Записки бостонского таксиста - Евгений Бухин

Жизнь человеческая подвержена невероятным случайностям. Вы, например, занимаете комфортабельное купе поезда дальнего следования и предвкушаете удовольствие от путешествия, а ночью грабители отнимают у вас деньги, но вы радуетесь, потому что остались живы; ваши карманы пусты, но выйдя на перрон во время очередной остановки поезда, вы находите деньги, которые выронил небрежный пассажир, доставая носовой платок, — немного, но достаточно, чтобы позавтракать.

Госпожа Китнер была раздосадована глупым, по её мнению, решением невестки; она также была возмущена тем, что деньги, которые Григорий Самойлович заработал тяжёлым трудом, пойдут на непонятные благотворительные цели и попадут к неизвестным людям, возможно, даже недостойным этой помощи. Нужно было что-то предпринять — пока хотя бы отложить на неопределённый срок приезд адвоката в больницу. Госпожа Китнер подошла к телефонному аппарату и вызвала такси.

— Как я рад вас видеть, — говорил Григорий Самойлович госпоже Китнер. — Я не ждал этого внепланового визита.

— А вы сегодня молодцом, но вы забыли, что у меня недавно был день рождения.

Госпожа Китнер достала из сумочки сувенирную бутылочку коньяка:

— Помните, вы купили её в Париже и сказали, что мы разопьём её в день моего рождения.

Пять звёздочек, нарисованные на бутылочке, вдруг вспыхнули ярчайшим светом, и тёплая, благотворная волна разлилась в груди Григория Самойловича.

— Закусите конфеткой, — сказала госпожа Китнер. — Гулять — так гулять, и забудем на минуту все запреты врачей.

Дни нашей жизни бегут стремительно, и чем старше мы становимся — тем быстрее, как будто кто-то шкодливой рукой подталкивает стрелки часов. Наступил новый день, на который была назначена встреча с адвокатом. Адам Карлович ехал в больницу с нехорошим предчувствием. Оно возникло накануне и проснулось утром вместе с ним. Действительно, к Григорию Самойловичу его не пустили — тот чувствовал себя плохо, а значит, встреча с адвокатом срывалась.

В последующие недели Григорий Самойлович чувствовал себя иногда хорошо, иногда плохо, потом опять хорошо и опять плохо; но в конце концов, в какой-то удачный момент, адвокату всё-таки удалось встретиться с Григорием Самойловичем, и было составлено третье завещание в пользу Адама Карловича.

IX

Петя, ты читал некролог в газете? Представляешь в какой организации в Москве работал Григорий Самойлович! Они же готовили разведчиков. Как его выпустили в Америку?

Но вот наступил печальный момент, когда Адаму Карловичу сообщили, что Григорий Самойлович умер; и значит, он становился его единственным наследником. Однако официальным душеприказчиком Григория Самойловича Адама Карловича мог утвердить только суд, а это был долгий путь.

В тот же день Адам Карлович и госпожа Китнер встретились. Они не стали говорить о Григории Самойловиче: что тут говорить — человека уже нет; но госпожа Китнер попросила вернуть ей деньги, которые она потратила на такси во время посещений Григория Самойловича в больнице; и Адам Карлович дал ей эти деньги. Но разговор этим не закончился: госпожа Китнер передала Адаму Карловичу письмо своей невестки, которая оказывала медицинские услуги Григорию Самойловичу при его жизни. Невестка просила выдать ей 500 долларов, которые ей обещал покойный. Письмо было написано очень убедительно.

— Эта дама получала зарплату за свою работу, и я полагаю, в её ведомстве существуют этические правила, не поощряющие подобную практику, — отвечал Адам Карлович. — И, кроме того, я не имел на этот счёт никаких устных или письменных распоряжений.

— Но вы отдали мне деньги, которые я потратила на такси, не имея распоряжений.

— Я выдал вам деньги из своего кармана, поскольку вы не предъявили мне квитанций от водителей такси.

Госпожа Китнер была поражена:

— Я верну вам эти деньги.

Наступила пауза, которая, однако, продолжалась недолго. Госпожа Китнер объяснила Адаму Карловичу, что Григорий Самойлович обещал ей оплатить поездку в Швейцарию, где она намеревалась пройти курс лечения. Деньги она пока одолжила у племянника.

— Насчёт вашего племянника никаких распоряжений также не поступало.

— Но вы понимаете, что я могла получить все деньги Григория Самойловича?

— Разумеется, я это понимаю, — отвечал Адам Карлович.

Когда человек уходит из жизни, его близкие и соответствующие службы совершают необходимый похоронный ритуал. Для этого нужен короткий срок, но с Григорием Самойловичем всё случилось по-другому. Тело его привезли из больницы в похоронный дом, положили в большой холодильник, расположенный в подвале здания, и как будто забыли. Прошёл день, два, неделя, но никто не являлся.

Много тысяч лет назад всё было очень просто. Существовало два закона: для живых — закон жизни, для умерших — закон смерти. Однако с накоплением знаний возникали новые законы и их становилось всё больше и больше. Люди уже не могли удержать их в памяти и потому стали записывать в книги. За последние несколько сот лет книги эти разбухли настолько, что пришлось создавать специальные школы для людей, которые могли бы ориентироваться в книгах законов. Теперь решение простого вопроса напоминает барьерный бег: прыжок, бег по ровной поверхности и опять прыжок. Когда человек добегает до финиша, то он неуверен, что это именно та истина, которую он искал.

От момента смерти Григория Самойловича до дня утверждения Адама Карловича его душеприказчиком была огромная дистанция, как оказалось, почти в четыре месяца. А пока распоряжаться похоронами мог только приёмный сын, но он относился к Григорию Самойловичу враждебно. Поэтому Адам Карлович записался на приём к адвокату, мистеру Велчу, тот связался с адвокатом сына Григория Самойловича, адвокат сына уже непосредственно с сыном, который после некоторых раздумий дал письменное разрешение на кремирование Григория Самойловича. Через три недели после смерти Григория Самойловича кремировали, а урну с прахом покойного опять привезли в похоронный дом, поместили в подвале здания и теперь уже надолго. Второй раз добраться до сына Григория Самойловича не представлялось никакой возможности. Он, как подводная лодка, убрал перископ, залёг на океанское дно и связь его с внешним миром была прервана.

X

Наступила среда, назначенная для поминок по Григорию Самойловичу. Пётр Сергеевич обычно старался не пропускать свою ежевечернюю прогулку; но вечер был занят, и потому он вышел раньше обычного. Дул тёплый и влажный, несильный ветер. Небо закрывали рваные тучи и солнце пряталось за ними; но оно было где-то рядом — совсем близко к лику земли, и небо скоро посветлело. Был прилив. Океан, проглотив обширную поверхность пляжа, накатывался на бетонную стенку вдоль набережной, стараясь подвинуть её. Пётр Сергеевич глубоко вдохнул пряный океанский воздух и вдруг почувствовал во рту что-то постороннее. Он попытался языком вытолкнуть неприятный предмет, но не сумел это сделать; и тогда, сморщившись, проглотил его. Вокруг роились маленькие мушки. Может быть повышенная влажность и тепло вызвали их к жизни, а может резко пахнувшие водоросли, которые волны выбросили на набережную. И тут Пётр Сергеевич как бы заглянул вовнутрь себя и увидел, как маленькая мушка тычется хоботком в бесконечные препятствия, как она жужжит, летая в замкнутом пространстве, что может случиться с любым живым существом, которое к чему-то стремится, затрачивает усилия, а попадает в мышеловку. — «Плохая примета», — сказал себе Пётр Сергеевич и продолжил свою неспешную прогулку.

— Здравствуй, Петя, — услыхал он звучный голос и увидел госпожу Готлиб. — Проводи меня домой.

Пётр Сергеевич пошёл рядом, и они заговорили о Григории Самойловиче.

— Вы бы помогли иногда Адаму Карловичу в его хлопотах, — сказал Пётр Сергеевич, — ведь у него нет машины.

— Пусть ездит на такси, — отвечала госпожа Готлиб. — У него теперь много денег.

Пётр Сергеевич не стал обсуждать эту тему, а похвастался, что в Нью-Йорке напечатали его очерк.

— Это еврейский журнал? — спросила госпожа Готлиб.

Пётр Сергеевич удивился:

— Он выходит на русском языке.

— Да, конечно, но в редакции сидят евреи.

Пётр Сергеевич опять удивился и сказал:

— Я не изучал родословную этих людей, но это совсем необязательно. Один из них потомок знаменитого поэта и носит русскую фамилию Державин.

— Евреи всегда меняют свои фамилии, — авторитетно заявила госпожа Готлиб.

Пётр Сергеевич хотел сказать, что в определённых обстоятельствах так поступают все, и собирался привести убедительные примеры, но не успел — госпожа Готлиб покинула его на улице. Она не любила выслушивать доводы оппонента.