръ, пока намъ не удастся сокрушить и раздавить эту ядовитую гидру». И такъ далѣе..

Еще прежде наступленія зимы, мистриссъ Эмми, открыла въ своихъ аппартаментахъ правильныя вечернія собранія разъ въ недѣлю, и принимала гостей съ большимъ достоинствомъ и скромностію. Она брала уроки французскаго языка, и учитель былъ въ восторгѣ отъ удивительной легкости, съ какою она усвоиваетъ тонкости произношенія и хитрости грамматики. Дѣло въ томъ, что она училась давно этому языку, и знала его теоретически въ такой степени, что могла объяснить Джорджинькѣ всѣ хитросплетенныя правила этимологіи и синтаксиса. Мадамъ Струмпффъ учила ее пѣнію, и мистриссъ Осборнъ выполняла разныя аріи съ таиммъ удивительнымъ совершенствомъ, что окна майора Доббина, жившаго напротивъ Телячьей Головы, всегда были открыты впродолженіе музыкальнаго урока. Многія сантиментальныя леди германскаго происхожденія были безъума отъ нашей героини, и начали говорить ей «ты» послѣ перваго знакомства. Мы съ удовольствіемъ останавливаемся на этихъ мелочныхъ подробностяхъ, такъ-какъ онѣ принадлежатъ къ счастливой эпохѣ въ жизни мистриссъ Осборнъ. Воспитаніемъ Джорджиньки занимался самъ майоръ Доббинъ: онъ читалъ съ нимъ Цезаря и рѣшалъ математическіе задачи; сверхъ того былъ у нихъ общій учитель нѣмецкаго языка. По вечерамъ они ѣздили верхомъ, сопровождая коляску мистриссъ Эмми. Амелія была очень робка и никакъ не могла пріучиться къ верховой ѣздѣ. Въ коляскѣ сидѣла съ ней какая-нибудь изъ ея нѣмецкихъ подругъ и мистеръ Джой, который впрочемъ, всегда спалъ или дремалъ.